Кто он, загадочным образом сменивший личину на невинную маску святости и назвавший себя чужим именем? Ведь это по его прихоти нынче губят ни в чем не повинных людей. Христос рыдает на небесах, видя, что творят его обезумевшие сыны. Сумерки духа погрузили разум в сон, породили немыслимых кошмарных чудовищ, заполонивших души.
Глупцы боролись с Дьяволом, не понимая, что они сами и есть его многоликое воплощение.
Михаэль неоднократно просил аудиенции у епископа в надежде вымолить у него прощение для приговоренных женщин. Смазливый прислужник Конрада оставался непреклонен. В очередной раз вежливо отказывая в визите, монашек касался плеча дрожащими тонкими пальцами, даря надежду на будущую возможную благосклонность святого отца.
Но время шло, и боль, сжигающая сердце и душу, становилась все невыносимее. Она часто подкидывала воспоминания о сладких губах любимой, о ее маленьком послушном теле. Руки Михаэля до сих пор помнили упругость ее наливающихся соком материнства грудей, шелковистость стройных бедер, податливость и влажность лона.
Она отвечала на его ласку, бережно храня в душе образ другого, нареченного. Но Михаэль не испытывал гнева и мук ревности: он воспринимал это как заслуженное наказание за нарушенное обещание, данное Регине.
Брат и сестра не должны принадлежать друг другу.
Самоотверженность Кристины в борьбе за дорогого ей богомаза вызывала в Михаэле невыносимое страдание и восхищение одновременно. Интересно, будь сам он заключен под стражу, вызвалась бы она его защищать?
Сердце болезненно сжалось, когда он услышал ответ, пришедший извне:
"Она бы встала на твою сторону, потому что вы одной крови…"
Волна стыда заставила молодого человека покраснеть.
Регина, женщина, выкормившая его и заменившая мать, еще один источник его страданий. Темные предчувствия не оставляли его с того момента, как он узнал о пришедшей в их родные края "Черной смерти". Он понимал, что болезнь, разыгравшаяся среди зимы, когда все грызуны спят в норах, могла быть занесена извне с единственной целью - отомстить его кормилице. Погибшие в страшных мучениях жители Фогельбаха успели ее проклясть и сейчас вернулись за душой Регины: они толпятся за стенами суда, смешавшись с живыми.
Надежд на спасение почти не оставалось.
Михаэль сходил с ума от безысходности, от иссушающего душу бессилия. Если ему удастся путем денежного посула вызволить несчастных, то куда им возвращаться? Хижина Регины сожжена дотла. Фогельбах обезлюдел. У Михаэля больше нет дома. Будь проклят Шварцштайнфалль, где любвеобильная матушка преследовала его по пятам под видом невинной родительской ласки с единственным намерением - прикоснуться к телу, скользнуть шершавым языком по щеке.
Будь проклято то место, где она приютила своего любовника, их с Кристиной отца. Родовой замок всегда был оплотом дьявольского торжества и вседозволенности. Люстиг вернется туда лишь с одной целью - выставить за порог Вильгельма, отказавшегося от дочери во имя лживого благочестия, во имя своей показной веры. Он прогонит его прочь, как приблудившегося пса, испоганившего им обоим жизнь. А блудливую мать-дьяволицу сгноит в монастыре.
Если вернется…
А пока надо победить демона, поселившегося в голове, который пожирал изнутри, превращал его в комок боли и страха перед каждым закатом. Чтобы умилостивить вечно голодную тварь, молодой барон отправлялся в путь по извилистым смрадным переулкам, к уютной таверне, где ждало быстрое упокоение от скорбей.
Туда он шел и сейчас.
Закат властвовал над Фрайбургом, окрасив стены домов из красного песчаника в угрожающие багровые тона. Старый город с узкими переулками и наползающими друг на друга клетушками походил на вспоротое руслом реки гигантское чрево.
Стараясь не выходить на главную площадь, где находилось здание суда и тюремные казематы, где лишь толща земли и толстая каменная кладка отделяли его от любимых сердец, Михаэль передвигался по темным окольным переулкам, с омерзением перешагивая через потоки помоев, текущие по водоотводным каналам в толще брусчатки.
На город опустились тяжелые, отвратительно пахнущие сумерки, а вместе с ними, словно по велению подземного монстра, на поверхность выползало мерзкое человечье отродье, которое при свете солнца старалось обычно держаться в тени.
Дорогу Михаэлю преградила толпа бродяг, хрюкающих словно возбужденные течкой боровы. Зажав в углу приблудную шлюху, задрав выше головы ее рваный, выпачканный помоями подол, оголив телеса, они насиловали ее, выстроившись в очередь.
Первая мысль - вмешаться и помочь бедняге - моментально покинула Михаэля, стоило ему увидеть беззубый гнилой рот, растянутый в подобие улыбки, и услышать довольные постанывания блудницы. Он плюнул с отвращением в ее сторону и поспешил прочь.
