Объяснение с Амадео немного утешило и укрепило графа. Чентурионе не мог и не хотел быть откровенным, но временами его боль становилась непереносимой. Однако он радовался, что может погасить её в себе, радовался и сдержанности друга, не ставшего допытываться до тайн его души. В эту ночь он спал без сновидений и скорбные мысли, столь отягощавшие в последнее время, отступили, Феличиано ненадолго почувствовал в себе былую силу духа и снова стал собой. Да, он выдержит и унижение, и боль. Он справится. Это не конец. Это наказание за его слабости и грехи молодости, и прежде всего, дурное распутство да дурь гордыни. В наказание за это - он ввергнут в ничтожество. Боже, прости мне все согрешения мои вольные и невольные… "Мужчина остаётся мужчиной, пока он не утратил мощь духа, благородство и веру в Господа… Ты можешь выдержать всё, что тебе послано. Молись…"
Амадео прав. Надо выдержать.
…Внизу, у коровника, на тропинке ведущей к птичнику, показались Катарина Пассано и птичница Пеппина Россето. Голос Катарины, отскакивая от замковых стен, отдавал звоном свалившихся с полки кастрюль. Чентурионе прислушался. На сей раз досталось мессиру Ормани - главному ловчему. Он был обозван лентяем и бездельником, неумехой и косоруким охотником. Это было неправдой, мессир Северино Ормани не имел обыкновения промахиваться, но дело снова касалось Maledetto Volpone, Треклятого Лиса - призрачной лисицы, которую никто в замке никогда толком не видел, но которая, тем не менее, исправно таскала кур и гусей с птичника. Сегодня пропал петух Горлопан, самый упитанный и красивый, любимец Пеппины, и горю её не было границ.
Феличиано знал предположение Энрико Крочиато, что Треклятый Лис - на самом деле сокольничий Пьетро Россето, старший брат Пеппины, который таким образом втихаря лакомится курятиной. Но Северино Ормани качал головой. "Не похоже. Когда в прошлый раз пропали две несушки - Луиджи Борго и Пьетро Россето были в ночном, на выгоне, там же были и его ловчие Людовико Бальдиано и Гавино Монтенеро". Значит, сама Пепина, предположил Энрико. Нет таких лисиц, которые следов не оставляют. "Пеппина тогда лодыжку на мельнице потянула и с постели не вставала". Стало быть, девки-птичницы. Но и это было спорно, ведь им влетело по первое число.
Потом гонор с Энрико соскочил. В начале лета пропала утка Кривляка, перья стелились по птичнику ковром, а писарь Дарио Фабиани уверял Крочиато, что лично видел, поднявшись на рассвете по нужде, огромного чёрного лиса, метнувшегося за конюшню с придушенной уткой в зубах. "Чёрного?" "Как смола".
С того дня лисовин получил прозвище Треклятый, но это ничего не изменило: псы крутились по двору волчком и скулили, но след мерзкого ворюги взять не могли. Ормани решил тогда поймать наглую тварь во что бы то ни стало.
И вот, стало быть, Maledetto Volpone исправно продолжал свои воровские проделки. Граф вздохнул и направился вниз, но тут вдруг заметил, как внизу из комнаты Энрико выскочила его собственная сестрица Чечилия, разъярённая, как кошка, и рыдающая. По лестнице к Крочиато в эту минуту поднимался Северино, и, увидев его, девица отчаянно всхлипнула. Она ринулась было к соседнему лестничному пролёту, но тут наскочила на Раймондо и Амадео, который шёл поприветствовать друзей и откланяться. Окончательно разозлившись, Чечилия попыталась было вырваться из рук мессира Лангирано, но не смогла и, увидев подошедших и окруживших её мужчин, громко разрыдалась.
- Чечилия, - голос мессира Амадео не был сильно встревожен, он видел, что сестра графа скорее разозлена, чем обижена. - Что случилось?
- Что случилось? - ядовито перекривила его девица. - Да то, что дружок ваш - лжец и обманщик! Вот что случилось!
- Как грамматик, Чечилия, могу сказать, что это одно и то же, - мягко пробормотал Лангирано..
В эту минуту сверху сошёл граф Феличиано.
- Что ты шумишь тут? Кто лжец, Чечилия?
- Твой дружок Энрико! Я верила ему! Ты говорил, он благородный человек, а он - лжец!
Друзья переглянулись, и Феличиано показал рукой на тронный зал, ныне пустующий, вошёл и плюхнулся на своё место.
- Ты хочешь сказать, что он… обманул тебя?
- Да, - взвизгнула Чечилия, и уселась на подлокотник тронного сидения брата.
Мужчины, от века не любившие женских истерик, растерянно переглянулись. Но это было лишь свидетельством мужской наивности, ибо скандал девица закатила совсем не в истерике. Не было никакой истерики. Известие о замужестве Делии ди Романо заставило Чечилию порадоваться за подругу, но при мысли, что Делия уже обрела своё счастье, а она все ещё остаётся в девицах, ибо Котяра, хоть и смотрел на неё затуманенными страстью глазами, однако ни слова не говорил о женитьбе, Чечилия обозлилась. Теперь синьорина Чентурионе начала рискованную игру, спровоцировав наглого Котяру сначала на объяснение, а потом - на выяснение всех обстоятельств. Это же позволяло узнать мнение по этому поводу дорогого братца Феличиано. Чечилия знала, что брат часто проводит время на колокольне и спускается к полудню, и, заметив, что он уединился на башне, направилась к Котяре… Пока всё развивалось недурно, как по нотам.
