Но была тема, к которой он не хотел возвращаться. Воображение его со скрытой нервозностью обходило тот ночной кошмар, когда в комнату явилась Софья Палеолог. Сейчас он не имел к этой тучной женщине никаких претензий. Он был тогда так пьян, что мог увидеть все что угодно. Но было во всем это опасное ключевое слово: совпадение. Он боялся привлекать внимание к этому совпадению, потому что последовательность событий была неправильной. Прочитай он вначале роман - тогда понятны пьяные глюки. Но ведь все произошло наоборот!
На дворе уже был декабрь. Нет, нет, да и подумаешь про Новый год - семейный праздник. Надо Сашке приличный подарок сделать. Любочку бы тоже не мешало поздравить по-человечески. Елку в доме поставить - мужское дело. С этими мыслями и случилось вдруг, когда он без всякой душевной натуги взял телефонную трубку и набрал знакомый номер.
- Добрый вечер.
- Что это в нем доброго? - немедленно отозвалась Любочка.
- Как вы поживаете? Сашка не болеет?
- Мог бы и приехать, и посмотреть.
- За этим и звоню. И вообще у меня к тебе важный разговор.
- Не о чем нам говорить!
- Люб, у тебя кто-нибудь есть?
Видно, в голосе Кима прозвучали какие-то совершенно новые, непривычные для Любиного слуха интонации, потому что трубка умолкла вдруг, а потом он с ужасом обнаружил, что жена плачет.
- Люба, ты погоди. Я сейчас приеду. Я соскучился безумно. Я без вас с Сашкой жить не могу. Право слово. Люба, я не пью! Слышишь меня? Ну что ты молчишь-то? Мне столько надо всего рассказать. Отец умер, мой отец. Я его нашел. Здесь такая история… Ты слышишь меня? Ну, ответь хоть что-нибудь.
И трубка ответила тихо-тихо, словно и не Люба это сказала, а сама судьба обрела голос и прошептала: "Приезжай".
19
А потом все разъяснилось самым простым и примитивным способом. Телефон - друг и брат человека, он словно окликнул Кима из коридора. Приключилось это в очень хороший сумеречный час, когда компьютер был уже выключен, в кастрюльке булькала картошка, а Ким в предвкушении ужина курил, глядя в окно. Уже зима вошла в полную силу, снежинки веселились в вечернем воздухе. Тротуары были еще черными, сырыми, но морозный ветер из форточки говорил, что уже к ночи зарастут они коркой льда, а к утру, пожалуй что, появятся на газоне первые, невесомые и прозрачные сугробы.
Звонивший назвался, но Ким не сразу сообразил, кто это, какой-такой Аркадий Петрович, но голос тут же пояснил, мол, я - оператор, который работал с Павлом Сергеевичем.
- А я вас искал, - выдохнул Ким.
- Знаю. Мне ваш телефон Ираклий сообщил. Ему визу дали, он и подобрел. Послезавтра уезжает. Хорошо бы встретиться всем, поговорить.
- Отца нет уже. Он умер, - сказал Ким.
- Боже мой! - ахнула трубка, но не сразу, а после нескольких секунд потрясенного молчания, и Ким благодарен был неведомому Аркадию за рубанувшую вдруг мироздание тишину.
- А я ничего не знал. Эх, Павлик! Какое несчастье! Слушай, Ким, может, я сейчас приеду? Посидим, как люди. Помянем отца.
- Записывайте адрес.
Оператор явился через час с бутылкой водки, минералкой, апельсинами и палкой копченой колбасы. Пройдя на кухню, он тут же начал накрывать на стол. Видно, экспедиционная жизнь приучила его в любом доме чувствовать себя естественно. Аркадию Петровичу было где-то в пределах шестидесяти, может быть, перешагнул он уже грустный рубеж, но не исключено, что он пока топтался на ближних к нему подступах. Круглое полное лицо, лысина, лоб в поперечных морщинах, густые, ухоженные, волосок к волоску, усы, карие глаза навыкате и очень внимательный взгляд. Замрет на мгновение, посмотрит в упор, пришлепнет утешительно губами: "Ничего. Ничего…" и опять примется резать колбасу.
Сели. Аркадий Петрович ловко вскрыл бутылку. Ким прикрыл свою рюмку рукой.
- В завязке, что ли? - с пониманием спросил оператор. - Тогда вот минералочку. А я выпью. Хорошим человеком был твой отец.
- Вы его давно знали?
- Да всю сознательную жизнь. Я уж и забыл, когда мы с ним познакомились.
- Вы и маму знали? - удивился Ким.
- Нет, с матушкой твоей познакомиться не довелось. Домами, как говорится, не дружили. Но для мужиков работа - тот же дом.
Аркадий Петрович выпил, крякнул, закусил, тут же налил вторую стопку и отер глаза. Ким так и не понял, от горести тот прослезился, или у него в обычае было реагировать подобным образом на первую рюмку. Потом, когда этих рюмок было опрокинуто - не счесть, ведь в одиночестве всю бутылку опорожнил, никаких слез не наблюдалось.
- Теперь расскажи.
Аркадий Петрович слушал внимательно, глаза его, неотрывно державшие Кима словно под прицелом, потемнели, и только когда в рассказе была поставлена точка, он как-то сразу обмяк, подпер рукой щеку. Лицо его подобрело, складки на лбу разгладились.
