Оставшись один, Морис с досадой смял письмо, стянул с пальца кольцо, положил все это на ночной столик и повернулся к стене с безумным желанием снова уснуть. Но через час, отбросив напускное равнодушие, Морис поцеловал кольцо и перечитал письмо. Перстень был с необыкновенно красивым сапфиром.
Письмо же, как мы уже говорили, было маленькой прелестной запиской, за целое льё благоухавшей аристократизмом.
В тот момент, когда Морис предавался изучению этих чудесных предметов, дверь его комнаты отворилась. Морис надел кольцо на палец и спрятал письмо под подушку. Была ли это стыдливость зарождающейся любви? Или же стыд патриота, не хотевшего, чтобы узнали о его отношениях с людьми, неосторожно пишущими подобные записки, один аромат которых может скомпрометировать и писавшую, и распечатавшую ее руку?
Вошедший был молодой человек, одетый в костюм патриота, но патриота чрезвычайно элегантного. Его карманьола с узкими фалдами была из тонкого сукна, кюлоты - из казимира, ажурные чулки - из тонкого шелка. Что же касается фригийского колпака, то своей элегантной формой и прекрасным пурпурным цветом он посрамил бы головной убор самого Париса.
На поясе у молодого человека висела пара пистолетов бывшей королевской фабрики в Версале, а также короткая прямая сабля, подобная тем, какие носят воспитанники школы на Марсовом поле.
- Эй! Ты спишь, Брут, - сказал вошедший, - а отечество в опасности. Стыдись!
- Нет, Лорен, - смеясь, ответил Морис, - я не сплю, я мечтаю.
- Да, понимаю, о своей Эвхарисе.
- А я вот не понимаю.
- Будто бы!
- О чем ты говоришь? Кто эта Эвхариса?
- Как кто? Женщина.
- Какая женщина?
- Женщина с улицы Сент-Оноре, женщина, задержанная патрулем, незнакомка, из-за которой мы оба рисковали своими головами вчера вечером.
- Ах да, незнакомка! - притворился непонимающим Морис, хотя прекрасно знал, что именно имел в виду его друг.
- И кто же она такая?
- Этого я не знаю.
- Она красива?
- Ну!.. - презрительно скривил рот Морис.
- Бедная женщина, забывшая обо всем во время какого-нибудь любовного свидания:
… Мы слабы - что скрывать! -
И вот всегда любви даем себя терзать.
- Возможно, - прошептал Морис. Эта мысль, с которой он раньше смирялся, внушала ему отвращение. Сейчас он предпочел бы, чтобы незнакомка была заговорщицей, а не чьей-то возлюбленной.
- И где же она живет?
- Не знаю.
- Как это не знаешь? Не может быть!
- Почему?
- Ты ведь ее провожал.
- Она убежала от меня за мостом Мари.
- Убежала от тебя? - воскликнул Лорен и разразился громким смехом. - От тебя убежала женщина! Полно:
От ястреба голубке кроткой
В простор небес не унестись,
И никогда газели робкой
В степи от тигра не спастись.
- Лорен, когда ты будешь говорить, наконец, как все? Ты меня ужасно раздражаешь своими кошмарными стихами.
- Что? Говорить как все! Я говорю лучше, чем все, мне так кажется. Я говорю, как гражданин Демустье, - и в прозе, и в стихах. Что же до моей поэзии, дорогой друг, то я знаю одну Эмилию, которая вовсе не находит ее плохой. Но вернемся, однако, к твоей.
- К моей поэзии?
- Нет, к твоей Эмилии.
- А разве у меня есть Эмилия?
- Твоя газель, наверное, превратилась в тигрицу и показала тебе зубы. И теперь ты раздосадован, но влюблен.
- Я влюблен? - воскликнул Морис, тряхнув головой.
- Да, ты влюблен:
Всем истина знакома,
Ее ты тайной не зови:
Сильней Юпитерова грома
Сражает нас стрела любви.
- Лорен, - предупредил Морис, вооружившись ключом, лежавшим на ночном столике, - заявляю, что, если ты произнесешь еще хотя бы одну строчку стихов, я засвищу.
- Что ж, поговорим о политике. Я, кстати, для этого и пришел. Ты знаешь новости?
- Я знаю, что вдова Капет хотела удрать.
- Да это пустяки.
- Что же еще нового?
- Знаменитый шевалье де Мезон-Руж в Париже.
- Правда?! - воскликнул Морис, вскакивая.
- Собственной персоной.
- Но когда он прибыл?
- Вчера вечером.
- Каким образом?
