* * *
- Значит, так. Сегодня вы ночуете здесь, а завтра отправитесь домой. Пора возвращаться к работе.
Что?! В глазах у меня стоит видение - Ирочка стоит, оскаленная, с занесёнными для перекрёстного удара клинками, а из пролома в стене лезут жуткие человекообразные твари. Извивающееся четвертованное тело Ивана, шея вытягивается и вытягивается, разевается пасть с блестящими отравленными иглами клыков… Да ноги моей никогда больше не будет на той квартирке!
Уэф смотрит укоризненно, я ощущаю его досаду. И когда этот балбес отучится ляпать, не думая?..
- У тебя остался твой… гм… старая квартира. У вас в Москве масса работы, не могу же я отправлять вас отсюда каждое утро коконом!
Точно. Как я забыл про свой старый курятник. Конечно, комфорт не тот, но всё необходимое на первый раз имеется. Главное - есть диван…
- Ну кто про что… А в той трёхкомнатной квартире вы с Иоллой никогда не бывали, в ней жили лица… да, кавказской национальности. Все соседи подтвердят. И на работе тоже, и у неё и у тебя. Вы всегда жили в твоём… гм… да. Откуда у молодых интеллигентов деньги на трёхкомнатную квартиру в Москве, сам подумай?
Интересно. Когда же вы успели всё провернуть?..
Уэф всё ещё мрачен, но в глазах уже затлели маленькие огоньки.
- Это у вас с Иоллой мысли заняты в основном освоением дивана, а мы с матерью времени не теряли. И вся команда старалась.
- Ещё вопрос можно? Оттуда до моей работы, да потом до её… А у нас только одна машина. Как мы будем успевать?
Уэф смотрит с недоумением.
- У вас две машины, я разве не сказал? Точно, забыл… Привык, понимаешь, к телепатии. Они обе стоят в твоём личном гараже во дворе соседного дома. Это надёжнее, чем на стоянке. Система охраны периметра и всё такое…
- Зачем?
Уэф задумчиво смотрит на меня.
- Понимаешь, какое дело… Вражеская сеть обезглавлена и расчленена, но, умирая, эта тварь особенно опасна, так как почти непредсказуема. Вспомни этого… Ивана! Так что предосторожность не помешает.
- Ясно. А машины-то какие? И гараж во дворе - дорого же…
Насмешливые огоньки в глазах разгораются ярче, и впервые с утра лицо Уэфа трогает слабая улыбка.
- Пришлось потратиться, ну и немного гипноза. А машины… Обе "жучки-восьмёрки", выражаясь твоим языком. Белые, похожи как две капли. Незаметнейшая машина, скромная, разве нет?
Это правда. Но я как-то уже привык к "Ауди-100"…
- А старую свою машину ты продал вчера, разве не помнишь? Чем ты вчера занимался весь день? Неужели подрался с этим… Иваном?
* * *
Костёр, разложенный прямо на траве, горит ярким пламенем. Завтра на этом месте в плотном травяном ковре будет проплешина. И ещё долго глаз будет натыкаться на выжженное пятно, напоминая о погибших.
На самом излёте мая ночи на Селигере светлые, но пламя костра не позволяет увидеть этот пепельный свет, и кажется, что за пределами пространства, вырванного у ночи живым огнём, ворочается, копит силы непроглядный мрак.
Вокруг огня сидит горстка ангелов. Сидят в неловкой позе, подтянув длинные ноги и обхватив их руками. Крылья распущены, прикрывая их вроде плащей. Время от времени то один, то другой подбрасывает в огонь сухие ветки, не прекращая пения. Поминальная песня у поминального костра - ещё один их древний обычай.
Песня, каких я ещё не слышал. Грустная? Жалобная? Щемящая? Не то, не то!
Взвывающий нечеловеческий мотив, голоса переплетаются, дополняя друг друга. Нет, они сами меняют свои голоса. Они же могут петь и разговаривать любым голосом, как я забыл…
Я не знаю их языка, но смысл Поминальной песни всплывает в мозгу чётко и однозначно. Вот только спеть с ними я не могу. Во-первых, корявый и неуклюжий человеческий язык не в силах произносить такие звуки. Во-вторых, мешает комок в горле.
"Тебе лучше уйти, Рома" - Ирочка не прекращает пения, говоря со мной. Она смотрит на меня прямо, в огромных глазах, кажущихся сейчас тёмными, мерцают отблески костра. Я растерянно смотрю на неё. В чём я провинился?
"Тебе лучше уйти, человек" - я вздрагиваю. Они все смотрят на меня, и в глазах пляшет огонь - "Ты ни в чём не виноват. Но сейчас - уходи!"
Я встаю и иду во тьму, как собака, которую прогнали. Я ожидаю, что вот-вот за моей спиной Ирочкин голос окликнет: "Рома!" Или хотя бы бесплотный шелестящий голос… Но нет ни того, ни другого.
Ноги сами принесли меня туда, куда надо. В темноте, на лавочке возле бани, маячит тепловое пятно. И давно он тут сидит?
- Давненько - голос Иваныча хриплый, севший - садись и ты, Рома.
Слышится негромкое бульканье. В руку мне тычется холодная алюминиевая кружка.
- Спирт?
- Спирт. Только чуть развёл. Давай и мы помянем их души, Рома. Как любили говорить в своё время, пали смертью храбрых. За нас, между прочим. За людей.
