Ренни быстро стала специалистом по внешним обложкам, как только впервые уехала из Гринсвольда. (Получив университетскую стипендию: другой достойный путь из Грисвольда для молодой одинокой девушки вел, как она любила говорить, прямо в землю.) Внешняя оболочка определяла, насколько серьезно тебя воспринимали люди, и то, что открывало тебе дорогу в Грисвольде, чаще всего оказывалось в реальной жизни смешным. Например, в Грисвольде очень рано была взята на вооружение синтетика.
Сначала она смотрела, чтобы подражать; позже она смотрела, чтобы не подражать. Потом она просто смотрела. Когда профессоры марксистского толка и крутые феминистки задавали ей жару на вечеринках по поводу фривольности предмета ее деятельности, она в ответ приводила цитату из Оскара Уайлда о том, что только поверхностных людей не волнует внешность. Затем она тактично предлагала внести некоторые изменения в их гардеробе, которые бесконечно улучшат их собственную внешность. Обычно собеседники оказывались достаточно тщеславны, чтобы заинтересоваться, никому не хотелось проявлять дурной вкус.
Большинство людей, которых она знала, считали что Ренни идет на шаг впереди, но в своем собственном восприятии она была сторонним наблюдателем. Ей нравилось занимать такую позицию. Много раз она отмечала типичную позу для артистов, знаменитостей на фотографиях в журналах, рекламных плакатах и, в особенности, на сцене. Зубы обнажены в обворожительной улыбке, руки широко разбросаны в сторону, ладони открыты и демонстрируют отсутствие дурных помыслов, голова откинута назад, горло беззащитно: они себя предлагают, демонстрируют. Она не испытывала зависти. На самом деле ей было за них неловко, за их пыл, за их отчаяние, потому что это было именно отчаяние, даже когда им сопутствовал успех. И это отчаяние заставляет их делать все: раздеваться если нет другого выхода, стоять на голове, все что угодно в этой безумной погоне за популярностью. Она предпочитала быть тем, кто пишет о таких людях, а не тем, о ком пишут.
Ренни закончила первую часть статьи о бижутерии из металлических цепочек и провела некоторое время в раздумьях о заголовке. Наконец она отклонила "Каторжников" и приняла "Цепную реакцию". Будет легко сделать фотографии, но это она оставила журналу. У нее никогда не получались качественные глянцевые снимки.
В одиннадцать тридцать Джейк удивил ее, заскочив домой на "обеденный тяп-ляп", как он это называл. Это было мило, она любила, когда он делал ей сюрпризы. В то время он еще проявлял изобретательность. Иногда, вместо того чтобы входить в дверь, он взбирался по пожарной лестнице в окно, или посылал ей неграмотные, похабные письма, как бы он сумасшедшего, составленные из вырезанных из газет слов. Он прятался в шкафах и напрыгивал на нее якобы из засады. Не считая первого шока, ее это не особенно пугало.
Так что они изобразили обеденный тяп-ляп, после чего Ренни приготовила поджаренные сэндвичи с сыром и они ели их прямо в постели, что оказалось не так приятно, как она предполагала, поскольку крошки и расплавленный сыр попали на простыни; после чего Джейк ушел обратно в офис. Ренни приняла ванную, поскольку ее прошлое было все еще при ней, и она чувствовала, что не подобает идти к гинекологу сразу после того, как занимаешься любовью, не приняв ванную.
- Уже готова рожать? - спросил доктор, его стандартная первая шутка пока он натягивает свои перчатки. - Скоро горючее кончится. - Он говорил это годами. Через полчаса шутки перестали быть смешными.
Несмотря ни на что, пока она шла домой, она продолжала думать в обычном для себя ключе. К примеру, сможет ли она сделать об этом материал. "Рак, или То, что на подходе". Это может взять "Хоуммейкер" или "Чутелейн". Как насчет "Когда кончается горючее"?
Начнет так: "Это случилось с вами, это факт, и прямо сейчас вы не можете в это поверить. Вы привыкли думать о себе, как о личности, но внезапно вы становитесь просто статистической величиной". Умирать, без сомнения, дурной вкус. Но в какой-то момент это может стать направлением, в той среде, которую она знала. Может она вырвалась вперед и в этом.
В самолете разносили теплое имбирное пиво в бумажных стаканчиках и сэндвичи, завернутые в целлофан, из кусочков белого хлеба со слегка прогорклым маслом и тонкого ломтика ростбифа между ними. Ренни вынимает латук: она работала в Мексике и все знает про амебную дизентерию.
Сиденья жесткие, покрытые грубым темно-бордовым плюшем, как в допотопных автобусах. Стюардессы, их две, одна с распрямленными волосами торчком под Бетти Грейбл, другая с косичками, заплетенными цветными лентами, в ярко-розовых платьях с маленькими белыми фартучками. Они передвигаются, покачиваясь, по узким проходам в открытых сандалиях на высоких каблуках, со множеством ремешков, "закидонистых", как назвал бы их Джейк. Когда самолет ныряет, они хватаются за спинку ближайшего сиденья, но, кажется, они к этому привыкли.
