Вооружившись тарелкой и "орудием труда", я вернулся к столу. Некоторое время по техническим причинам мне было не до рассуждений: всё внимание было сосредоточено на том, чтобы не откусить, забывшись, кусок вилки. А вот потом, когда первый голод был утолён, можно было уже спокойно оценить и рассмотреть ситуацию. То есть, как - спокойно? Без паники и ощущения, что мир или я потихоньку сходят с ума.
Я наблюдал за старшим, и никак не мог поверить своим глазам. Духи с ней, с синей причёской, хотя и она добавляла неправдоподобности происходящему. Кварг смеялся! Не изображал одну из своих приличествующих ситуации ухмылок, а действительно смеялся, легко и искренне, и я никак не мог поверить своим глазам и ушам. Я в самом деле не видел его таким настолько давно, что уже сомневался в правдивости собственных воспоминаний. Он даже как будто помолодел, и сидел сейчас перед нами не Неспящий без возраста и особых примет, а обыкновенный жизнерадостный мужчина лет тридцати.
Перемена эта, с одной стороны, очень радовала: он вдруг превратился в того самого старшего брата, по которому я давно скучал. Не с момента моего заключения, а значительно дольше, где-то с момента окончания им учебки и принятия присяги. Но, с другой стороны, всё это сильно настораживало: уж очень внезапно и кардинально он переменился. И было совершенно непонятно, не то на него так действует Яроника, не то наконец-то сказалась удалённость от Брата, не то…
Последнее "не то" мне нравилось меньше всего, но оно было самым правдоподобным. Потому что изменился Кар именно после высадки на планету, и я полагал, что события, рассказанные вернувшимися людьми, здорово расходились с реальностью; если это, конечно, были всё ещё те люди.
Непонятно было только, надо ли что-то с этим делать, или нет, и если надо, то что именно? И сходу ответить на этот вопрос я не мог. Делиться с кем-то собственными подозрениями было довольно глупо, вряд ли бы мне кто-то поверил; спрашивать в лоб у самого Кварга - ещё глупее. В итоге я решил для начала некоторое время понаблюдать за его поведением, чтобы исключить хотя бы вероятность подмены. В неё, честно говоря, не верилось даже мне, но проверить стоило.
Кварг Арьен
Я никак не мог отделаться от мысли о странности и неправильности происходящего на корабле. С одной стороны, я чувствовал себя невероятно легко и спокойно, во многом благодаря компании Яры, а с другой - присутствовала во всём этом какая-то неприятная мелочь, будившая настойчиво грызущее меня изнутри ощущение подспудной тревоги.
Осознание пришло внезапно, на третий день после возвращения с планеты.
По корабельному времени было около полудня, на Яронику накатил приступ лени и желания понежиться в кровати. Я к подобному сибаритству был не склонен сколько себя помнил, но почему-то вставать тоже не спешил. Мы вяло и с большими паузами разговаривали ни о чём и как будто раздумывали, стоит ли заснуть обратно. Точивший меня изнутри червячок неправильности и беспокойства вдруг шевельнулся особенно сильно, и я наконец-то понял, что смущает меня в распорядке дня на корабле: его, распорядка, полное отсутствие!
Сказать, что это открытие меня удивило, - ничего не сказать. Я слышал, что привычка жить по уставу прочно въедается в организм, но никогда не подозревал, что настолько, и что отсутствие этой упорядоченности будет так сильно действовать на нервы.
Из-за этой привычки я каждый день просыпался ровно в шесть утра и ворочался, пытаясь понять, почему мне не спится. Из-за неё меня невероятно раздражали бесцельные брожения экипажа, да и меня самого, по кораблю. Отсутствие строго определённого времени завтрака, обеда и ужина тоже нервировало, и заставляло периодически чувствовать себя на военном положении.
- Слушай, у меня есть идея! - вдруг рывком приподнялась на локте Яроника, нависая надо мной и сияя нездоровым восторгом в глазах. - Ты чего такой озадаченный?
- Последнюю твою идею я до сих пор от головы отмыть не могу, - съехидничал я. К назначенному "через пару дней" "цвет молодой листвы" из моих волос не то что не вымылся, а даже как будто стал ярче; или просто немного светлее. А ведь я просто доверился этой коварной женщине с её предложением намылить друг друга, и поначалу даже получал удовольствие от процесса. До определённого момента.
Правда, сбрить всё это "великолепие" под корень рука пока не поднималась: я всё ещё надеялся на лучшее. На предложение же Яры "покрасить обратно" ответил однозначно и категорически: не хватало мне обзавестись каким-нибудь ещё более экзотическим цветом! Я хотя бы ничего не имел против синего цвета как такового, а если после перекраски получится какой-нибудь розовый? Или, не дайте духи, вообще жёлтый, который я по субъективным причинам вовсе не выносил?
- Ты мне это до Земли припоминать будешь? - не слишком убедительно изобразила обиду она.
- Если оно продержится до тех пор - однозначно, - злорадно сообщил я.
- Ну тебя, шуток не понимаешь, - хмыкнула женщина, опять устраиваясь у меня на плече. - И ты так и не ответил, о чём столь напряжённо размышлял?