* * *
- …Ты ни в чём не виноват. На тебя никто не обижается. Но и никаких извинений не жди, Рома. Если ты даже обиделся - тебе придётся молча проглотить свою обиду, значит.
Я молчу. Хмель уже дошёл до мозгов, и мне не так легко разобраться в своих мыслях и ощущениях. Обиделся ли я? Да не то, чтобы…
Не надо врать. Да. Да, я обиделся.
- Скажи, Иваныч. Разве так можно? Ведь мы же ещё вчера… Ведь мы же одна команда! Нет, больше - боевые товарищи. Не по-человечески это!
- Так ведь и они не совсем люди. Ангелы они, Рома. И этим всё сказано.
Я сую деду кружку, которую стискивал всё время. Кружка нагрелась, скользит в ладони от пота.
- Налей ещё, Иваныч!
Дед крякнул. Смотрит на меня, но в темноте я вижу лишь яркие тепловые пятна вместо глаз.
- Тебе Ирка скандал не закатит, герой?
- Не. Она лежачего не бьёт. Налей, Иваныч, хоть ты-то будь человеком!
* * *
Пепельно-жемчужное освещение не пробивается сквозь веки, но в глазах танцуют размытые цветные пятна - красные, зелёные, коричневые… Возможно, их танец и имеет скрытый смысл, но у меня нет ни сил, ни желания разбираться. Во рту у меня вместо языка будто толстый шерстяной носок, к тому же давно не стиранный. И в желудке словно кирпич. Плохо, ох, плохо…
Моего ума - или что там от него осталось - коснулась мысль, но я её не улавливаю. Мне удаётся уловить лишь общий эмоциональный фон - брезгливое любопытство.
Близость моей Ирочки придаёт мне бодрости, и мне удаётся разлепить глаза. Она сидит по-турецки, разглядывая меня, как мумию Рамзеса - любопытная редкая вешь, хотя и противно…
- Скажи, Рома. Это было надо? И кому?
- М-м-м… - толстый шерстяной носок во рту не в состоянии произнести ни одного членораздельного звука. Но какая-то часть моего мозга, не до конца отравленная алкоголем, либо вернее - успевшая освободиться от него, ухитряется сконструировать довольно внятную мысль. Очередное преимущество телепатии.
"Мы с дедом Иванычем поминали погибших. Таков тут обычай"
Брезгливое любопытство сменяется гневом.
- А наестся дерьма ты не пробовал? И ещё измазаться им с ног до головы, а потом блеять и скакать на четырёх конечностях?
- При чём тут?.. - я наконец обрёл голос.
- А при том, что вот эти двое погибли не для того, чтобы люди в их честь травились этиловым спиртом! И я заявляю прямо - мне непонятен и противен этот ваш дикарский обычай! Надо же такое выдумать!
- Этот обычай выдуман не мной…
- Этот обычай выдуман дураками, для которых любой ум, даже самый куцый - тяжёлая обуза. Деду можно простить - над ним довлеет жестокая память войны, проникшая в подсознание. Но даже он постарался спрятаться, чтобы никто не видел. Ты же валяешься здесь, не то что не мывшись - даже не раздевшись! Встань и приведи себя в порядок, немедленно!
Мне обидно, но привычка быстро и чётко выполнять команды въелась так глубоко, что я начинаю вставать помимо воли. У-ух, как штормит!..
Гнев стихает, и я ощущаю даже сквозь алкоголь, как она расстроена.
- Не могу я понять людей, Рома. И даже тебя, как выяснилось. Наверное, я тупая. Вот сегодня утром я смотрела на тебя с восхищением и даже каким-то страхом. Надо же, мой муж - Великий Спящий! А сейчас он же - дурак дураком. Нет, больше - грязное, дурно пахнущее животное.
- Зверь - пытаюсь я пошутить.
- Нет, Рома - она грустно усмехается - именно немытое потное животное. К моему глубокому сожалению.
Её душат слёзы, и мне страстно хочется её обнять, утешить, но какой-то сторожок в медленно проясняющемся мозгу удерживает меня. Будет хуже.
- Ты всё-таки не до конца утратил разум. Если ты меня сейчас коснёшься - тебе потребуется медицинская помощь. Я не шучу.
Я, пошатываясь, бреду к люку. Нет, действительно… Сейчас холодной водички… В душ. Нет, из колодца… Да что такое!
Люк остаётся незыблем, как скала. Я снова посылаю ему мыслеприказ открыться - ни движения.
- Не старайся, Рома. Никаких связных мыслей в твоей голове сейчас нет. Как ты сюда-то попал, я удивляюсь! Наверное, ещё не раскис до конца, пока шёл.
Она легко поводит бровью - люк исчезает.
- Иди и возвращайся, я подожду. Только спать ты сегодня будешь в углу, без меня.
Я неловко пытаюсь перелезть через высокий порог. Или что там у люка - комингс?
- Хочу заявить. Может быть, я и не прав. Нет, точно не прав - перебор… Давно не пил спирт. Но если бы вы не прогнали меня… В общем, если ты ждёшь извинений - их не будет. Пусть даже ты обиделась - тебе придётся проглотить свою обиду. Вот так, родная.
Она смотрит на меня, и её глаза мерцают в полутьме.
- Пусть будет так. Но могу я надеяться - это в последний раз?
- Я обещаю.
- Тогда всё. Забыли. Да иди уже, мойся!