- Чему меня еще учили в доме дьяка? Федор Курицын - муж, обладающий великими познаниями. Учитель наш Аристотель насчитывает семь свободных мудростей. Сие есть грамматика, диалектика, риторика, музыка, арифметика, геометрия и астрономия.
- Астрологическим таблицам, которые предсказывают судьбу, Курицын тебя тоже учил?
Она спросила быстро, вопрос словно сам с языка сорвался, а голос вдруг и скрипнул, словно дал фальшивую ноту, и Паоло замер с открытым ртом, а потом отрицательно затряс головой.
Мысли его заметались. Вон ведь куда вырулили! Как с ней говорить-то, с этой дамой? Здесь надобно быть откровенным, понеже она царица, но, с другой стороны, младой отрок знал, что откровенным до конца нельзя быть даже с самим собой. Некстати вдруг вспомнилась наука физиогномика, ворота первые… Книга эта - "Тайная Тайных", которую Курицын старательно прятал, а Паоло находил и читал по ночам, учит: "Живот большой - признак глупости и мягкосердечия"… И еще: "…кто имеет лицо с мясистыми челюстями - тот глуп и груб по природе. А глаза самые опасные - цветом похожие на голубизну бирюзы". Но у царицы черные глаза, что есть признак… как там… "у кого глаза средние, неглубоко посаженные, и сурмистые или черные, тот расторопный и разумный". Эта женщина не глупа и не мягкосердечна, но расторопна и разумна. И она царица, у нее приятное лицо, и она ему нравится, нравится…
- Как ты вообще в Москву попал? Тебя ведь привез Юрий Траханиот? Но в его задачу не входило везти в Москву музыкантов. Ты обманул, да?
Паоло дрогнул: откуда знает? Неужели Курицын открыл его тайну? И тут же отогнал эту мысль. Не в привычках Федора Васильевича зря балаболить языком. Видно, наугад пальцем ткнула.
- Простите, дражайшая царица, что оскорблю ваш слух неприятным признанием. Да, я назвался учеником каменщика. Никто не проверял моих слов. Не много народу соглашалось ехать на Русь. Люди страшатся севера и неизвестности.
- А ты, значит, не страшился?
- Мне необходимо было уехать из Италии. На родине у меня не было никаких надежд. Я потерял службу, потому что мой синьор умер. Известие о его кончине я получил в Венеции. Ну… и…
- Откуда ты знаешь русский?
- Нянька у меня была русской, - быстро ответил Паоло, он хотел добавить - "из Новгорода", но опять схватил себя за язык, здесь неуместны подробности. Он уже слышал о ратном походе на Новгород, слышал о принудительном переселении новгородцев в Москву и прочие русские города. Произносить перед государыней слово Новгород - гусей дразнить.
- Расскажи, что за человек был твой синьор.
- О, замечательный человек, достойный гражданин Флоренции. Он был богат, он любил науки и искусства, а более всего он любил читать.
- И еще он был великодушен и сострадателен, добрых людей он хвалил, а о злых сокрушался, - усмехнулась Софья.
"Боже мой, она не верит ни одному моему слову", - смятенно подумал Паоло, но не позволил панике взять верх. Он сыграет свою роль до конца.
- Именно таким он был, бесценная царица.
- Ты служил у него музыкантом?
- И еще секретарем.
Он опять поднял флейту, размещая пальцы в нужную позицию, и даже потянул к ней губы, но Софья не обращала внимания на его профессиональные жесты. Она видела, что мальчишка хочет побыстрей закончить разговор, а это значит, где-то у него скелет в шкафу… мыши на полке и тайна в голове.
- Кто твои родители?
Паоло окончательно смешался, покраснел как маков цвет.
Рука потянулась к голове, он непроизвольно дернул себя за вихор, думая с горечью - зачем мудрить, все равно она из меня все вытрясет.
- Мать моя умерла… и отец тоже, - пролепетал он не поднимая глаз, потом глубоко вздохнул и выдавил через силу: - Я надеюсь, что дражайшая царица отнесется ко мне с пониманием и простит. Я был не до конца искренен. Но более не хочу хитрить. Покойный синьор и был моим отцом. Еще у меня есть брат, и он меня ненавидит. Он убил бы меня, вернись я во Флоренцию.
- Ты бастард?
Паоло вполне устроила такая подсказка, он мысленно перекрестился.
- О, как прозорливы вы, великодушная. Именно так, хоть и тяжело мне в этом сознаться.
Софья задумчиво посмотрела на юношу.
- Сколько тебе лет?
- Шестнадцать, - выпалил он и тут же добавил со смущенной улыбкой: - Скоро будет. - Весь его вид говорил: вот, опять хотел схитрить, но вижу, что вас не проведешь.
Софья улыбнулась удовлетворенно.
- Ну вот теперь, пожалуй, сыграй мне что-нибудь грустное, - сказала она просто и ласково, словно не со слугой говорила, а с близким и хорошо знакомым человеком. - И будем плакать, вспоминать Италию и благодарить Господа, что обретаемся в Москве.
11
Юлия Сергеевна позвонила с утра. Обычный дежурный звонок.
- Ну как у вас?
- Мы с Сашкой убегаем.
- А Ким?
- Его нет, - голос сух, деловит. - Он ушел вчера за сигаретами и все еще не вернулся.
Выражение "все оборвалось внутри" вовсе не преувеличение, Юлия Сергеевна почувствовала, как сердце ухнуло вниз, стукнулось о желудок и начало подпрыгивать, как бешеный мяч.
- Неужели он посмел? Не испугался?…
- Да пиво он уже пил, и не один раз. На Новый год шампанское пригубил. Просто я вас огорчать не хотела. Но чтоб на ночь исчезать - такого не было. Простите, Юлия Сергеевна, я очень тороплюсь.
- Да, да, я понимаю. Ты звонила Макарычу?
- Конечно. Сразу после Нового года. Он сказал - привозите. Но Ким отказался ехать категорически. Я Сашку одеваю. Простите, вечером позвоню, - ту-ту-ту…
Вечером Любочка позвонила, как обещала.
- Да не волнуйтесь вы, Юлия Сергеевна, ничего с ним не случится.
- Но ведь уже случилось. Наверняка он пил. После кодирования это смертельно опасно!
- Как видите - не смертельно. Его хватило только на полгода. Я устала, Юлия Сергеевна. Я устала бороться. Ничего больше не надо. Пусть что хочет, то и делает. Иван Макарович говорит, что толк будет только в том случае, если Ким сам к нему обратится. Понимаете - сам!
- Ты плачешь? Я сейчас приеду.
- Не надо. Я утром Ленчику Захарченко позвонила. Ну, патлатый такой, они вместе с Кимом выставки организовывают. Не помните?
- Он алкоголик?
- Ленчик? Не знаю. Нет, не алкоголик. Он лгун, подлиза, мелкий книжный клептоман, но он не алкоголик. Позвонила Ленчику, он сказал, что возил вчера Кима какую-то картину посмотреть. Не знаю, какую. Может, купить, может, для выставки. Где-то они пересеклись и поехали по делам. Под картину выпили десять бутылок пива, водки ни-ни. Врет, конечно. Так этот самый Ленчик довел Кима до нашего дома, там они расстались. Ночью, да… Куда Ким потом делся - неизвестно. Да не плачьте вы! Что мы все время рыдаем?
Юлия Сергеевна уселась за пасьянс. Зазвонил телефон.
- Жив Ким. Жив курилка. Мне только что позвонил Олег. Мол, Ким у меня в мастерской, сегодня ночевать не придет, но ты не волнуйся - пить мы ему не дадим. Разве что пивка… Но ему ведь и пивка нельзя.
- Кима надо спасать.
- Как?
- А где эта мастерская?
- Какая разница?
- Она на Полянке, да? - Юлия Сергеевна вспомнила двухэтажный особняк во дворе - приют искусств и возлияний. - Мы как-то с тобой туда за Кимом заезжали.
- Может быть.
- За ним надо ехать.
- Это совершенно бессмысленно. И потом, зачем мне лишние унижения? Он ведь не постесняется закатить при всех безобразную сцену. Скажет, что я за ним слежу, что пытаюсь прятать его себе под подол, а он - вольный человек. Они ведь жен не стесняются, мы для них как бы не люди, а семья - только обуза. Там все уж давно холостяки. Жены с ними не уживаются. Не хочу я туда ехать.
- Да, конечно. Я понимаю. Подождем. Ты только не плачь.
- Я не плачу. У меня просто насморк аллергический. Наверное, на нервной почве.
Ну что же - все правильно. Любочка не несет ответственности из мужа, а она несет. Она мать, ей и суетиться. До метро Юлия Сергеевна добежала бегом. Можно было поймать машину, но как укажешь шоферу правильный адрес? К мастерской она могла танцевать только от печки. Доехать до станции "Полянка", а там, как говорил Ким, "огородами, огородами и к Домбровскому". Такую звучную фамилию носил этот признанный только в очень узких кругах гений, мудрец и пьяница - Олег с Полянки.
Там церковь рядом. Юлия Сергеевна не столько рассмотрела ее в первый приезд, на улице тогда тоже было темно, сколько почувствовала, как гору рядом, как тепло от давно протопленной печки. Конечно, глаз уловил некие архитектурные подробности, и услужливое сознание облекло их в слова: живописный антаблемент, кокошники, фигурные фронтоны с пальметками - словом, добротный XVII век. Она была уверена, что сразу почувствует, что церковь именно та, нужная, а дальше в ста метрах в переулочке двор с неприметным особнячком.
Дом был стар, правое крыло вообще пустовало, а в левом томились какие-то убогие, истово ожидающие переселения, жильцы. Именно в правом, пустом крыле находилась обитая жестью дверь, а за ней коленом изогнутая лестница. Выбежав впопыхах из дому, она не подумала, как попадет в мастерскую. Дверь наверняка закрыта, и стучаться в нее бесполезно. Может быть, ее ждет жалкая участь дожидаться сына на улице? И вдруг неожиданный подарок судьбы! Обитая жестью дверь сама распахнулась и словно вытолкнула во двор молодую пару. У женщины на руках был ребенок. Подвальная темнота еще слала какие-то отдаленные выкрики, последний был: "Просто захлопни!"
- Подождите захлопывать! Мастерская Домбровского здесь? Мне как раз туда надо.
Пара удивилась, но пропустила Юлию Сергеевну без слов возражений.