Грустная картина, постоянно встречающаяся среди сильных мира сего, свихнувшихся от переизбытка денег, эмоций, фантазий, а чаще из-за недостатка простого человеческого общения.
Ну, вот и готов твой предварительный диагноз. Хотя практика показывает, что ты часто ошибаешься в людях, доктор Фогель".
Тихо постучав в дверь, Маша вздохнула глубже и вошла.
Не догадываясь, что только что переступила порог в другую жизнь.
Палата для особого пациента значительно отличалась от остальных. Так мог выглядеть одноместный номер в хорошей четырехзвездочной гостинице.
Просторное помещение наполнял солнечный свет из широкого трехстворчатого окна, занимающего почти полстены. У окна располагался мягкий уголок с журнальным столиком и стеллаж с книгами. Сбоку на противоположной стене - жидкокристаллическая плазма. Почти космическая кровать оборудована по последнему слову медицинской техники: светящимися кнопками для вызова персонала, джойстиками для изменения положения.
В больничную реальность возвращали разве что закрепленный сбоку штатив для капельницы да крепкие решетки на окнах.
Маша не сразу заметила свою подопечную. Стройная фигура терялась на фоне окна, казалась эфемерно-прозрачной, воздушной.
Женщина обернулась.
- Здравствуйте, Виктория, я ваш новый лечащий врач… Мария Сергеевна Фогель, - Маша старалась уверенно произнести приветствие, но смутилась и слегка замешкалась.
- Отнюдь, - послышался насмешливый голос. - Отнюдь, имя звучит по-другому, а именно - Маленькая Птичка. Весь ваш род звался именно так. Добро пожаловать, Я ждала ТЕБЯ!
Маша растерялась. Она была предупреждена о странном поведении пациентки, продумывала в голове различные подходы, способы войти к ней в доверие, но тот факт, что она сама будет названа чудным именем и станет долгожданной гостьей, застал ее врасплох.
Не отрываясь, Мария разглядывала Викторию Лазареву. Высока, прекрасно сложена. Фигуру не портил даже небрежно запахнутый широкий халат, расписанный шелком. Темные вьющиеся волосы убраны в пучок, зеленоватые глаза с хитрым прищуром в упор смотрели на личного врача.
Изумление Марии становилось все сильнее. Это была женщина, сбившая ее сегодня утром на машине и любезно подбросившая в клинику. Впопыхах она не успела назвать своего имени, а Маша не догадалась его спросить.
- Доктор, сейчас мы поменяемся местами. Неужели Ирина не предупредила, что мы близнецы? Кстати, как поживает колено? Не волнуйтесь, через три дня угомонится.
- Значит, та женщина - ваша сестра? Удивительное совпадение, просто невозможное стечение обстоятельств, что именно ее машина сегодня утром…
- Мария, да полноте. Неужели, прожив тридцать три года, - Виктория озорно подмигнула, - вы так и не поняли, что совпадений не бывает и обстоятельства просто так не создаются? Тем более если речь идет о нашей первой встрече.
"Бред начался с первой минуты".
- Доктор, пожалуйста, не думайте, что я брежу, лишь вторю теории - все поступки людей предсказуемы, потому что уже происходили когда-то…
Втянув в себя воздух и придав лицу уверенности, Мария попыталась сменить тему:
- Виктория, давайте присядем.
Пациентка усмехнулась, чувствуя замешательство врача.
- Да, проходите, располагайтесь в кресле. Зря волнуетесь, в это время в коридоре никого нет. Лаборатория закрыта. Дежурная медсестра сплетничает в процедурном.
Виктория прилегла на диван, Маша устроилась в кресле напротив. Пациентка с кошачьей грацией потянулась. Китайский шелк соскользнул со стройных бедер. Чертовски привлекательно соскользнул!
- Их было немало в самом начале, отец настаивал на обследовании. Я делала вид, что слушаюсь родителя, хотя давно знала, в чем мое предназначение. Все заумные психотерапевтические беседы, сосредоточенные на изучении скрытого либидо и латентной фаллософобии, лишены смысла.
- И в чем ваше предназначение, Виктория?
Ответ прозвучал молниеносно и сухо, словно выстрел.
- Я медиум. Проводник между мирами.
"А я Мария-Тереза, в таком случае!" - подумала Маша, подыскивая аргументы для продолжения беседы.
- Никакая не Мария-Тереза, вот и нет! Царской крови в вас ни капли. А имя Маленькая Птичка приклеилось, не оторвешь, - поддразнила ее Виктория.
"Что происходит???"
- Мысли некоторых людей настолько очевидны, - Виктория, запахнув шелка, повернулась набок, вытянула ногу на подлокотник дивана. Томной грацией она напоминала избалованную абиссинскую кошку. - Неужели вы не встречались с таинственным и неизведанным? Неужели все просто и понятно? Подчинено рефлексам?