Хотя самолет полупустой, рядом с Ренни сидит человек. Не тот белый в пиджаке сафари, тот сидит в самом носу, читая газету, а мужчина постарше, темный. Несмотря на жару, на нем темный костюм и галстук, в котором сверкает маленькая жемчужина. Она замечает, что он взял только половину сэндвича. Когда остатки сэндвичей собирают, он заговаривает с Ренни, пытаясь перекричать шум моторов. "Вы из Канады", - говорит он, скорее констатируя, чем спрашивая. Ему около шестидесяти, высокий с открытым лицом, нос с горбинкой; в нем есть что-то арабское. Выступающая челюсть, нижние зубы слегка выдаются над верхними.
- Откуда вы знаете? - спрашивает Ренни.
- К нам приезжают в основном канадцы, - отвечает он. - Простодушные канадцы.
Ренни не может понять, иронизирует он или нет.
- Не такие уж мы и простодушные, - говорит она.
- Я проходил подготовку в Онтарио, друг мой, - говорит он. - Когда-то был ветеринаром. Специализировался на заболеваниях овец. Поэтому мне знакомы простодушные канадцы. - Он улыбается, очень старательно произнося слова. - Они известны своей доброжелательностью. Когда у нас был ураган, милые канадцы преподнесли нам в дар тысячу банок ветчины. Премия Кленового Листа, это предназначалось беженцам. - Он рассмеялся, как будто это было удачная шутка, которую Ренни не поняла. - Беженцы не видали этой ветчины, как своих ушей, - терпеливо разъяснил он. - Скорее всего они никогда в жизни не ели ветчины. Что ж, они упустили свой шанс. - Он опять рассмеялся. - Удивительным образом ветчина обнаруживается на банкете в честь Дня Независимости. Чтобы отпраздновать нашу свободу от Англии. Исключительно для уважаемых граждан. Многие из нас позабавились, друг мой. Был гром аплодисментов в честь милых канадцев.
Ренни не знает, что на это сказать. Она чувствует, что над ней потешаются довольно своеобразным способом, но не в состоянии понять почему.
- Это был сильный ураган? - спрашивает она. - Кто-нибудь погиб?
Он игнорирует ее вопрос.
- А зачем вы едите на Сан-Антонио? - спрашивает он, как будто в этом есть нечто странное.
- Я пишу статью об острове, - объясняет она. - Путевые заметки.
- А, - произносит он. - Чтобы завлекать милых канадцев.
Он начинает раздражать Ренни. Она смотрит на карман в кресле перед собой, в надежде найти там что-нибудь, что бы она смогла почитать, или скорее сделать вид, что читает, например журнал авиакомпании, но в кармашке ничего не оказалось, кроме карточки, поясняющей таможенные процедуры. Перед полетом на Барбадос, она купила в аэропорту триллер, но за время пути дочитала его и оставила в самолете. Допустила ошибку: сейчас она беззащитна.
- Вы должны посетить наш Ботанический Сад, - говорит он. - Британцы их очень хорошо организуют по всему миру, в медицинских целях, знаете ли. Наш - один из старейших. Он все еще в хорошем состоянии: всего только месяц, как их нет. Теперь, когда мы свободны, придется самим полоть сорняки. У нас еще есть небольшой музей, вы должны его посмотреть. Разбитые горшки, созданные Карибскими индейцами, и так далее. Они делали не очень совершенную керамику. Несколько штук у нас еще сохранилось, мы не целиком модернизировались.
Он лезет в карман пиджака и вынимает бутылочку с аспирином. Он выкатывает две таблетки на ладонь и предлагает бутылочку Ренни, как сигарету. У Ренни не болит голова, но она чувствует, что хотя бы одну взять нужно, из вежливости.
- Еще там есть форт, - продолжает он. - Британцы и в этом были искусны. В постройке фортов. При англичанах он назывался Форт Джордж. Но наше правительство все переименовывает. - Он делает знак стюардессе и просит стакан воды.
- У нас только имбирное пиво, - говорит он.
- Сойдет. - Его зубы скалятся в бульдожьей гримасе. - В моей стране это очень употребимое выражение.
Появляется имбирное пиво, он глотает аспирин и предлагает пиво Ренни.
- Я сберегу на потом, - говорит она. - Спасибо.
Ренни держит аспирин в руке, опасаясь, не нагрубила ли она, но если даже и нагрубила, то он, похоже, этого не заметил.
- В моем распоряжении много статистики, которая вам может понадобиться, - произносит он. - По безработице, например. Или вы предпочитаете Ботанический Сад? Был бы счастлив вас сопровождать, я интересуюсь растениями.
Ренни решает не спрашивать его о ресторанах и теннисных кортах. Она благодарит и говорит, что лучше поймет, что ей надо, когда попадет на место.
- Кажется, мы приближаемся, - говорит он.
Самолет ныряет. Ренни выглядывает в окно, надеясь что-нибудь увидеть, но там слишком темно. Она замечает границу, горизонт, что-то неровное и более темное, чем небо, но тут самолет идет вниз под углом в сорок пять градусов и через секунду они ударяются о землю. Ее кидает вперед, на пристяжной ремень, самолет резко тормозит.