Вера Сергеевна, пристроив на коленях книгу, делала вид, что читает. Она была довольна, она догадывалась, что вчерашние нахальные «пассажиры» сейчас боятся и нервничают.
— Так, — сказал Лысый, — если гора не идет к Магомету, то Магомет пойдет к ней… с уголовным кодексом. Посмотрим, что там за крепость. Где ее тряпки? — спросил он Аристарха.
— Зачем? — не понял тот.
— Дай-ка сюда… — он взял шубку Веры Сергеевны, костюм и пошел к ней в комнату.
— С вашего позволения! — явился он вполне официально, с шубой и костюмом на руке. — Позвольте присесть?
— Разрешаю — садитесь, — со скрытым значением сказала Вера Сергеевна, полулежа на диване.
Лысый разгадал скрытое значение в этом ее «садитесь». Он внимательно и серьезно посмотрел на женщину, помолчал… И сказал:
— Сидеть будем вместе, гражданка Кузькина, — сказал он вполне бесцветным голосом.
— Как это? — не поняла Вера Сергеевна.
— Вы с уголовным кодексом знакомы? — в свою очередь спросил Лысый.
— Приблизительно… А вы что, юрист?
— Я не юрист, но с уголовным кодексом знаком, — неопределенно сказал Лысый. А дальше он спросил вполне определенно: — Это ваши вещи?
— Мои.
— Вы их купили?
— Мне их… купил муж.
— Сколько ваш муж получает?
— Какое ваше дело?
— Это не ответ, — Лысый отлично «вел дело»: спокойно, точно, корректно. — Сколько эта шуба стоит?
— Какое ваше дело?!
— Сидеть будем вместе, гражданка Кузькина, — еще раз отчетливо сказал Лысый. — Вы прекрасно знали, что эти вещи — не по карману вашему мужу: он их «сымпровизировал», как вы пишете прокурору. Почему же вы про покрышки пишете, а про шубу, про костюм… — Лысый мельком оглядел довольно богато обставленную комнату — а про все остальное не пишете. Здесь все ворованное, — Лысый сделал широкий жест рукой по комнате. — И вы это прекрасно знаете. Вы пользовались ворованным… И молчали. За это по статье…
— Здесь все мое! — вскричала Вера Сергеевна гневно, но и встревоженно.
— Ваша зарплата? — вежливо осведомился Лысый.
— Не ваше дело.
— Сто десять рублей, нам это прекрасно известно. Прикиньте на глаз стоимость всего этого хрусталя, этого гарнитура, этих ковров…
— Вы меня не запугаете!
— А я вас не пугаю. Это вы нас пугаете прокурором. А я просто вношу ясность: сидеть будем вместе. Не в одной колонии, разумеется, но в одно время. Причем учтите: из всей этой гопкомпании мне корячиться меньше всех, я не с перепугу влетел к вам, а зашел, жалея вас, вы еще молодая.
Вера Сергеевна что-то соображала… И сообразила.
— Все это, — сказала она и тоже повела рукой по комнате, — мое: мне папа с мамой дали деньги. Пусть Аристарх докажет, что это он купил…
— Лапочка, — сказал Лысый почти нежно, — тут и доказывать нечего: вот эту «Рамону» (гарнитур югославский) доставал ему я: я потерял на этом триста целковых, но зато он мне достал четыре дубленки: мне, жене, дочери и зятю — по нормальной цене.
— А чего же вы говорите, что вам меньше всех корячиться? Наберем! — весело сказала Вера Сергеевна. — Всем наберем помаленьку! А вы думаете, Аристарх будет доказывать, что это он все покупал? Да вы все в рот воды наберете. Вам за покрышки-то, дай бог, поровну разделить на каждого. Пришел тут… на испуг брать. Вы вон сперва за них получите! — Вера Сергеевна показала в сторону коридора, где лежали покрышки. — Там их — пять штук: за каждую — пять лет: пятью пять — двадцать пять. Двадцать пять лет на всех. Что, мало?
Эта «арифметика» явно расстроила Лысого, хоть он изо всех сил не показывал этого.
— Примитивное решение вопроса, гражданочка. Сколько получают ваши папа с мамой?
— Мои папа с мамой всю жизнь работали… а я у них — единственная дочь.
— Неубедительно, — сказал Лысый. Но и у него это вышло тоже неубедительно. Он проиграл «процесс», это было совершенно очевидно.