Сначала она не заметила меня, и некоторое время я мог наблюдать за ней. Она медленно шла по саду. Я заметил, каким печальным было ее лицо. Это была моя работа - моя и Шательро, а также всех остальных веселых господ, которые сидели за моим столом в Париже около месяца назад.
Гравий захрустел под моими ногами, и она обернулась. Увидев меня, она вздрогнула. Кровь прилила к ее лицу и тотчас отхлынула. Она стала бледнее, чем прежде. Сначала она повернулась, чтобы уйти, но затем передумала и стояла неподвижная и внешне спокойная, ожидая моего приближения.
Но глаза ее были опущены, она тяжело дышала, а на лице была маска безразличия. Однако, когда я подошел, она заговорила первой, и банальность ее слов изумила меня, и - несмотря на все мои знания о женщинах - на какое-то мгновение ее спокойствие показалось мне натуральным.
- У вас сегодня утомленный вид, господин де Лесперон. - Усмехнувшись, она повернулась ко мне и сорвала розу.
- Да, - глупо ответил я, - я поздно встал.
- Какой ужас, ведь из-за этого вы не увиделись с мадемуазель де Марсак. Вам сказали, что она была здесь?
- Да, мадемуазель. Станислас де Марсак оставил письмо.
- Несомненно, вы очень расстроены, что не встретились с ними? - промолвила она.
Я сделал вид, что не заметил вопросительной интонации в ее голосе.
- Это их вина. Похоже, они предпочли не встречаться со мной.
- Вас это удивляет? - гневно вспыхнула она, но быстро взяла себя в руки. С прежним безразличием она добавила: - Вы не выглядите взволнованным, сударь.
- Напротив, мадемуазель, я глубоко взволнован.
- Потому что не встретились со своей… невестой? - спросила она и в первый раз подняла глаза. Наши глаза встретились, и ее взгляд пронзил меня, как кинжал.
- Мадемуазель, я уже имел честь сообщить вам вчера, что я не связан словом ни с одной женщиной.
При упоминании вчерашнего дня она поморщилась, и я пожалел о своих словах, так как они, должно быть, вновь обнажили рану, нанесенную ее гордости. Вчера я почти сказал, что люблю ее, и вчера она ответила, что любит меня, потому что вчера я поклялся, что рассказ Сент-Эсташа о моей помолвке был ложью. Сегодня она получила подтверждение правдивости его слов от самой женщины, с которой был обручен Лесперон, и я мог представить, какие чувства она испытывала.
- Вчера, сударь, - с презрением ответила она, - вы очень много лгали.
- Нет, я говорил чистую правду. О, Боже, мадемуазель, - воскликнул я с внезапной страстью. - Неужели вы не верите мне? Неужели вам не достаточно моего слова, и вы не можете потерпеть, пока я не освобожусь от своих обязательств и объясню вам все?
- Объясните? - сказала она, обжигая меня своим презрением.
- Все это - чудовищное недоразумение. Я пал жертвой обстоятельств. О, я не могу сказать больше. Я легко могу успокоить этих Марсаков. Послезавтра я должен встретиться с господином де Марсаком. У меня в кармане лежит письмо от этого фехтовальщика, в котором он пишет, что с удовольствием убьет меня. Но…
- Я надеюсь, он сделает это, сударь! - оборвала она с такой яростью, что я просто онемел и не смог закончить фразу. - Я буду молиться Богу, чтобы он смог это сделать! - добавила она. - Вы, как никто другой, заслуживаете этого!
Минуту я стоял, пораженный ее словами. Затем я понял причину ее ярости, и внезапная радость охватила меня. Ее ярость была следствием ненависти, до которой, как известно, от любви один шаг, хотя эта ненависть может быть смертельной. И тем не менее ее ярость красноречиво сказала мне о тех чувствах, которые она так тщательно пыталась скрыть, и, движимый внезапным порывом, я шагнул к ней.
- Роксалана, - с жаром произнес я, - вы не хотите этого. Как вы будете жить, если я умру? Дитя мое, вы любите меня так же, как я люблю вас. - Я неожиданно притянул ее к себе с откровенной нежностью, почти с благоговением. - Неужели вы не хотите прислушаться к голосу вашей любви? Неужели вы не можете хоть немного поверить мне? Вы не думаете, что, если бы я был настолько недостойным, как вы себе представляете, эта любовь никогда не смогла бы возникнуть?
- Она не возникла! - крикнула она. - Вы лжете… так же, как и во всем остальном. Я не люблю вас. Я ненавижу вас. Dieu! Как я вас ненавижу!
До сих пор она лежала в моих объятиях, подняв лицо кверху и глядя на меня жалобными, испуганными глазами - как пойманная змеей птица, которая с ужасом, но тем не менее зачарованно смотрит в глаза своего мучителя. Сейчас, когда она заговорила, воля вернулась к ней, и она попыталась вырваться из моих объятий. Но я крепко держал ее. Чем сильнее она ненавидела меня, тем решительнее я становился.
