Идти было не очень трудно, но жутко жарко. И неизвестно, чем бы это закончилось, если бы мы оба почти одновременно не услыхали странный звук. Наши головы завертелись не хуже локаторов. Казалось, жужжало со всех сторон сразу. Девушка сжала мою руку и кивнула влево. Там впереди виднелась бетонная дорога. Мы поспешили туда и вовремя. Вскоре появился не очень старый, но достаточно потрёпанный джип. Голосовать не пришлось. Водитель нас заметил и резко затормозил. Молча, не говоря ни слова, распахнул заднюю дверцу. Жрица забралась в машину и приняла рюкзак. Я с наслаждением опустился рядом с ней. Странная девушка устроила вещмешок подле дальней дверцы, так что, когда мы поехали, она с явным удовольствием положила свою головку на моё плечо и блаженно закрыла свои чудные глаза. Я сам не заметил, как уснул.
Проснулся от тишины. За стеклом спускались сумерки. Машина стояла, почти упершись бампером в ажурные ворота. Водитель молча сидел за рулём и ждал. Я вдруг понял, что ждал он нашего пробуждения.
- Извините, - тихо попросил прощения я у него.
Он кивнул. Девушка открыла глаза и мгновенно пришла в себя. Я открыл дверцу и выбрался наружу. Помог жрице. Вскинул мешок на плечи и, закрывая дверь, снова поблагодарил шофёра. Тот всё так же молча завёл двигатель, ловко развернулся и умчал в пустыню.
- Откуда он знал, куда нам надо? - провожая удаляющийся джип взглядом, спросил я.
Служительница храма тронула меня за руку. Я обернулся. Губы её разжались, и она едва слышно сказала:
- Пошли.
- Мы заговорили, - вяло обрадовался я и последовал за ней.
У неприметной калитки она дёрнула за какой-то рычаг. Внутри раздался далёкий звон колокола. Но звонить не было причины. Ворота распахнулись и все, кто оказался там, увидев нас и опознав, вдруг пали ниц. Пришлось идти, переступая через лежащих. Откуда-то появились люди в белых одеяниях, с громадными факелами в руках, хотя темно ещё не было. Они так же попадали на землю и поползли, окружив нас почётным огненным эскортом, повели сквозь парк к виднеющемуся вдали зданию. Это был храм. В его широко распахнутых дверях стоял давешний жрец, который выпроваживал нас в лабиринт. Завидев наше приближение, он переломился надвое.
- Привет, жрец! - приветствовал я его. - А ты говорил, что оттуда никто не возвращается.
- Я не смею говорить с тобой. Идите за мной, - ответил он, и попятился, видимо, опасаясь оказаться к нам спиной.
Мы пошли. Все, кто встречался на нашем пути, мгновенно падали ниц и не смели поднять глаз от земли. Я даже парочку раз оглянулся, в надежде, что хоть один проявит любопытство, но увы. Дисциплина была здесь на высоте.
Наконец жрец упёрся задом во что-то скрытое за тяжёлыми парчовыми шторами. Ловко, стараясь не показать нам свою пятую точку, и по-прежнему не выпрямляясь, он раздвинул занавес. Там оказались массивные двери. Я заметил золотую ручку в виде львиной головы и замер. Дверь была из сна. Она тут же распахнулась.
- Проходите! - торжественно воскликнул жрец, и пал ниц головой в том направлении, откуда мы пришли.
Жрица взяла меня за руку и шагнула за дверь. Громадный зал встретил нас ярким светом тысяч факелов. Ковровая дорожка шла от самого входа в центр помещения. Вдоль неё стояли в неимоверно изогнутых позах жрицы в белых одеяниях. Все, как одна, головой к дорожке. Мы медленно, даже торжественно приближались к чему-то очень большому, накрытому белой тканью. Это что-то находилось на возвышении, к которому вели три ступени. Служительницы стояли лишь до этого пьедестала. Мы приблизились. Из-за статуи, а я уже догадался, что это была именно статуя, вышла женщина, удивительно похожая на ту, из моего сна, подошла к краю возвышения и тихо произнесла:
- Я приветствую тебя, сестра моя! Взойди ко мне!
Моя спутница наклонила голову и тихо возразила.
- Нет, матушка, не могу. Не одна я прошла этот путь.
- Я приветствую тебя, брат мой! Взойди ко мне!
- Нет, матушка, - повторил я за служительницей, - Не могу. Не один я проделал путь сей.
- Дети мои! - возвысила голос главная жрица. - Взойдите же ко мне и станьте равными!
- Нет, матушка, - снова возразила моя спутница. - Спустись ты к нам, не тебе мы принесли жертву.
Главная жрица упала на колени и поползла по ступеням вниз. В этот момент статуя зашевелилась и ткань, скрывавшая её, скользнула вниз, открывая ослепительную фигуру. Все мгновенно пали ниц, только мы остались стоять. Я неловко сорвал с плеч рюкзак и швырнул его под ноги.
- Вот вы и вернулись, - раздался мягкий, женский голос. - Проходите, я вас жду!
Мы, не поднимая глаз, сделали первый шаг навстречу той, которую никто не мог видеть, но с которой расстались совсем недавно!..
"Ваше благородие, госпожа Победа!
Значит, моя песенка до конца не спета.
Перестаньте черти клясться на крови.
Не везёт мне в смерти, повезёт в любви".Булат Окуджава
Глава 16
ЧУЖАЯ СВАДЬБА
Меня окружал необычный ландшафт. Даже не ландшафт, а что-то другое… Трудно подобрать точное слово… Скажем, очень южный край, не берусь утверждать, но что-то наподобие очень даже не средней Азии. Может быть, что-то близкое земле обетованной: громадный сад, парк с фонтанами. Но их-то я и не вижу, а вот колоннаду и мраморное крыльцо к ней о восьми ступенях даже пересчитываю. За первым рядом белых колонн расположилась вторая, а под серой стеной, ей под стать, серая каменная скамья, на которой сидят множество людей. В основном, все мои знакомые. Лиц я не вижу, но точно знаю, что это мои друзья-товарищи…
Уголком глаза отмечаю, что с левого края сидит Танюха. Я иду к ней. Интересуюсь, дозволено ль мне будет присесть подле? Получаю положительный ответ в виде кивка. Мест достаточно, но во мне горит неутолённая когда-то жажда. Хотя о чём здесь при таком скоплении народа можно говорить?! Даже думать?! Ну, уж очень хочется.
Я опускаюсь рядом. Скамья, как не странно, совсем не холодная, скорее, тёплая. Хотя Танюха даже не шелохнулась, не попыталась подвинуться, когда я присаживался.
Перед всеми, на уровне второго ряда колонн стоит лицом к скамье и держит речь Алексей. Он что-то вроде пастора. Нет, речь далеко не пасторская, скорее, прокурорская. Он кого-то в чём-то обвиняет, требует немедленно наказать. Его никто не слушает. Каждый говорит о чём-то своём, делится своими бедами. Поначалу я прислушиваюсь, пытаюсь понять и разобраться, что к чему, но потом мне это надоедает. Я, как бы случайно, опускаю руку за спину Танюхе. Девушка не реагирует никак. Я смелею. Обнимаю за талию. Она не возражает, даже вроде бы как наоборот, слегка прижимается ко мне. Я делаю вид, что внимательно слушаю оратора, даже иногда киваю, как бы соглашаясь. Голова моя опускается всё ниже и ниже. И вот, наконец, она прижимается к волнующей меня груди девушки. Я трусь лбом об эти два бугорка, как ластящийся кот. Стараюсь, чтоб меньше касаться платья, а больше попадать в огромное декольте. Удовольствие неописуемое!!! Сам не понимаю как, но левая грудь с розовым соском обнажается. Я прижимаюсь щекой к этой прелести, нежно дотрагиваюсь губами до белой кожи, легонько целую, опускаюсь ниже, осторожно касаюсь розового ободка подле соска. Аккуратно трогаю сосок кончиком языка. Нежно обхватываю губами и принимаюсь ласкать. Сосок твердеет, заостряется, превращается в маленькую, нежную пуговичку. Грудь наливается желанием. Я слышу прерывистое дыхание девушки. Она едва сдерживается. Её губы рядом. Чуть-чуть притрагиваются к моему уху. Наконец она не выдерживает и шепчет, что больше так не может. Я сам горю от жажды, но с огромным неудовольствием отпускаю грудь. Она прижимает руки так, чтоб нельзя было разобраться в её действиях, и поднимается. Щёчки её пунцовые то ли от смущения, то ли от желания. Дрожащими руками она пытается незаметно спрятать обнажённую грудь туда, откуда я её изъял. Через мгновение Танюха скрывается справа за углом здания. Я не иду следом, прекрасно понимая, что и там народу выше крыши, хоть и очень хочется.
На веранду выходит мой знакомый, сын одного товарища, Сергей. В жизни он пропойца, но в последние несколько лет взялся за ум и бросил пить. Начал плавать мотористом на танкерах, отчего постепенно стал преображаться в нормального человека. Но стоит ему сойти на берег, как он тут же превращается в алкаша. Поэтому он старается не задерживаться на берегу, а уходит при первой возможности, даже не заботясь о своей финансовой выгоде. Сейчас он, как ни странно, совершенно трезв. Улыбается, кивает мне и уходит куда-то влево от оратора. Алексей уже закончил свою пламенную речь и с довольным видом уселся недалеко от меня, подле своей жены, дамы строгих нравов.