- Какое ж разное, если я тебе послал всего одну книгу, писанную кириллицей - о земном устроении.
Паоло поморщился.
- Это я все знал раньше. Мир состоит из четырех веществ: огня, воздуха, земли и воды, - начал он тоном прилежного школяра. - А малый мир, то есть человек, составлен тоже из четырех стихий - крови, мокроты, красной желчи и черной. Учитель, я все знал ранее - и про сердце, и про селезенку, про вены и артерии. Это Гиппократ. Он был великий лекарь. Но это все устарело. Сейчас о человеке полагают уже по-новому. Вот мне во Флоренции рассказывали…
- Да знаю я, что тебе про человека рассказывали в Италии. Ты мне зубы не заговаривай. Говори, что по-русски читаешь?
- Повесть о "Соломоне и Китоврасе". Борзой зверь Китоврас - это кентавр? Я правильно понял?
- Господи, да где же ты достал эту повесть? И кто тебя надоумил ее читать?
"Повесть о Соломоне и Китоврасе" была весьма редкой книгой и принадлежала к разряду "ложных". Повесть рассказывала о борзом звере, который был столь ревнив, что носил жену в ухе. Но жена была хитра и, конечно, имела любовника. Она научила юношу, как поймать несчастного кентавра. Китовраса заманили к кладезям, полным вина, а потом пьяного привезли к царю Соломону. А далее началась словесная пря между царем и Китоврасом. Разговор этот весьма пряный, потому что касается любви и женщин. Соломон толкует о любви, как о возвышенном чувстве, а Китоврас относится к женщинам проще. Любовь в его устах - обиходное, грубое, ночное действо. Все срамные места весьма грубо обзывыются. Ах, лучше и не пересказывать.
- Повесть написана по-русски, - обиженно сказал Паоло. - Что ж вам еще? Я не евнух! И хочу спросить. Почему москвитяне прячут своих жен и дочерей по теремам? Во Флоренции женщины живут в почете, а здесь они - рабыни, их не пускают ни на пиры, ни на праздники. И при этом куртизанок здесь не меньше, чем в Венеции. Но в Венеции они богаты, нарядны, они холят себя, моют волосы душистой водой и принимают мужчин в богатых апартаментах.
- Да ты-то откуда это знаешь?
- Если хотите знать, я один раз посещал веселых городских дев… Это было в Венеции.
- Это в тринадцать-то лет! К куртизанкам! - всплеснул руками Курицын.
- А ничего такого не было. Они меня только щекотали и вином поили. И даже денег не взяли. В Москве тоже полно веселых девок, только об этом вслух говорить нельзя. Делать - делай, а вслух не говори. А что молчать-то, если это естество? Но в Москве я к ним не пойду. Здесь зазорные девы предлагают себя за связку баранок и задирают юбки прямо в сугробе. Сам видел! Вот этими глазами.
- Подрос, отрок, - покачал головой Курицын, - рассуждаешь, как Китоврас.
- А вы, стало быть, Соломон. Что к словам цепляться? Вы спросили, я ответил. А мог бы и соврать. Только мне честным больше нравится быть, - он широко улыбнулся. - И еще, Федор Васильевич, объясните… Вы сами рассказывали, что писан и читан по площадям государев указ, де, брагу варить и меды сытить можно только перед праздниками, а пить - в праздничные дни. Так? Отчего же так много пьяных в будние дни? Ведь прямо на улицах лежат! И не мерзнут.
- Я думаю, здесь даже царю Соломону не под силу дать вразумительный ответ. Холодно у нас. Наверное, просто греются.
- А летом? Остужаются? Чтоб жарко не было, - Паоло довольный захохотал. - А мне можно греться и остужаться?
- Ни-ни! - прикрикнул Курицын. - Молод еще!
- Ладно. Буду бумажную мудрость постигать. А книгу про Китовраса славно переписчик сработал. Вы бы видели, как заглавные литеры там оформлены! Например, буква "М" - два мужика тянут сеть и ругаются. Один эдак руку поднял - сейчас ударит. А литера "Г" - дева в облегающем платье. Стройная, как башня Джотто. И волосы непокрыты. Федор Васильевич, расскажите про вашу первую любовь. Ну что вы морщитесь… Иль забыли?
- Вот уж нет, - расхохотался Курицын и подумал, что давно ему не было так хорошо.
От Паоло исходила та же молодая сила, что от буйной травы в огороде, когда после дневной жары от зябких утренников роса столь обильна, что стекает каплями с жестких яблоневых листков, и каждый стебелек держит в себе блестящую каплю влаги, и влажная паутина блестит, как алмазный венец. Всюду жизнь - под каждым камнем, в любой лужице. И запах, запах земли и благоухание всего растущего, что тянется к свету!
А Паоло уже дальше бежал мыслью.
- Как монах может так хорошо нарисовать деву, если ему и смотреть-то на нее запрещено? Китоврасова книга и впрямь драгоценная! Я, чтоб про Китовраса прочитать, в залог ваш перстенек дал.
- Ну и дела! - вскричал Курицын. - Кому же ты отдал?
- Да он вернет. Это только так - для порядку, - и сметливый юноша, отвлекая от скользкой темы, вернулся к началу разговора. - Я вчера на жалейке играл. Это такая дудка двойная, сипло звучит, но весло. А почему на Руси знатным танцевать нельзя? Простолюдины веселятся, а княжичам запрещено. Или я чего-нибудь не понимаю?
