Все тело болело от усилий, с которыми он сдерживал себя. Он дрожал, пылая, хватая ртом воздух.
Он смотрел, как его член появляется и исчезает в ее рту, и это зрелище убивало его. Час назад он думал, что никогда больше не дотронется до нее, никогда не обнимет и не почувствует ее горячей и влажной плоти. Боль такой потери было невозможно пережить. Потерять всякую надежду, потерять все и увидеть это – его пенис, возбужденный и требующий удовлетворения, и Амелия… единственная любовь, удовлетворяет его похоть с такой охотой и страстью. Ее сладостный рот доводил Колина до экстаза.
– Любовь моя… я больше не могу… – Его голос, выходивший из самого горла, так изменился, что он едва понимал себя, но она понимала. Она поняла, что он хотел сказать. Он почувствовал это по ее прикосновениям, по взгляду.
– Давай же, – выдохнула она, согревая дыханием его влажную кожу.
Он выругался от острой боли, пронзавшей позвоночник.
– Черт побери. Я затоплю тебя…
Она с жадностью приникла губами к его члену, впитывая жар и боль. Колин не мог дышать, в глазах потемнело, пальцы впились в ее волосы.
Инстинкт заставлял его двигаться, бедра проталкивали член поверх ее трепещущего языка в глубь ее горла. Он сдерживался, чтобы не войти слишком глубоко. Амелия стонала в чувственном упоении, дрожь пробегала по всему его члену, предваряя приближавшийся взрыв.
Колин зарычал, содрогаясь от каждого выброса семени. Сквозь громкое биение своего сердца и хриплое прерывистое дыхание он расслышал ее жалобные чувственные стоны от отчаянных усилий проглотить сперму, еще никогда в жизни ему не приходилось так кончать, сильно и глубоко проникая в мягкую глубину рта.
Она, наконец, отпустила его, ее губы блестели от его семени и складывались в чисто женскую улыбку. Колин смотрел на Амелию словно в тумане, мысли путались. Однако сердце работало как всегда.
Теперь он любил ее сильнее, чем когда-либо, с отчаянной, безрассудной, всепоглощающей силой.
Потерять ее? Никогда.
Оттолкнув ее, он скользнул вниз. Раздвинув ладонями ее бедра, он прижался лицом к влажному, мягкому раю наслаждения. Колин раздвинул языком ее припухшие нижние губы и прикоснулся к клитору.
– Колин! – вскрикнула она, в ее голосе смешалось удивление, смущение и удовольствие.
Он улыбнулся, затем поцеловал и повернул голову так, что смог протолкнуть язык в узкую тесную щелку. Ее вкус опьянил, околдовал его.
– Нет… Пожалуйста. – Что-то в ее голосе, какая-то нотка страха заставила Колина поднять голову. Увидев тревожный огонек в ее глазах, он спросил:
– Что такое?
– Пожалуйста. Не надо.
Он, заметив, как раскраснелись ее щеки и как дрожат бедра под его руками, нахмурился. Она была безнадежно возбуждена и в то же время останавливала его.
– Почему?
– Я не могу думать.
Причина. Осознание. Она хотела этого. Власть над ним давала ей силу. Оказаться в его власти значило потерять себя.
– Ты слишком много думаешь, – недовольно сказал он. – Уступи. Дай волю женщине, которая приняла меня в свою постель, ни о ком и ни о чем не думая.
Она старалась выбраться из-под него.
– Ты хочешь слишком многого…
– Да, – заявил он. – Всю тебя. Каждый твой кусочек…
Он входил в нее, доставляя удовольствие жадными губами и языком, он поглощал ее, впитывал, глубоко вдыхал ее запах. Он, как и всегда, желал ее, и в нем снова просыпалось, росло возбуждение, желание, как будто она только что не истощила его.
Амелия извивалась под Колином, вцепившись в его плечи, умоляя о пощаде голосом, огрубевшим от чисто женской похоти. Амелия стояла на краю крутого обрыва, пугавшего ее, а Колин толкал ее, не оставляя места для отступления.
Его язык был инструментом мучительного наслаждения, гладил и ласкал, все больше и больше возбуждая. А какие звуки он издавал! Это было смачное причмокивание, довольное ворчание, стоны неудовлетворенности, от которых Амелию бросало в жар.
Пряди темных волос щекотали ее бедра, и теперь она чувствовала только напряженность внутри живота и беспомощные движения своих бедер.
Он требовал ответной страсти, принуждал ее, превращая в бессознательное существо, охваченное страстью, желаниями и невыносимой неудовлетворенностью.
– Нет… нет… нет, – боролась она с ним.
Колин приподнял и широко раздвинул ее бедра, чтобы окончательно овладеть ею. Он грубо и быстро проталкивал язык внутрь, пока ее руки бессильно не упали на пол, а ногти не впились в ковер.
– Колин!
Она была раздавлена, опустошена. Но он еще не закончил. Не успела она отдышаться, как он лег на нее и вошел, пронзая до самого сердца.
– Да, – простонал он, подсовывая руки под ее плечи, не давая шевельнуться. – Господи… какое блаженство.
