- Ладно, проходите, - смилостивилась Галина Ивановна. - При чем здесь мать? Вы на отца похожи. Вы улыбнулись, и я вас узнала. Он тоже никогда не носил с собой паспорт. Я вот убираюсь. Подождите, пожалуйста.
Посередине комнаты на вытертом ковре стоял пылесос. Галина Ивановна слабо пнула его ногой, пытаясь откатить в угол, но тот заупрямился и стал похож на шипящего гуся. Она погрозила пылесосу пальцем и скрылась в соседней комнате. Большое, высокое окно было поделено пополам большим домашним растением в деревянной кадке. Хилая пальма напоминала цаплю со вздыбленными крыльями, которая все пыталась взлететь и выбраться на волю, но это ей не удавалось. Рядом с пальмой стоял аквариум, в котором две крупные, величиной с селедку, рыбины целовались взасос. Впрочем, может быть, все это было не более, как игрой света. Все они здесь были ровесниками - и пальма, и пылесос, и ковер, и хозяйка.
Над диваном между грузинской чеканкой и самодельным ковром, на котором обитала выполненная аппликацией русская красавица в парчовом сарафане, Ким увидел фотографию отца в рамке. Лицо вполоборота, не просто старое, но уставшее донельзя, изможденное и умное - хорошее лицо. Сколько же ему тут лет? Ким поймал себя на мысли, что видит на фотографии не отца, а автора странной рукописи, которую ему пришлось читать. Зачем отцу понадобился Иван Великий? Одно сходство у них есть. Оба родились в сороковом году. Правда, с разницей в пятьсот лет, зато месяц совпадает. Смешно… пока про царя Ивана он знает больше, чем про Павла Паулинова. И Иосиф Волоцкий родился в сороковом году.
Надо бы поспрашивать Никитона, что это значит с точки зрения астрологии.
Галина Ивановна вошла в комнату, словно та была сценой, а дверь - правой кулисой. Она явно предъявляла себя как героиня неведомого спектакля. Макияж ее состарил, тусклые, как нечищенное серебро, волосы были взбиты в традициях семидесятых, квадратная фигурка без талии с очень тонкими ногами вызывала сочувствие, зато бежевый, отделанный тесьмой костюмчик сидел безукоризненно. Вот, мол, как я выгляжу, когда приведу себя в порядок.
- Пигмента не хватает, - объяснила она Киму, поправляя прическу. - Мне подруга говорит - покрась, а по-моему, вполне приличный цвет.
- У вас красивые волосы, - подтвердил Ким, и добавил про себя: "Только их в три раза меньше нормы".
Теперь она играла в даму, несколько испуганную, но любопытствующую. Интересно ведь, зачем явился этот молодой верзила? Появление Кима было развлечением в бедной событиями жизни.
- Кофе, чай?
- Я ничего не хочу. Спасибо.
- Ну что вы? Как можно. Покурите пока.
Спустя несколько минут она опять вплыла в комнату с подносом: чай, свежие бутерброды с колбасой, печенье в украшенной салфеткой вазочке, словом, все очень прилично. Галина Ивановна с улыбкой смотрела, как он ел, потом спросила доброжелательно, хотя вопрос должен был таить в себе обиду:
- Вы, наверное, пришли, чтобы вещи отцовские забрать? Так у меня ничего нет. Как-то вот жили-жили и ничего не нажили.
- Да нет… какие вещи? - активно запротестовал Ким. - Я хотел познакомиться… про отца узнать. И еще спросить - он писал? Романы, повести… Прозу, одним словом.
Она согласно кивнула головой - было дело.
Галина Ивановна никак не тянула на образ мегеры, который нарисовала ему мать. Но, может, жизнь ее привела в порядок, пообтесала явные недостатки. Вероятно, когда отец к ней ушел, она была задорной, склочной красоткой и активно сражалась за свое приобретение. Но не похоже, чтобы мать выясняла с ней отношения и пыталась вернуть непутевого мужа. И уж если честно оценивать ситуацию, Галина Ивановна нравилась Киму. С ней было спокойно. Видимо, гены играли роль. Он давно про себя решил, что симпатия к собеседнику возникает в первую очередь от взаимодействия биологических полей, а уж потом ты пытаешься выяснить умный он или глупый, добрый или злой, ну и так далее.
- Вы понимаете, мне надо собрать рукописи отца. Они где-то разбросаны по разным местам. Я и к вам, если честно, за рукописью пришел.
- Он все с собой унес. Может быть, черновики остались. Что-то лежит в ящике на балконе. Я посмотрю. Только ведь это очень давно было. Уж десять лет пошло. Бумага-то небось истлела. Все истлело, одна фотография осталась, - Галина Ивановна указала на стену. - Это его последняя фотография. Здесь он уже некрасивый. А когда печень еще здоровая была, он красивый был.
- Отец сильно пил? - спросил Ким сочувственно.
- Ой, сильно! Вначале он запойным был. Два месяца мог не пить, а потом - облом. Ну а потом пил почти каждый день.
- Когда же он писал?
- По ночам, - простодушно ответила Галина Ивановна. - И знаете, ведь какая вещь странная. Павел был очень хорошим человеком. Очень хорошим. Мы ведь прожили вместе почти тринадцать лет, а лучше сказать - полных двенадцать. А потом он исчез.
- Как - исчез?