- В хорошей земле Пашка лежит, как бы на пуховой постели. Заслужил. Павлуша был легким человеком. Никогда не раздражался, никогда не уставал, и зарплата его всегда устраивала. Иногда снимали в жутких условиях. То вымокнем до нитки, то промерзнем до костей. А потом сельская гостиница и комната на десять мест. А в экспедициях у каждого свои заморочки. Тут тебе и кровать неудобная, и сосед храпит, и лампочка в туалете перегорела, и жратву купить не успели. Все ругаются, а Павлу - хоть бы что! Безбытный был человек. И не потому, что все ему по фигу. Нет! Он удовольствие от любой жизни получал, даже голодной.
- Почему отец ездил с вами в экспедиции? Он же сценарист. Мог бы и дома спокойно жить.
- Да как-то у него дома вроде и не было. Ираклий это понимал и на работу Павла устроил. Он числился у меня в осветителях. А потаскай-ка туда-сюда мою технику! Это, я тебе скажу, труд!
- Он сильно пил?
- Да как сказать… Ему мало было надо, - явно отмахнулся от скользкой темы Аркадий Петрович. - И знаешь что… Кто не пьет, пусть бросит в нас камень. Однажды случай был…
Кинематографические байки следовали одна за другой. По остроте и неожиданности они могли соперничать с гусарскими историями. То вместе с аппаратурой упали с катамарана в горную реку, то снимали с трех камер, сидя верхом на верблюдах, то взрывали "жигули" в полете через ров - и никаких дублей. Кто-то напился, кто-то чуть не утонул. Так за разговорами дорулили, наконец, и до последней работы Павла Сергеевича.
Здесь оператор сразу погрустнел. Снимали, да, экономили каждую копейку, потом дефолт, спонсор обанкротился и… полный абзац! Снять успели всего треть фильма.
- Как только Пашка понял, что "кина не будет", он как-то разом исчез. Я его искал. Нету… Потом краем уха услышал: "Знаешь, что Паулинов отчибучил? Пошел бродить по России". И я сразу поверил. Это, Ким, вполне в характере твоего отца. Дальше… Что с отснятым материалом делать? Ираклий на крик - это моя собственность! Я режиссер! А почему твоя? Спонсора я нашел, и потом Пашка такой же хозяин материала, как и ты. Мы тогда крепко поругались. В общем, ничего я Ираклию не отдал, тем более, что он уже тогда собирался за бугор, а оставил бобины с пленками у себя. А потом умные люди научили. Я сделал свой сайт и поместил на него киноматериал с соответствующими пояснениями. Пусть, думаю, хоть кто-нибудь посмотрит. И еще была мысль - а вдруг новый спонсор нарисуется, и мы закончим работу. Хорошие кадры, между прочим!
- Я их видел, - прошептал Ким.
- Да ну? Вот молодец! Как ты на мой сайт попал?
- Случайно. Ах, ты….
Здесь мы, дорогой читатель, переходим на условный язык. Как в современном сленге выражается крайняя степень удивление? И чтоб не матерно! Спроси у тридцатилетнего москвича. Он глубоко задумается, потом переспросит: "Крайняя?" - "Именно!" Окончательный ответ будет однозначным: "Не матерно я не умею". Понятное дело, что Ким не был исключением. Ему вдруг стало жарко. Выпить бы! Пересилил себя, принялся заваривать чай. С души его постепенно сваливается тяжесть, еще немножко, и он воспарит над землей.
- Вот ведь как было-то… Вы послушайте. Я от этих кадров чуть с ума не спрыгнул, - сбивчиво говорил Ким.
- А ты приходи ко мне. Я тебе весь материал покажу. В Интернет я только две сцены всунул. Весь материал туда не упрятать, дорого, черт!
- А эти два куска сейчас можно посмотреть?
- Где у тебя компьютер?
Язык у Аркадия Петровича заплетался, но на ногах он держался твердо. Засветился экран монитора. По клавиатуре Аркадий Петрович бил одним пальцем, для него это был чужой инструмент. Энтер… побежала голубая полоска в продольном окне и вдруг на экране появилась уже знакомая сцена. Внутри у Кима что-то пискнуло, в ответ он радостно засмеялся.
Софья Палеолог, тучная, в высокой кичке, внимательно смотрела прямо в глаза Киму, но холодный ее взгляд не пугал. Более того, он сочувствовал это женщине. Но та, отдаленная мысль было верной, Софья действительно чем-то была похожа на мать.
- А накапки у меня драгоценные, - сказала царица низким голосом, - шириной семнадцать вершков, - и засмеялась.
- Ах, царица-матушка, вы и сами вся драгоценная, - тут же отозвалась худая старуха и принялась причесывать Софью. - За девками нужен глаз да глаз. И шелка у них что-то слишком быстро кончаться стали. Всего-то и вышили ручку и мафорий на плечике, а телесного цвета уж нет и лазоревый заканчивается.
- Вот и следи, - прикрикнула царица.
- А Курицына у вас кто играет? - спросил Ким.
- Толковый мужик, актер из Новосибирского ТЮЗа. Приходи, все покажу. Может, еще и возобновим когда-нибудь съемку. Вернее, продолжим. Денег бы достать…
Комментарий, составленный
Павлом Ивановичем Паулиновым и отредактированный сыном его Кимом Павловичем Паулиновым.