- Переодетый егерем национальной гвардии. Какая-то женщина, скорее всего аристократка, переодетая простолюдинкой, пронесла ему одежду на ту сторону заставы. Через минуту они вернулись, держась за руки. И только когда они миновали заставу, у часового возникли какие-то сомнения: вначале женщина с узлом, потом - она же под руку с военным. Это было подозрительно. Часовой забил тревогу, за ними погнались. Они исчезли в одном из особняков на улице Сент-Оноре, дверь которого открылась словно по мановению волшебной палочки. В этом особняке есть второй выход - на Енисейские поля. И - до свидания! - шевалье де Мезон-Руж и его спутница исчезли. Особняк снесут, владельца гильотинируют; но это не помешает шевалье еще раз попытаться сделать во второй раз то, что ему не удалось четыре месяца назад и вчера.
- И его не арестовали?
- Ха, попробуй-ка поймать Протея, попробуй, дорогой мой. Ты знаешь, сколько бед перенес Аристей, гоняясь за ним:
Pastor Aristaeus fugiens Peneia Tempe.
- Берегись! - сказал Морис, поднося ключ к губам.
- Сам берегись, черт побери! На сей раз ты освистал бы не меня, а Вергилия.
- Да, конечно, ведь ты не пытаешься это перевести, и претензий у меня быть не должно. Однако вернемся к шевалье де Мезон-Ружу.
- Согласись, это отважный человек.
- Конечно, чтобы приниматься за такое дело, нужно обладать большим мужеством.
- Или пылать большой любовью.
- Ты думаешь, что шевалье так любит королеву?
- Я в это не верю. Я повторяю то, что говорят все. Впрочем, в нее многие мужчины влюблены, что же удивительного в том, что она и его пленила? Говорят, что и Барнав очарован ею.
- Неважно, главное, что шевалье имеет единомышленников в самом Тампле.
- Возможно, ведь
Любовь крушит решетку,
Смеется над замком.
- Лорен!
- Но это так.
- Ты что же, думаешь как и все?
- Почему бы и нет?
- Тебя послушать, так у королевы должна быть пара сотен возлюбленных.
- Две сотни, три сотни, четыре сотни. Она достаточно красива для этого. Я ведь не говорю, что она всех их любит. Но они все могут любить ее. Все видят солнце, но солнце не видит каждого.
- Итак, ты хочешь сказать, что шевалье де Мезон-Руж…
- Я только говорю, что его сейчас преследуют; если он уйдет от ищеек Республики, значит, он хитрый лис.
- А что же делает для этого Коммуна?
- Коммуна скоро издаст постановление о том, что на фасаде каждого дома должен быть вывешен список с именами и фамилиями всех его обитателей и обитательниц. Осуществляется мечта древних: окошечко в каждом человеческом сердце, чтобы всякий смог заглянуть и узнать, что там происходит!
- О! Превосходная идея! - воскликнул Морис.
- Насчет окошка в сердце человека?
- Нет, насчет того, чтобы повесить списки на дверях домов.
На самом же деле Морис подумал, что это поможет ему найти незнакомку или хотя бы укажет какой-нибудь след на пути поисков.
- Не правда ли? - сказал Лорен. - Я уже побился об заклад, что эта мера поможет нам выявить сотен пять аристократов. Кстати, сегодня утром в наш клуб явилась депутация волонтёров во главе с нашими ночными противниками, коих я покинул мертвецки пьяными. Они явились с гирляндами цветов и в венках из бессмертников.
- Правда? - рассмеялся Морис. - И сколько их было?
- Тридцать человек, они побрились и вдели по букетику цветов в петлицу. "Граждане клуба Фермопил, - сказал оратор, - мы истинные патриоты и хотим, чтобы союз французов не омрачался недоразумением. Побратаемся снова".
- Ну и?..
- Мы побратались "вторично и повторно", как говорит Диафуарус; соорудили алтарь отечества из стола секретаря и двух графинов, в которые воткнули букеты цветов. Поскольку ты был героем праздника, тебя вызывали три раза, чтобы наградить венком. Но так как ты не отзывался, ибо тебя там не было, а наградить кого-нибудь нужно было обязательно, то венок водрузили на бюст Вашингтона. Вот в каком порядке и каким образом прошла церемония.
Когда Лорен закончил этот рассказ очевидца - по тем временам, в нем не было ничего смехотворного, - на улице послышался шум, раздалась барабанная дробь, сначала вдали, потом все ближе и ближе: били ставший уже обычным общий сбор.
- Что это такое? - спросил Морис.
- Провозглашение постановления Коммуны, - ответил Лорен.
- Я бегу в секцию, - сказал Морис, прыгнув в изножье кровати и позвав служителя, чтобы одеться.
- А я иду спать, - сообщил Лорен, - ведь этой ночью я спал всего два часа из-за твоих бешеных волонтёров. Если не будет серьезных споров в секции - не тревожь меня, если же дойдет до большой драки - пришли за мной.
- А почему ты так сияешь? - спросил Морис, взглянув на собравшегося уходить Лорена.
- Потому что по пути к тебе я должен был пройти по улице Бетизи, а на этой улице, на четвертом этаже есть окно, которое всегда открывается, когда я там прохожу.
- А ты не боишься, что тебя примут за мюскадена?