Граф медленно проговорил:
- Не хочется звать слуг. Северино, друг мой, не сочти за труд привести сюда своего дружка Энрико.
Северино с застывшей на лице растерянной улыбкой, вышел, и вскоре вернулся в сопровождении наглого Котяры. Тот, судя по натянутым высоким сапогам и свиному ошейнику в руках, собрался за трюфелями. Заметив сборище и яростно глядящую на него Чечилию, он на мгновение и вправду уподобился нашкодившему коту, но тут же и улыбнулся. Было очевидно, что Котяра в общем-то считает себя праведником, не чувствует за собой никакой серьёзной вины, а если и виноват в чём - так то сущие пустяки, о которых и говорить-то не стоит.
- Сестра говорит, что ты обманул её, Энрико.
Крочиато усмехнулся, повернулся к обступившим его друзьям и веско ответил:
- Пальцем не тронул.
- Ты лгал мне, ты обманул меня, - злобно прошипела Чечилия, - ты обещал и солгал мне!
Амадео видел, что Энрико уверен в себе и не лжёт, и осторожно спросил Чечилию.
- А что он говорил вам, Чечилия?
- Что любит. Клялся, божился! Говорил, что обожает меня…
- Энрико…
- Пальцем не трогал, - снова безмятежно сообщил Котяра самое нужное для дружков, все же упрёки Чечилии пропускал мимо ушей. Однако на физиономии Энрико медленно проступало что-то совсем нерадостное.
- Так ты говорил ей, что любишь? - поинтересовался граф. В тоне Феличиано было чистое, лишённое гнева любопытство. Он тоже видел, что Котяра не лжёт.
На лице Энрико вновь обрисовалось что-то кошачье.
- Ну… говорил.
- Врал?
- Почему? - безрадостно удивился Котяра. - Спросила пармская ветчина голодного кота: "Ты меня любишь?" Кот честно и ответил: "Люблю". В чём ложь-то? Всё было честно. Любит кот ветчину и сожрал бы с удовольствием, если бы не знал, что ветчина - хозяйская, и за неё его самого после на перекладине над сортирной ямой за хвост подвесят. Девицу люблю, я ей так и сказал, жениться не могу - не по зубам ветчина. Я всё правдиво и сказал.
- Чечилия, - Амадео уже давно подозревал, что в этой истории больше от комедии, нежели от трагедии, - вы никогда не казались мне глупышкой. И вы не из тех, кто позволит себя обмануть.
Чечилия шмыгнула носом.
- Я тоже так думала. А что в итоге? Я всегда любила его - ещё девчонкой. Видела его шашни, крутились эти деревенские потаскухи вокруг него, в штаны ему лезли, злилась я, но думала, подожди, Котяра, подрасту - я ещё устрою тебе! Из монастыря вернулась - видела, что закружил он вокруг меня, как кот возле прошутто, я-то куда покраше этих коров тосканских буду, с которыми он на сеновалах валялся, да и поумней не в пример, башку я ему вскружила, а теперь он, кот паскудный, опять в сторону?! Не женюсь, говорит! Не могу, мол. Врёт всё, жердина у него к животу липнет, с одного поцелуя дубеет, всё он может…
Амадео улыбнулся, заметив, что Северино закусил губу и пошёл красными пятнами, однако сословие монашествующих в лице епископа Раймондо сохраняло на лице достаточно безмятежное выражение. Он стоял, обняв своего нового родственника Амадео, и даже не поморщился. Было видно, что всё это кажется ему суетой, ничуть не занимает и мыслями его преосвященство уже в Риме, - ведёт богословские дебаты с епископом Манчини из Сиены - своим старым оппонентом.
Граф же Феличиано усмехнулся.
- Не слишком ли ты много знаешь, Чечилия, для своих семнадцати?
Смутить сестрицу не удалось. Она взвилась до небес.
- А ты вообще бы помалкивал, братец! - завизжала она. - Катарина говорила, что с тринадцати лет девок портить начал, а мне в упрёк ставит, что я в семнадцать понимаю, откуда у коровы телята!
Граф возмутился.
- Чушь!… В четырнадцать!… кажется… и не портил я девок… что там портить-то было, ты помнишь, Энрико?
- Да, - кивнул тот, - хуже они не становились.
- Кстати, Котяра! Мне Амадео кое в чём покаялся, - неожиданно вспомнил граф. - Помнишь тогда на запруде… Северино ещё обозвал нас бесстыжими, а мессир Лангирано выступил третейским судьёй меж нами и присудил победу мне.
Этот эпизод Энрико помнил уже годы. Он кивнул.
- И что?
- А то, что он просто отомстил тебе за поцелуй Изабеллы. Оказывается, победил ты.
- Какой ещё Изабеллы? - вмешалась Чечилия, уперев руки в бока.
Энрико Крочиато закусил губу и улыбнулся.
- Я это чувствовал! Амадео, как мог ты впустить в сердце ревность и зависть? Так отомстить счастливому сопернику… - Восстановление справедливости было приятно Котяре, но что толку было от того сегодня?
- Прости, Энрико.