Она чувствовала каждый кусочек его охваченного дрожью тела.
Амелия задыхалась, извивалась под ним и с жадностью приняла новую позицию, ее возбужденная плоть С удовлетворением принимала его безжалостные удары.
Властвуя над нею. Владея ею. Объявляя ее своей собственностью.
– Моя, – рычал он, не спеша овладевая ее телом. На его лице, раскрасневшемся и покрытом потом, она видела выражение муки и наслаждения. Такое суровое и сосредоточенное. Такое напряженное. Глаза сверкали. Красивые черты лица обострились от желания. Это было пронзительно эротичным. Чувственным.
Колин любил ее. Он был жив, в ее объятиях, в ее теле. Он шептал ей слова любви и страсти, делая действительностью мечты, которые, как она думала, умерли для нее навсегда.
Возбуждение снова заставляло ее сжимать его член, от чего Колин ворчал и ругался.
Она представила себе всю эту картину со стороны – она с распахнутым пеньюаром и задранной ночной рубашкой, он в сапогах, со спущенными штанами, оба сливались в плотском наслаждении, и он доводил ее до безумия.
– Вот так, – удовлетворенно сказал он, глядя на нее с торжествующей улыбкой собственника, уверенно и умело продлевая наслаждение, пока она не подумала, что это убьет ее. Ощущение было невыносимым, дрожь пробегала по коже, становясь слишком острой и чувственной.
Когда Амелия, расслабленная, жалобно застонала, он, откинув назад темную голову, позаботился о собственном удовольствии, Амелия смотрела на него, втягивала его в себя.
Он двигался все быстрее, все крепче прижимал ее к себе. Она чувствовала приближение взрыва, чувствовала, как сжались в кулаки его руки, каким тяжелым становится его дыхание. Все взорвалось в нем и вылилось в нее потоками расплавленной спермы, дамба прорвалась, о чем свидетельствовали вздох облегчения и сотрясавшие его судороги.
– Бог мой, – сказал он, тяжело дыша.
Он окинул ее тело восхищенным взглядом, который проник до костей, сердца и души, соединяя их в единое целое.
– Любовь моя, – сказал Колин, привлекая ее к своему большому телу и обдавая ее запахом своей кожи. – Я не отпущу тебя. Ты моя…
Она не дала ему договорить, одарив страстным поцелуем.
Глава 16
Амелия проснулась от того, что чья-то рука зажала ей рот. Охваченная ужасом, она попыталась вырваться, впиваясь ногтями в запястье нападавшего.
– Прекрати!
Ее сердце было готово выскочить из груди, но она подчинилась приказанию и раскрыла глаза и, еще не придя в себя, поняла, что возвышавшаяся над ней в темноте фигура принадлежит Колину.
– Слушай меня, – прошептал он, оглядываясь на окна. – Там люди. Их, по меньшей мере, около десятка. Я не знаю, кто они, но это не люди твоего отца.
Она дернула головой, чтобы освободить рот.
– Что?
– Меня разбудили лошади, когда эти люди проходили мимо конюшни. – Колин отступил и сбросил с нее одеяло. – Я выбрался через заднюю дверь и прибежал за тобой.
Амелия, смущенная, что он видит ее в одной рубашке, снова натянула на себя одеяло. Колин отбросил его.
– Вставай же! – настойчиво требовал он.
– О чем ты говоришь? – сердитым шепотом спросила она.
– Ты доверяешь мне? – Черные глаза Колина сверкали в темноте.
– Конечно.
– Тогда делай то, что я говорю, а вопросы будешь задавать потом.
Амелия не понимала, что происходит, но он не шутил. С тяжелым вздохом она кивнула и слезла с кровати. Комнату освещал только лунный свет, проникавший через стеклянные окна. Ее длинные волосы, заплетенные в толстую тяжелую косу, падали на спину, Колин подхватил косу и пропустил ее сквозь пальцы.
– Надень что-нибудь, – сказал он. – Побыстрее.
Амелия подбежала к стоявшей в углу ширме, разделась, затем надела сорочку и через голову натянула платье, которое носила днем.
– Быстрее!
– Я не могу застегнуть пуговицы на спине. Мне нужна камеристка.
Колин просунул руку за ширму и, ухватив Амелию за локоть, выволок ее из-за ширмы и потащил к двери.
– У меня босые ноги!
– Нет времени, – прошептал он. Открыв дверь ее спальни, он выглянул в коридор.
Там было так темно, что Амелия, почти ничего не увидела, но услышала мужские голоса.
– Что происходит…
С быстротой молнии Колин развернулся и снова зажал ей рот, отчаянно тряся головой.
Испугавшись, Амелия мгновенно поняла его. И кивнула, соглашаясь молчать.
Неслышно ступая, он вышел в коридор, держа ее за руку. Почему-то, несмотря на то, что она была босиком, половицы скрипели под ее ногами, но не под сапогами Колина. Он замер. Голоса, которые она слышала внизу, тоже замолкли. Казалось, дом затаил дыхание.