- Хватит на сегодня разговоров. Спать. Что сегодня не успели, завтра договорим.
Паоло улегся на свое старое ложе - лавку с деревянным изголовьем. "Сейчас спросить или на завтра оставить? - разговаривал он сам с собой. - Тема уж больно щекотливая…" Помогая мыслям принять правильное решение, он схватился за непокорный завиток надо лбом и стал с силой накручивать его на палец. А Курицын не спит. Тоже о чем-то размышляет. Ишь, посапывает… И поняв, что для деликатной просьбы куда больше подходит темнота, чем яркий день, Паоло опустил ноги на пол, привалился к теплому печному боку и сказал, стараясь придать голосу полную невинность:
- У вас просить хотел, учитель. Это для меня жизненно важно.
- Ну что тебе? - устало отозвался дьяк.
- Я знаю, у вас есть математическая таблица, по которой можно предсказать судьбу.
- Что? - от неожиданности Курицын откинул одеяло и сел на постели. - Это с чего ты такое удумал? Или тебе во дворце про таблицы сказали? Кто?
- Ну ладно, скажу. Секретарь разрядного приказа. Это ему я ваш перстенек заложил. Он о вас очень уважительно отзывается. И ученость ваша распространилась весьма далеко. А про таблицы, которые строят по движению светил, я еще во Флоренции слышал. Называется - гороскоп. Там это было обычное дело. Деньги есть - иди к математику и заказывай таблицу. А в Москве говорят - чернокнижие! Темные люди! Что они в этом понимают. Истина подвластна только умным.
И тут снова, на этот раз громко и яростно, залаяли собаки. Курицын ощупью нашел одежду и стал одеваться, скороговоркой наставляя Паоло:
- Нет у меня никаких таблиц. А ты об этом поменьше болтай, а то наживешь себе и мне неприятностей. Ишь чего удумал! Гороскоп ему подавай! А сейчас лежи и носа не высовывай. Ко мне неожиданный гость пришел. Об этом госте тоже молчок. Пригрел я тебя на свою голову. Спи!
Курицын ушел в соседнюю горницу и плотно закрыл за собой дверь. Младой отрок, но сметливый. Как бы не было лиха!
14
Не нужно особой ловкости, чтоб бесшумно приоткрыть дверь, а в дьяковом дому петли хорошо смазаны - не скрипят. Паоло не считал подслушивание грехом. Сложная флорентийская жизнь и не менее сложная московская приучила его быть всегда начеку. Мало ли, может, и сгодится подслушанное? Торговать тайно добытыми сведениями - это отнюдь, это для негодяев, но любопытное ухо может иногда сохранить не только свободу, но и жизнь. Не подслушай он в Венеции разговор сводного брата с работорговцем, не сбежал бы от беды в Московию, влачил бы сейчас жизнь раба. А могли бы и в Турцию неверным продать.
Вот и сейчас… Если бы Курицын не предупредил, что гость секретный и ты, мол, про него не болтай, Паоло бы еще подумал, вылезать ли из теплой постели. В доме у дьяка всегда паслось много народу. И все с разговорами. Правда, с иными Курицын затворялся и беседовал вполголоса. Когда Паоло жил здесь, ему и в голову не приходило любопытствовать. Слушай не слушай, все равно ничего не поймешь. Но жизнь при дворце многому научила.
Ага… ночного гостя зовут Максим. Что же ты так поздно-то, досточтимый Максим? Лица не видно, лоб прикрыт серым суконным капюшоном. Видно, издалека шел, если борода заиндевела, никак не оттает. А в углу посох стоит, с него тоже лужа натекла.
Разговор за столом шел громкий, оживленный, но видно, что не о деле. Пили уже не взвар, а крепкий мед из больших стоп. Потом Сидор принес сулею с водкой и мису с солеными рыжиками. Еще ели говядину холодную с хреном и утю с капустой. Паоло вдруг смертельно захотелось есть, но он сглотнул слюну и отогнал неуместное желание.
Болтали о трудной дороге, о непредвиденной задержке в пути, о том, что волки на Валдае совсем обнаглели. Потом вынырнуло на свет словечко - Новгород. Так вот откуда прибыл дьяков знакомец. Все, что касалось Новгорода, интересовало Паоло до страсти. Курицын много чего интересного рассказал об этом городе, но зачастую отказывался отвечать на вопросы. "Русь нуждается в объединении и должна собирать русские земли, - говорил Курицын, - так считает царь наш Иван Васильевич, и он прав. Чего хочет царь, того хочет Бог".
- Но зачем это Богу? - не понимал Паоло. - Там, где я родился, все не так. Есть славная республика Флоренция, есть богатая Венеция, гордая Сиена и папский Рим. Еще есть Пиза, Равенна - много! И никому не приходит в голову объединяться. Каждый живет своим порядком и своим умом. А вы говорите: Москва - Русь и Литва тоже - Русь.
- Потому что были русские княжества и все подчинялись Киеву, а потом граду Владимиру. Но прошел Батый по русской земле. Он завоевал северную ее часть и заставил платить Орде дань. А западная часть русской земли отложилась к Литве. И везде говорят по-русски. Ты же был в Вильно.