- Ушел. Ночью спать легла, а он что-то шебаршил по квартире, потом рядом лег. А утром встала - нет его. Думаю, куда это он в такую рань отправился? И сумки его нет. Потом смотрю, и этого нет, и того нет, и бритвы нет. Я и поняла, что он ушел. По моргам или больницам, ну, как обычно делают, я его не искала. А месяца через три сам позвонил.
Ты говорит, Нюся - он меня почему-то Нюсей звал - ты не ищи меня. Я у друга живу и к тебе не вернусь, потому мы с тобой все уже изжили, и я ничего не хочу, кроме свободы. И как это понять? Вполне допускаю, что я его несытно кормила, рубашки плохо гладила, но уж свободы у него было вдосталь. А это значит, что само мое присутствие рядом, даже дыхание мое было ему в тягость. Можно, конечно, сказать, что он мою жизнь сгубил. Не будь его рядом, я бы кого-нибудь другого в мужья взяла - непьющего. Но ведь это неправда. Вернее сказать - не вся правда. Скучно ему было со мной, вот что.
- И вы его не искали?
- Нет. А зачем? Мы уже друг друга не поддерживали. Мы только бранились. Это ведь тяжелый крест - с пьяницей жить. Тем более - с потаенным. Для всех вокруг - он душа компании, а для близких - мучитель.
- Расскажите еще.
- А что о нем рассказывать. Больше, чем ваша мама, я вам не сообщу. Он когда ко мне пришел, то очень несчастный был. На работе всегда веселый, деловой, а здесь, одно слово - приполз. Мы с ним тогда вместе на картине работали. Снимали фильм "Свидание в Петербурге". Не видели? Костюмный, из жизни восемнадцатого века. "Свидание" это как-то незаметно прошло, а работы на нем было очень много. Он режиссер, я - костюмерша. Массовки огромные, всех одень, проверь, чтоб монашенки с маникюром в кадр не лезли, чтоб парики впору, иные костюмы прямо на людях приходилось подгонять. Вся жизнь - в работе. Я ведь одинокая была. Мужа похоронила, детей нет. А что он женатый, то уж позднее узнала. Да хоть бы и не узнала. Когда в экспедицию ездили, то у всех, почитай, романы были. Вот тогда-то мы с ним и сошлись. А в дом ко мне он пришел, когда съемки уже кончились. Да, да, точно, тогда шел монтажный период. Пришел на неделю, а остался на годы. Он говорил: "Я там в тягость, а здесь не в тягость". А я говорю: "Ну и давай будем жить, как люди".
- Отец обо мне когда-нибудь вспоминал?
- Он любил вас очень. Но считал, что пока вы были ребенком, отношения ваши с ним были бы только во вред. И все приговаривал… вот уже вырастет мой мальчик…
- Я уже вырос.
- Ничем не могу помочь. Мы не виноваты - ни я, ни вы. Пьянство его сгубило. Я вам позвонить хотела, да как-то не собралась. Да и матушки вашей побаивалась. Воинственная женщина! Она ведь была здесь. Такую сцену закатила! А в чем я виновата? Павел на коленях перед ней стоял и говорил: отпусти! А она ему: "Что ты спектакль устраиваешь? Куда - отпусти? Катись на все четыре стороны, но хоть объясни!"
Когда кино рухнуло, я имею в виду всю киноиндустрию, он уволился. Вернее, его уволили. Правда, звали потом на мелкие частные картины. Ну те, что на помойке снимали. Тогда много чернухи делали. Спонсерам надо было деньги отмывать, и они с готовностью предоставляли средства. Давали на сотню, а в отчетах писали на миллион. Но Павел отказывался. Говорил, мол, гадость все это. Дома стал сидеть. Я же шила, нам хватало. А он все писал, все писал. В какие-то журналы статейки носил, платили копейки. Он и для кино писал. Только это никому не было нужно. А ему было как бы все равно. Очень много времени он проводил в библиотеках. Когда, конечно, в запое не был.
- Так отец и сценарии писал?
- Один сценарий пошел в производство. Ираклию, главному режиссеру, очень нравился материал. Там даже деньги на съемку были. Вернее сказать, с такими деньгами можно было начать делать кино, но не кончить. Фильм ведь очень дорогостоящий процесс, - добавила она важно.
- Вы хотите сказать, что фильм недосняли?
- Да они и трети не сделали. Ираклий очень неверный и тяжелый человек. Разругался со спонсором. А если честно, то и режиссер он никакой. Один гонор. Ираклий себе карьеру хотел сочинить, а мой-то ему в этом подпевал: "Россия обретает лицо. Нам нужен фильм о начале государственности. Мы мечтаем снять фильм о древней Москве!" Вот и остались одни мечты! На государственность денег надо миллионы в долларовом выражении, а у них всех средств - кот нарыдал. Смешно сказать, как эти съемки проходили. Павильонов, конечно, никаких, все в интерьере. Снимали в особняках, где еще остались стены в два метра толщиной и потолки сводчатые. А костюмы я им сама возила. Господи, можно сказать - воровала. Наработала связи на Мосфильме, вот мне их и выдавали под расписку. Разве это съемки? А потом все окончательно рухнуло.
- Сценарий этот был про Софью Палеолог?
- И Софья там была, и многие другие прочие. Кабы дали мне костюмы самой шить, уж я бы их одела. А так… курам на смех.