– Мое видение… фантазия… – бормотал он. – Кирдан… прав…
Кейран посмотрел на безучастно лежащую на ложе Келебринкель. Она не шевелилась, только взглядом следила за перемещениями супруга. Он подхватил сброшенный у дверей плащ, обернул им девушку и взял ее на руки. Прижимал к себе, молчаливо выпрашивая прощение.
Эльф принес ее к целебному источнику, что в изобилии струились по окружающим Имладрис горам. Бережно поместил Келебрин в специально обустроенную купальню из белого мрамора. Хотя вода была прохладной, та не издала ни звука и позволила Кейрану омыть себя. Он бережно поддерживал ее за плечи, пока вытекающие струи воды не перестали окрашиваться багрянцем.
Потом долго осушал кожу и волосы девушки хранящимися здесь пушистыми отрезами ткани.
– Это поможет тебе, любимая. Завтра боли уже не будет, – шептал Владетель, стараясь прогнать тишину. Даже привычные звуки ночной природы покинули это место, словно стыдясь необузданности гнева своего Властелина.
Кейран уложил ее спать, а сам бродил по коридорам дворца, пытаясь понять, как мог так ошибиться. Ведь до сих пор все его видения были истинны.
– Властелин, властелин! – в спальню Владетеля Имладриса не дожидаясь позволения, влетел молодой эльф, сжимая в руках пергаментный свиток.
Кейран вскочил с кресла, прогоняя дрему и делая вид, что он не провел на этом месте очередную практически бессонную ночь. Келебринкель с закрытыми глазами неподвижно лежала на кровати, но он точно знал, что она не спит.
– Что там? – тесня непрошенного гостя к двери, проворчал Кейран. Меж бровей Властелина обозначилась недобрая складка, а в глазах нарождались молнии. Готовые вспыхнуть, если дело недостаточно важное.
– Властелин, послание от Кирдана Корабела: с Севера идут караваны нолдоров – сыновья Финвэ вернулись из Амана.
– Что? – взревел Кейран, выхватывая пергамент у юноши.
Бегло просмотрел, поначалу не узнавая вычурных слов и замысловатых фраз. Потом догадавшись, что это квенья – первый язык всех Эльдаров – заставил память дать подсказки. Вчитавшись, побледнел.
– Так, так, – потирая подбородок, процедил он. – Финвэ мертв, а сыновья его и внуки идут войной на Мелькора. Интересно, уж не удумают они и меня втянуть в свои дрязги? Авари не захотели идти на зов Валаров… Что нам теперь до конфликтов жителей Валинора?
Кейран хорошо помнил надменных нолдоров, кичившихся своими умениями.
– Пусть просят помощи у Тингола. Если он, конечно, впустит их в Дориат, – невесело хмыкнул Властелин Имладриса.
Заметив, что размышляет вслух, он нахмурился еще сильней и жестом отпустил вестника.
– Похоже, любовь моя, придется мне опять отправиться в путь. Лучше упредить, чем упрежденну быть.
Эльф подошел ближе к ложу. Румер посмотрела на него, но только пустота таилась в серых сумерках ее глаз. Губы на миг приоткрылись, будто желая выпустить слова, но тут же сжались тонкой линией.
– О, не стоит изображать печаль. Знаю, как ты не желаешь меня видеть. Эру дарит нам разлуку, моя маленькая Атани, чтобы мы смогли обдумать наше будущее.
Он склонился и поцеловал сначала сомкнутый рот, а потом покрытый бисеринками холодного пота лоб девушки. Почувствовав, как содрогнулось ее стройное и такое желанное тело, Кейран едва не взвыл. Всю неделю после своего фатального возвращения он наблюдал только такую реакцию супруги. Стоило ему прикоснуться к ней – она дрожала точно лист мэллорна на ветру. Кейран улавливал нотки желания в чувствах Келебрин, хотя сама она их наверняка не осознавала, но страшился покалечить ее душу еще сильней. Тело, по крайней мере, он умел исцелить. Мог и из памяти стереть тот вечер, но в сердце ее все равно таилось бы знание. Он должен был заслужить прощение.
– Люблю тебя, Келебрин.
Без ответа. Только взмах ресниц сообщил, что она слушала его.
С отъездом Кейрана Румер словно оттаяла: начала наряжаться, гулять, даже петь как прежде. Тяготившее девушку круглосуточное раскаяние супруга уехало вместе с ним, а она наконец-то смогла пережить и изгнать из памяти воспоминания той ночи.
"На расстоянии плохое забывается", – подумала Румер, когда впервые за много дней проснулась утром и ощутила тоску по Кейрану. Без него огромное ложе угнетало пустотой. Келебрин предпочла вообразить, что ничего ужасного тогда не произошло.
"Как там он сказал: "разнообразим постельные игры"", – подумала она, рассматривая себя в огромном, во весь рост зеркале. – "Кто такие эти нолдоры, к которым он поехал? И что мне надеть сегодня?"
Румер старалась заполнить свои дни суетой, чтобы не оставалось ни минутки на мрачные раздумья. Чтобы не думать о словах Боромира. О видениях Кейрана. Вообще ни о чем серьезном. Когда от тебя мало что зависит – зачем мучиться и гадать, что было, что будет и что могло бы быть сейчас.
"Я люблю Кейрана", – шептала она, поглаживая кончиками пальцев висящий на шее фаэливрин, и не замечая, как тот светится приглушенным белым светом.
Вестник от Кейрана привез послание о возвращении Владетеля Имладриса и гостей за два дня до их приезда. Келебринкель с замиранием сердца ожидала супруга, руководя приготовлениями к торжественной встрече. Выбирала платье: остановилась на темно-синем, расшитом серебром и жемчугом.
"Любимый мой", – шептала она, поглаживая живот, в котором – она точно знала это вот уже два дня – теплилась новая жизнь.
Пусть это дитя стало результатом жестокой несправедливости, она уже любила его. Знала, что и Кейран обрадуется такому известию. Она скажет ему, что простила, что больше не боится его, не держит на него зла, а потом сообщит о ребенке. Их ребенке.
Кавалькада прибыла, когда солнце над Имладрисом стояло в зените. Сбегающие с гор ручьи пели приветственную песнь своему Владетелю.
Румер сдерживалась, чтобы не броситься к Кейрану на глазах у всей огромной толпы встречающих и новоприбывших. Эльфы, облаченные в яркие и по-летнему легкие одеяния, возбужденно переговаривались. Многие помнили исход Трех домов Эльдаров в Благословенный Край, некоторые надеялись повстречать давних друзей. Рожденная же после этого молодежь с восторгом разглядывала величественных нолдоров, слава о мастерстве которых хранилась в преданиях Белерианда, Дориата и Эглареста.
Восседавший на белом скакуне Владетель Кейран был прекрасен. Даже окруженные дивным светом, какого не видели доселе в Имладрисе, нолдоры не могли сравниться с ним в глазах Госпожи Келебринкель.
Наконец-то они спешились, наконец-то Кейран подошел к ней и, коротко поклонившись, взял за руку. Келебрин утонула в сиянии его очей, в пульсации его силы. Ее пальцы нежно пожали его, давая понять этим незаметным для других жестом, как она счастлива.
– Кей… Владетель Кейран, – едва слышно выдохнула девушка.
– Пойдем, возлюбленная супруга, я представлю тебе наших гостей из далекого Эльдамара.
Он подвел ее к стоящей полукругом группе эльфов, состоящей из трех мужчин и одной женщины. Высокие, гордящиеся изысканной красой, лучащиеся дивным сиянием, что соперничало своими переливами даже с солнцем.
– Владыка Финголфин. Финрод и Тургон – его сыновья, а это их сестра Аредель Ар-Фэйниэль, Белая Дева нолдоров.
Затуманенное радостью возвращения возлюбленного сознание Румер не встревожилось от столь детального величания этой женщины. Изумительной черноволосой красавицы, облаченной в белоснежное с серебряным позументом платье. Но слух различил легкую дрожь в голосе Кейрана, когда он произносил ее имя.
Мужчины поклонились, приветствуя Госпожу Имладриса, хотя девушка успела увидеть недоумение, блеснувшее в их глазах. И только Белая Дева осталась стоять прямо, а потом, склонив красивую головку набок, пристально всмотрелась в супругу Кейрана. Предчувствие беды шевельнулось в душе Келебрин, и как ответ раздались слова Аредель:
– Кейран, так твоя жена из Последышей?
Стоявший рядом Тургон гневно одернул сестру, заталкивая ее себе за спину:
– Владетель, прости глупышке непочтение, она слишком много времени проводила с сыновьями Феанора на охоте в лесах. И порой не ведает, когда надо говорить, а когда время промолчать.
Румер чувствовала, как горят румянцем гнева ее щеки, как дрожат губы, желая дать отпор пренебрежительным речам, но сила Кейрана, струившаяся через нее, придала ей спокойствия.
– Добро пожаловать, достойные гости в наш дом! – сумела проговорить она.
Оставшись наедине в своих покоях ни Келебрин, ни Кейран не решались первыми начать разговор. Первая радость встречи схлынула, оголяя зазубренные рифы их отношений. К тому же Властелин с подозрением поглядывал на нее, явно терзаемый некой неприятной мыслью.
Румер испытывала неловкость, как в первую ночь. Горький осадок обиды, всколыхнутый словами нолдорской красавицы, не позволял открыто поговорить с Кейраном. Она, молча, стояла у окна, пока эльф переодевался с дороги. Мысли девушки вращались вокруг целей приезда нолдорских князей. Она и без них не чувствовала, что Имладрис стал ей домом. Постоянно сдерживала свои порывы, говорила с оглядкой, боясь уронить достоинство супруги Владетеля. Опасаясь по незнанию совершить нечто неприглядное в глазах Перворожденных. Порой между ними с Кейраном возникали секунды непонимания, однако он всегда быстро сглаживал их. А стоило ей прикоснуться к фаэливрину, как сомнения мгновенно рассеивались. Румер удивляло странное влияние камня на ее настроение, но обдумать это не удавалось: неведомая сила не позволяла углубиться в размышления.
Вдруг теплые сильные ладони легли ей на плечи, отгоняя грусть.
– Я скучал по тебе, Келебрин.
– И я, – тая от нежности его голоса, пролепетала она.
– Мы должны…
– Знаю…