— Он сказал: «Хочешь, я сделаю тебя самой богатой женщиной микрорайона?»
— Трепло! — возмутились все.
— Про экономическую базу он ничего не говорил?
— Хвастунишка.
— Я не так говорил! — заспорил Аристарх на коленях.
— А как?
— Я сказал: «Хочешь, я могу сделать тебя самой богатой женщиной микрорайона?» Еще я сказал: «Только не носи синтетическое белье».
— Почему это? — спросила Соня.
— Искры летят, — пояснил Аристарх.
— Да? — удивилась Соня. — Не замечала.
— Ну, так, — поднялся Брюхатый. — Я думаю, что он все осознал… Осознал, Аристарх?
— Осознал.
— Поднимайся, — велел Брюхатый. — Вера Сергеевна, идите сюда… Идите, идите. Я предлагаю такую детскую игру. Кто видел, как мирятся детишки?
Никто не видел. То есть, наверно, видели, но не знали, куда клонит Брюхатый.
— Они берутся вот так… — Брюхатый взял руку Аристарха и руку Веры Сергеевны, сцепил их мизинцы. — Теперь повторяйте за мной… Вот так вот махайте и повторяйте. Повторяйте: мирись, мирись — больше не дерись, если будешь драться, я буду кусаться.
Все засмеялись остроумной выдумке Брюхатого, даже зааплодировали. Все были рады.
— Давайте, давайте!.. — требовали от Аристарха и Веры Сергеевны.
— Мирись, мирись, — стали вместе говорить Аристарх и Вера Сергеевна, — больше не дерись, если будешь драться, я буду кусаться.
Опять зааплодировали… Вера Сергеевна была счастлива; Аристарх был смущен, но тоже доволен. Их окружили, поздравляли с примирением… Сделали вокруг них хоровод, пошли, взявшись за руки, и запели:
Как на Верины менины
Испекли мы каравай:
Вот тако-ой вышины!
Вот тако-ой ширины!..
Опять засмеялись, опять зааплодировали себе. Все были счастливы.
— Черт его знает!.. — воскликнул растроганный Брюхатый. — Жить да радоваться!.. Нет, мы начинаем себе сложности находить.
— Именно: можно же красиво жить! — подхватил Курносый.
— Да… со вкусом! Ведь один раз живем-то! — тоже с чувством сказал Лысый. — Вы вдумайтесь: один раз! И все, и больше нас ни-ког-да не будет.
— Поехали во Владивосток! — опять призвал Простой человек. Но на всех слетела какая-то тихая, задумчивая минута, всем как-то было не до Владивостока.
— Иной раз думаешь: люди, в чем дело? — продолжал глубоко и даже с грустинкой Брюхатый. — В чем дело, люди?
— Дело в том, что — уважения побольше друг к другу, — подхватил его мысль Лысый. — Уважения!
— Я бы сказал — и любви, — сказал Чернявый. Он даже встал. — Любовь — это… Все можно достать! — воскликнул он. — Все! А любовь не достанешь, если ее вот тут вот нету.
— Это ты, брат, верно, — похвалил Брюхатый. — Это ты — в десятку.
— Суетимся, суетимся много, — вздохнул Лысый. — Сказано же: «Не суетитесь». Нет, мы суетимся…
— Не потопаешь — не полопаешь, — вставил и свое раздумчивое слово Простой человек. — Попробуй не посуетись.
— Заговорила матушка-деревня! — горестно и насмешливо сказал Брюхатый. — А ведь на полатях-то не суетились! — вдруг решил поймать он Простого человека на слове.
— Почему это на полатях не суетились? — не понял Простой человек. — И на полатях суетились, и на печке, и в банях… А чего ты ко мне с полатями-то привязался? Если хочешь, то я на покосе родился. Но полати я любил, потому что там можно сверху наблюдать.
— И чего ты оттуда наблюдал, интересно?
— Все… Жизнь. Мы там сказки рассказывали друг дружке… Нас одиннадцать человек росло.
— А нас — двое, — вспомнила и Соня, — но я была младшая. Это хуже всего — младшей сестрой быть: все платья, все туфли, все юбки я за Зинкой донашивала. А счас — все наоборот! — она сама рассмеялась такому нелепому обороту в жизни. — Я ей говорю: а помнишь, Зин, как я за тобой все донашивала? Она говорит: не говори. А вот нечего, говорю!..