- Да так, глупости, - досадливо поморщившись, отмахнулся я.
- Проходили мы твои глупости, - возразила она, опять нависая, только на этот раз складывая ладони у меня на груди и утверждая на них подбородок. - Давай, рассказывай, что тебя тревожит. Побуду твоим личным психологом.
- Да ничего меня не тревожит, - опять отмахнулся я. Но это выражение лица я уже знал. Ей сейчас действительно было проще ответить, чем пытаться объяснить всю бессмысленность и бесполезность разговора, хотя проблема и правда не стоила затраченного на её обсуждение времени. Впрочем, мы же никуда не торопимся? Нахмурившись и посерьёзнев, я начал отвечать с видом человека, выдающего под пыткой свою самую страшную тайну. - Вернее, тревожит, но это объективно глупости и просто въевшиеся привычки. Меня последнее время волновала какая-то неправильность в окружающем мире, тревожный диссонанс, неестественность, - осторожно проговорил я, тщательно подбирая слова. Яроника подобралась и нахмурилась, видимо, ожидая чего-то совсем уж нехорошего. - И тут вдруг я, наконец сообразил, что именно меня беспокоит, - напряжённым тоном процедил я. Яра подалась вперёд от волнения, я поманил её ближе, вынуждая наклониться к самому моему лицу… и, рывком перекатившись по кровати, рявкнул поставленным командирским голосом совершенно опешившей от такого поворота событий женщине едва ли не в ухо: - Три наряда вне очереди за нарушение распорядка дня! - она дёрнулась от неожиданности и уставилась на меня как на опасного психа. - Ну, что ты на меня так смотришь? - уже нормальным тоном продолжил я, подпирая голову ладонью. - Привык жить по уставу и распорядку, теперь никак не могу отвыкнуть.
- Ах ты… - медленно протянула она, когда до неё, видимо, окончательно дошло, что ничего страшного не случилось. - Ах ты глюмова слизь! - взвыла Яроника, от всей души приложив меня по голове и спине сдёрнутой с кровати подушкой. - Я решила, что опять какие-то проблемы и инопланетные внушения, а ты! Вот тебе, артист несчастный! Я тебе покажу, как меня пугать! - возмущённо шипела она, лупя меня всё той же подушкой куда придётся. А я даже сопротивляться не мог, я смеялся. Даже, скорее, бессовестно ржал. - Я тут паникую, готовлюсь кого-то срочно спасать, а он веселится! Шутки шутит!
- Видела бы ты выражение своего лица! - с трудом выдохнул я между приступами смеха и ударами подушки.
- Тьфу! - раздражённо резюмировала она, отбрасывая орудие возмездия и возмущённо глядя на меня. - И он тут ещё что-то про детский сад говорил! Духи, ну, можно было бы хотя бы потише? - проворчала она, демонстративно прочищая ухо мизинцем.
- Нельзя, тогда бы весь воспитательный эффект пропал, - наставительно заметил я.
- Воспитательный?!
- Я тебе сказал, что это глупости? Сказал. Ты мне верить не стала, за что и поплатилась, - я невозмутимо пожал плечами.
- Ну… ты…
- Я, я. Скажи лучше, что у тебя там за идея такая увлекательная появилась? - решил я перевести тему.
- Ничего я тебе говорить не буду! Буду молчать и обижаться, как настоящая женщина, - пригрозила она. - Нет, ну что за шуточки?!
Извиняться я, разумеется, не собирался, но план поведения "настоящей женщины" мне однозначно не понравился. Пришлось вносить коррективы самым надёжным способом: ловить и целовать до прекращения сопротивления. И я бы не сказал, что подобные "трудности" меня огорчали.
Правда, определённые осложнения всё-таки возникли. Изначально поцелуй просто должен был способствовать примирению, а после него должен был возобновиться разговор, плавно перетекающий в тренировку. Но она так быстро и с такой готовностью ответила, а потом прильнула ко мне всем телом… Я и не заметил, как мы оказались опять лежащими на кровати. Я целовал уже не только и не столько губы, больше сосредоточившись на шее, плечах и груди, опираясь на локоть и свободной рукой неторопливо лаская отзывающееся на каждое моё прикосновение гибкое стройное тело. Потом перекатился на спину, увлекая женщину за собой и радуясь, что на ширине кровати здесь тоже не экономили.
Сейчас я, кажется, даже понимал, о какой красоте и о каких контрастах она говорила тогда в шлюпке. Или это мне только кажется, а на самом деле она имела в виду совсем другое; какая разница? Главное, сейчас я получал огромное удовольствие от одного только взгляда. На то, как аккуратно и естественно смотрится её грудь в моих ладонях, как чувственно изгибается её тело, поднимаясь и опускаясь в сводящем с ума плавном ритме. Как сияют от удовольствия и предвкушения яркие глаза цвета кофе, как пробегает по пересохшим приоткрытым губам розовый язычок, и этот простой естественный жест возбуждает настолько, что с трудом удаётся удерживаться от более активных действий.