- Врет, честное слово, врет! - закричал Александр. - Знаю я его. Он всегда водит на ярмарку лошадей, то сапатых, то хромых, то слепых, сбудет их кому-нибудь, а взамен возьмет хороших. Так и со своими поступил.
Все смеялись. Сянковский обиделся.
- Спросите у моего отца, если не верите, что я за гнедых чистоганом заплатил, - сказал он, нахмурившись.
- "Да есть ли у тебя, цыган, свидетель?" - "Мои свидетели - жена и дети", - насмешливо протянул один из собравшихся. И снова все захохотали.
- А знаете что, - сказал другой, - нет в округе лучших коней, чем у Топольского. Я видел их вчера в парной упряжке: мышиной масти, быстрые, хороши, как игрушки.
- У какого это Топольского? - спросил кто-то, видимо, из посторонних.
- А у того, что из Тополина.
- А! Это тот, что обручен с паной Неменской?
- Вот счастливец, черт его побери! - воскликнул Александр. - И лошади у него самые красивые в округе, и обручен с самой красивой девушкой! