Катарина вздохнула. Она знала Чино и про себя костерила старого графа Амброджо последними словами. Боясь, что его первенец и наследник увлечётся в юности какой-нибудь девкой, недостойной его по крови, граф внушил сыну весьма превратные понятия о браке и женщинах. Мужчина рождён властвовать, а не волочиться за бабскими юбками. Женщины - игрушки мужчины в часы отдыха, существа глупые, созданные только для продолжения рода. Потерять голову из-за женщины - потерять достоинство властелина. Феличиано был властолюбив, и к тому же был послушным сыном, и сердце его ни разу не смягчилось женщиной.
Катарина яростно спорила со старым графом - что он творит? Чтобы любовь была такой совершенной, как её сотворил Бог, она должна быть единственной и нерасторжимой, и стоять на почитании, а как может стать совершенным брак, где муж не уважает жену? Амброджо морщился. Не хватало, чтобы его отпрыск влюбился в какую-нибудь селянку!
Катарина шипела на старого глупца. Брак - чудо на земле. В мире, где всё идет вразброд, семья - единственное место, где два любящих человека становятся едиными, где кончается рознь, начинается единая жизнь. Двое вдруг делаются одной плотью! Граф отмахивался. Никто не мешает его сынку спать с кем угодно! Он может взять любую, обладать той, что понравится! И он ни в чём себе и не отказывает - в иные вечера двоих на сеновал затаскивает!
Он делает из сына распутника, возражала старуха, просто блудящего, ибо слияние без любви - преступление против Бога!
Граф бесился. Ну, да, не хватало его наследнику жениться на безродной! Дурь это всё. Под венец он пойдёт только с той, которую сочтёт достойной он, Амброджо.
Увы, тех двух женщин, что Амброджо счёл достойными своего сына, Катарина на дух не переносила. Франческа, пустая и глупая, думала только о себе, своём положении, своих нарядах, своей красоте. Феличиано не полюбил её - но там и нечего было любить. Муж и жена жили не только на разных этажах, но и в разных мирах, потом участились ссоры и распри, ибо никто не любил и не хотел уступить. Анжелина была и того хуже. Амбициозная, горделивая, никого не считавшая ровней себе, а челядь и вовсе за людей не считавшая, она лишь досаждала и удручала Феличиано. Он не любил - но там тоже нечего было любить. Однако Амброджо уже нет. Почему он не женится снова? По любви!?
Однако Феличиано это, казалось, совсем не занимало. Он несколько часов день обсуждал с членами Совета Девяти городские нужды, заботился о брате, а всё остальное время часами пребывал в вялой летаргии. Когда она порой окликала его - он говорил что-то невпопад, было видно, что мысли его витают где-то далеко.
Старухе не нравилось происходящее.
В середине августа, на Богородичный день, в замке всегда проводился турнир: мужчины мерялись силой и одновременно красовались перед женщинами, торговцы наживались на ярмарочных продажах, зеваки любовались зрелищем. На этот раз плотникам как обычно задали работу по сооружению трибун и ограды ристалища, шестов для шатров и торговых прилавков. В городе заключались многочисленные пари на исход рыцарских схваток, только и разговоров было, что о предстоящем турнире.
Мессир Лангирано на исходе второго месяца семейной жизни был счастлив. Супруга его подружилась с донной Лоренцой, была кротка и уступчива, разумно вела хозяйство, уважала и ценила мужа. Дни Амадео были радостны, ночи упоительны. Он не уставал славить Господа, был счастлив, и душа его преисполнилась блаженным покоем. В доме часто стала появляться подруга донны Делии - донна Чечилия, сестра графа Чентурионе, и это тоже весьма подняло статус молодой супруги мессира Лангирано в глазах родни и соседей. Стал приходить и казначей замка мессир Энрико Крочиато, сопровождавший жену.
Как-то вечером мужчины уединились во дворе, пока супруги болтали в гостиной. Оба счастливых молодожёна теперь были откровенны друг с другом, и Энрико горько пожаловался Амадео на свою сестрицу, посвятив его во все подробности увлечения своего друга Северино и глупейшего романа Бьянки, но ни словом не обмолвился о том, что Сордиано был влюблён в Делию. Пьетро не был соперником Амадео, ибо не интересовал Делию - так зачем же было знать об этом молодому мужу?
- Мне в глаза Ормани смотреть стыдно. Бьянке же всё мерещится, что Сордиано в неё влюбится. А зачем мне такой пшют в зятья? Я стольким обязан Северино, - Энрико был подлинно расстроен, - вот и породнились бы…
Амадео Лангирано только вздыхал. Склонность Северино Ормани к сестре Энрико, о чём он и сам догадался и что было подтверждено Делией, вызывала сочувствие. Амадео знал, сколь мучительно неразделённое чувство, и не пожелал бы такого и врагу. А Ормани был другом. Амадео нисколько не сомневался и в искреннем желании Крочиато породниться с Северино, но совета не дал. Он плохо знал синьорину Бьянку.