Перешагнув порог этой палаты, вы попали в другой мир. Мир, созданный мною. Я позволила этому произойти. Понимаю стремление коллектива во главе с Ипполитовым излечить меня, но это невозможно априори, я здорова. Просто я должна быть здесь, больница - самое безопасное место. Здесь он меня не найдет… если я сама этого не захочу.
- Кто не найдет?
Слова вылетели непроизвольно. Произнеся их, Маша ужаснулась: не так, ох не так надо вести беседу. Куда подевался ее профессионализм? Это же самый главный вопрос, который следовало задать исподволь, осторожно…
Виктория мгновенно сменила позу, вытянулась в струнку на краешке дивана. Она побледнела и заметно осунулась. Удивительное дело: куда подевалась хулиганка-кошка? На ее месте сидел испуганный ребенок.
- Его имя Гай. Полное - Гай Фердинанд Лэндол.
Скользящие души. Ведьма из Текстильщиков
Почему 11 сентября - самый тяжелый день для Ирины? Почему именно сегодня на нее накатывает ненавистное чувство собственной никчемности и бездарности? Поездка к сестре все усугубила. Еще сильнее пролегла между ними пропасть, становясь бескрайней. Пропасть между даром и ремеслом, между избранностью и особенностью, между истинным знанием и талантливой имитацией. И самое обидное, что во всех сравнениях Ирина занимает вторую, обреченную позицию. Она - самоуверенное ничтожество, лишь играющее роль успешного, способного импровизировать хомо сапиенса.
Одиночество все туже плетет сети, затягивает в свою воронку.
Все началось после смерти матери. Девочкам тогда было по пять лет. Отец исправно исполнял родительский долг вплоть до их пубертата. Не пропадал ночами, не приводил в дом чужих женщин. Когда же сестрам исполнилось тринадцать, он позволил себе все изменить, поселив в их пятикомнатной "сталинке" странную особу - бледную тощую даму, затянутую в ситец с накрахмаленным колючим воротником. Он представил ее "хорошим человеком и второй мамой". Дама растянула пергаментную кожу на щеках, присела на корточки и протянула руки-веточки.
Удивлению девочек не было предела. Виктория странно хихикнула и ничего не сказала, Ирина горько расплакалась и бросилась в детскую, где в потайном углу хранила мамину кофточку. Виктория нашла сестру и сказала:
- Бледная моль заселилась к нам ненадолго.
Ирина удивленно взглянула на нее и успокоилась, предвкушая, как они отомстят отцу-предателю и насолят самозванке, решившей заменить им самое дорогое.
Так Виктория нашла первую жертву для усовершенствования своего дара. Она изощренно, изо дня в день, изводила мачеху, которая не пыталась найти общий язык с девочками, за что и страдала. Спрятанные очки или ключи от квартиры были невинными шутками, разогревающими интерес хихикающих проказниц. Пересоленный чай или переслащенный суп - опять-таки разминкой.
В первом акте возмездия выступали со скрипом открывающиеся дверцы кухонного гарнитура и падающая на пол посуда. Второй акт исполняли ковровые дорожки, путающиеся под ногами бледной Антонины Степановны, Тонечки, как ее называл жалкий предатель.
А сколько восторга вызвало развешанное во дворе белье, плотно обмотавшее тщедушное тело! Пронзительный визг Тонечки всполошил весь двор. Мачеха безуспешно боролась с влажными простынями, заковавшими ее в непроницаемый кокон. Она извивалась в нем как мерзкая личинка!
С того самого дня, как безликая дама попросила себя называть мамой, она подписала себе приговор, приводимый в исполнение не только днем, но и ночью. Мачехе не было покоя ни минуты, при свете солнца ее преследовали четыре пары хитрых глаз, а стоило сомкнуть веки, как начинались кошмары. Их предварял скрежет зубов, тихие протяжные стоны и, наконец, долгожданный испуганный вопль, заглушающий детский смех.
Но, что удивительно, Тонечка сносила все мучения с ангельским терпением, поэтому девочкам она скоро наскучила. Они просто перестали ее замечать. С возрастом у них появились другие развлечения.
Вика и Ира были похожи друг на друга как две капли воды, имели одинаковый рост, цвет волос и глаз. С неукоснительной точностью и тщательностью подбирали себе одинаковые платья, завязывали хвосты и начесывали челки.
Различить девочек с первого раза могла разве что мама. Только она замечала особый, вечно блуждающий по углам взгляд Вики и пристальные глаза Иры, смотрящие в душу и чувствующие мельчайшие оттенки настроения. После маминого трагического ухода ни одной живой душе не удавалось их угадывать, даже отцу.
Разыгрывать этого простака двойняшкам быстро надоело, хотя они и радовались каждый раз, когда удавалось завести его в тупик.
Что до "бледной моли", то она была не только глуха к особенностям внутреннего мира девочек, но и слепа, подобно кроту-альбиносу. Она ни разу не назвала их правильно по именам.
Розыгрыши с переодеванием и вечной путаницей сестры перенесли в школу, да и во взрослой жизни время от времени возвращались к невинным забавам.