Проулок вывел-таки на ратушную площадь. Она опустела после утреннего многолюдья, лишь несколько зевак продолжали наблюдать за мучениями колесованного у ворот темницы вора. Его тело, распятое на огромном ободе, было поднято высоко вверх, на растерзание каркающим палачам, сужающим круги и бросающимся за очередным куском мяса, который вырывался из еще трепещущего живого тела. Несчастный с выклеванными глазами еще сохранял признаки жизни. Каждое нападение птицы на его печень вызывало глухие стоны и мольбы о пощаде.
Глупец! У кого ты просишь милости? У обезумевших, радостно наблюдающих твою кончину? Михаэль с омерзением посмотрел на молодую пару зевак. Глаза девушки налились кровью от предвкушения скорой смерти колесованного, а рука ее спутника лежала на паху, стараясь скрыть признаки возбуждения.
Подступившая тошнота заставила Михаэля согнуться и присесть прямо на мостовую. Восстановив дыхание, молодой барон уже собирался нырнуть в ближайший переулок, который должен был вывести на окраину города, как его внимание привлек следующий персонаж - подвешенный за одну ногу бродяга. Из-за разрыва кровеносных сосудов его голова напоминала распухший синюшный бурдюк. Несчастный болтался на перекладине, раскинув руки, напоминая издали чудовищное насекомое, пойманное в паутину. Скорее всего, бедняга был уже мертв, потому что ворон, сидевший на его груди, изогнув шею, одним мощным ударом клюва достал из глазницы окровавленное око и с утробным клекотом немедля проглотил.
Повешенный не дернулся.
Михаэль, не выдержав, изверг на камни мостовой свой незамысловатый ужин. Вытершись платком, он трусливо шмыгнул в переулок под издевательский смех зевак и, не разбирая пути, бросился прочь.
Постепенно студеный вечерний воздух придал сил, вернул к жизни. Не помня, как добрался до городских ворот, Михаэль взглянул на освещенный факелами трактир с медвежьим чучелом на крыше и облегченно вздохнул. У ворот в харчевню лежали подгулявшие бродяги; несколько нищих, рассчитывающих на милостыню, терлись у окон, подглядывая за постояльцами, выходившими освежиться.
Михаэль, шатаясь словно пьяный, направился ко входу. В этот момент яркая вспышка ослепила его. Невольно зажмурив глаза, барон сжался от страха. Сверху донесся глухой раскатистый треск приближающейся грозы; рокочущий звук грома пронесся над городом, заставляя Михаэля испуганно поднять глаза к небу.
Мальчиком он безумно боялся молний и грохочущих небес, полагая, что так справедливый Господь карает грешников, заживо сжигая их небесным пламенем.
Отчаянные, истошные крики заставили его оглянуться. Несколько человек показывали пальцами в небо. Михаэль поднял в указанном направлении глаза и ужаснулся. Молния попала в башню Южных ворот и вызвала на сторожевом пункте пожар. Стражники, отталкивая друг друга, в спешке покидали форпост.
По каменной стене здания змеей пробежала трещина, и одна из половин башни медленно поползла вниз.
Старясь не слышать криков обезумевших от страха людей, под ногами которых разверзлась пропасть, Михаэль стремглав бросился к зазывающим уютным огням трактира и скрылся внутри. Уютное место в алькове за ширмой ждало его вместе с Магдой, добродушной и глупой хозяйской дочерью. Девушка, с одобрения отца, хозяина заведения, была приставлена для увеселения богатого гостя. Румяная красавица, улыбнувшись ямочками на аппетитных щеках, расцвела подобно розе при виде влетевшего в трактир Михаэля. Какое ей дело до гниющих висельников на площади или падающих башен? Не оскудевала бы рука дающего.
Усадив Люстига в тихий уголок, отгороженный от общего зала, расторопная трактирщица бросилась за его любимым напитком. Уже скоро Михаэль, согрев кровь темным хмелем, полусонными глазами смотрел на царящий в кабачке разгул. Магда, подливая пенную бражку, нескромно прижималась к его плечу, не давая усомниться в намерениях услужить. Ее пухлая грудь, предусмотрительно выскользнувшая из расшнурованного корсета, жадно терлась о локоть, вызывая неясное томление. Такая навязчивость отчасти раздражала, но тело Михаэля уже вступило в неравный спор с разумом. Низ живота налился кровью и пульсировал от жажды пронзить доступную плоть, высосать из нее немного сил.
Магда, исподволь почувствовав расположение господина, стала более смелой. Ее рука ненароком легла на его пах и мягко сжала его. Михаэль закрыл глаза и прикусил нижнюю губу от невольного наслаждения. Перед глазами замелькали обрывки воспоминаний: обнаженное тело Кристины, сжимаемое в объятиях, ее влажный полуоткрытый рот, умоляющий лишить ее невинности, безумная темная страсть, повлекшая за собой кровосмешение, и следом протяжные стоны умирающего на колесе бродяги, ублажающий плоть зевака, клекот насытившейся птицы…