- Почему вы ненавидите меня? - твердо спросил я. - Спросите себя, Роксалана, и скажите мне, какой ответ дает ваше сердце. Разве оно не говорит вам, что вы не ненавидите меня - что на самом деле вы любите меня?
- О, Боже, терпеть такое оскорбление! - вскрикнула она. - Пустите меня, miserable. Мне что, позвать на помощь? О, вы ответите за это! Если на свете есть Бог, вы будете наказаны.
Но, охваченный страстью, я не отпускал ее, несмотря на просьбы, угрозы и сопротивление. Я был груб, если хотите. Но подумайте, что творилось в моей душе от того, в какое положение я попал, и не судите меня слишком строго. Внезапно я опять обрел смелость, которой мне так не хватало, и решил признаться. Я должен сказать ей. Будь что будет, худшего все равно уже не может случиться.
- Послушайте, Роксалана!
- Я не желаю вас слушать! С меня достаточно оскорблений! Пустите меня!
- Нет, вы должны выслушать меня. Я - не Рене де Лесперон. Если бы у этих Марсаков было побольше терпения и ума, если бы они дождались меня этим утром, они бы сказали вам об этом.
На секунду она прекратила свою борьбу и внимательно посмотрела на меня. Затем с презрительным смешком она возобновила свои усилия еще более яростно, чем прежде.
- Какую новую ложь вы придумали для меня? Пустите меня, я ничего не хочу больше слышать!
- Небо свидетель, я сказал вам правду. Я знаю, насколько дико она звучит, и это - одна из причин, почему я не говорил вам об этом раньше. Но я не могу вынести ваше презрение. Я не смогу смириться с тем, что вы считаете меня лжецом, когда я открыто признаюсь в любви к вам…
Ее сопротивление стало настолько неистовым, что я вынужден был ослабить свои объятия. Но я сделал это столь неожиданно, что она потеряла равновесие и чуть не упала. Чтобы удержаться на ногах, она схватилась за мой камзол, и он расстегнулся.
Мы стояли на некотором расстоянии друг от друга, и она смотрела на меня, белая и дрожащая от гнева. В ее глазах полыхала ненависть, но не выдержав моего прямого, твердого взгляда, она опустила их. Когда она снова подняла глаза, на ее губах появилась улыбка, полная невыразимого презрения.
- Так вы клянетесь, - сказала она, - что вы не Рене де Лесперон? Что мадемуазель де Марсак - не ваша невеста?
- Да, всеми святыми! - страстно воскликнул я.
Она продолжала смотреть на меня с этой насмешливой, презрительной улыбкой.
- Я слышала, - произнесла она, - что самые большие лжецы - это те, которые с готовностью дают клятву. - И задохнувшись от ненависти, сказала: - По-моему, вы что-то уронили на землю. - И не дожидаясь ответа, она развернулась и ушла.
У моих ног лицом кверху лежала миниатюра, которую перед смертью передал мне несчастный Лесперон. Она выпала из моего камзола во время борьбы, и теперь я нисколько не сомневался, что на портрете была изображена мадемуазель де Марсак.
Глава IX. НОЧНАЯ ТРЕВОГА
В тот день, возвращаясь после долгой прогулки, - мое незавидное настроение заставляло меня постоянно двигаться - я обнаружил во дворе дорожную карету, готовую к отъезду. Я поднимался по ступенькам замка и столкнулся с идущей вниз мадемуазель. Я отошел в сторону, пропустив ее, и она прошла мимо с высоко поднятой головой, подобрав юбку, чтобы, не дай Бог, не коснуться меня.
Я хотел заговорить с ней, но она смотрела прямо перед собой, и взгляд ее был грозен; кроме того, за нами наблюдало полдюжины слуг. Я низко поклонился - подметая землю пером своей шляпы - и пропустил ее. Я не двинулся с места и остался стоять там, где она прошла мимо меня. Я стоял и смотрел, как она садилась в карету, как карета выехала со двора и с грохотом покатилась по мосту, оставляя за собой клубы пыли.
В эту минуту я испытывал чувство полного опустошения и невыразимой боли. Мне казалось, что она ушла из моей жизни навсегда - ничем не искупить свою вину и не вернуть ее после того, что произошло между нами этим утром. Ее гордость уже была задета тем, что рассказала ей мадемуазель де Марсак о наших отношениях, а мое поведение в розовом саду завершило работу и превратило в ненависть те нежные чувства, в которых еще вчера она почти призналась мне. Я был уверен, что теперь она действительно ненавидит меня. Только сейчас я понял, насколько опрометчивым, просто безумным был мой отчаянный поступок, и теперь, с горечью думал я, я лишился последнего шанса когда-либо исправить ситуацию.
Мне уже ничего не поможет, даже если я заплачу свою ставку по пари и вернусь под своим настоящим именем. Да уж, заплачу свою ставку! А в чем, собственно, героизм этого поступка? Разве я не проиграл пари на самом деле? Следовательно, расплата неизбежна.