В гостиной, где донна Делия угощала донну Чечилию свежайшей сдобой, разговор шёл о том же. Заботы донны Крочиато о замужестве остались позади, судьба её была определена, и теперь у Чечилии было время задуматься о самых разных вещах. Она куда отчётливее, чем раньше, заметила неблагополучие брата, обратила внимание на одержимую влюблённость Бьянки Крочиато, разглядела и горе мессира Ормани. Сейчас она делилась мыслями с подругой.
- Напрасно Бьянка надеется на Пьетро Сордиано, - безапелляционно уронила Чечилия. - Пустое дело.
Делия поморщилась. Упоминание о Пьетро было ей неприятно.
- Ну почему ты так говоришь? Она красива, он может увлечься ею.
- Теперь, когда ты замужем, он может начать ухаживать за ней. Да только вряд ли. И супруга моего побаивается, и Ормани опасается, да и Бьянка ему не по душе. Чего ради ему туда смотреть? Энрико сказал, что даст за ней тысячу золотых, если она за Ормани выйдет. А Пьетро и половины не дождётся…
- Господи, Чечилия, ну что ты говоришь? - Делия в изумлении даже привстала, - причём тут приданое? Почему он не может просто полюбить её? Она несколько дерзка и сумасбродна, но это пройдёт, ведь она так молода…
- Не моложе тебя. Но если бы Сордиано хотел полюбить её - они ведь провели зиму в замке, времени влюбиться у него было сколько угодно.
Делия вздохнула. Молодой донне Лангирано от души хотелось бы, чтобы её нелепая вражда с Бьянкой закончилась, чтобы синьорина Крочиато обрела своё счастье и перестала бы сердиться на то, в чём вины Делии не было. Она никогда не кокетничала с мессиром Сордиано и не хотела привлечь его внимание - за что же Бьянка сердится? Но слова Чечилии были горьки и не оставляли надежды на примирение.
Делия возразила.
- Мне кажется, ты неправа. Сколько всего может ещё за осень-то случиться…
Чечилия усмехнулась, пробормотав язвительно и колко.
- Бьянка уговорила Энрико, чтобы тот попросил моего брата выбрать её королевой турнира. Она ведь одна теперь в девицах. Рассчитывает, что Пьетро Сордиано победит. Дурочка…
- Господи, ну, а почему нет? Он молод, силен…
- Об участии заявил Северино Ормани. Первым. А мой Челестино, когда однажды его в парильне увидел - три дня в себя прийти не мог, "гора мускулов", твердил. И Рико сказал, что на ристалище равных Ормани нет. Да и не нужны мне их слова: третьего дня Ормани один бочонок вина поднял и затащил в тронный зал, а бочонки эти слуги вчетвером едва поднимают. Это ж какая силища-то в нём! Если дурачок Пьетро выйдет с ним один на один, беды Сордиано не миновать. Ормани его не убьёт, так изувечит. Будет урок королеве турнира.
- Ну, зачем ты так, Чечилия? Ты просто не любишь её - вот и пророчишь беды.
Чечилия пожала плечами. Ей самой казалось, что никакой неприязни к золовке в её словах нет, простое здравомыслие.
Северино Ормани в эти летние ночи вместе с Монтенеро и Бальдиано выслеживал Треклятого Лиса - и это помогало развеяться. Ловчие предположили наличие лаза в стене, но не нашли его. Не дурачит ли их кто? Эта мысль, сразу угнездившаяся в голове Энрико, теперь пришла в головы и ловчим. Но тут хищник снова показал зубы, на рассвете сперев цыплёнка. Почему бы этому плуту не помышковать в поле? Чего ему курятник-то как мёдом намазан? А главное - откуда он берётся и куда исчезает? Все эти вопросы оставались без ответа.
Катарина продолжала поносить их, челядь смеялась.
Но были у главного ловчего и иные основания для скорби. Северино Ормани решил покончить со своей изнуряющей любовью, выкинуть её из сердца и забыть. Но ничего не получалось. Его окна выходили во внутренний двор замка, и он часами просиживал, опираясь на подоконник, иногда видя гуляющую в саду Бьянку. Вид её был совсем нерадостный, несмотря на то, что иногда после службы в сад выходил Пьетро Сордиано с приятелем Микеле Реджи. Бьянка была счастлива уже тем, что он не уходил, и иногда они втроём вполне по-дружески болтали. Пьетро действительно заявил об участии в турнире и расспрашивал Бьянку о самых разных вещах - об участии её брата, о намерении выйти на ристалище графа Феличиано, о службе на Вознесение Богородицы, о приглашённых на турнир…
Сердце Ормани, видевшего их сверху, сдавливало болью. На миг страшный помысел завладел его душой: что стоило ему сойтись на ристалище с этим щенком и уничтожить его? Сердечная боль отпустила, помысел мести показался сладостным. Нет. Невероятным усилием воли Северино остановил себя. Что он творит, вернее, помышляет? Впрочем, от помышления до деяния - путь короток… Ормани вздохнул и покачал головой. Глупости. Нельзя. Есть вещи, после которых трудно называть себя рыцарем. "Господи! Если Ты будешь замечать беззакония, - кто устоит? Но у Тебя прощение, избавь меня от беззаконных помыслов моих…"
Мысль о мести ушла, и сердце снова заныло.
В двери постучали. Северино поднялся и распахнул дверь. На пороге стоял Феличиано Чентурионе.
- Ты один?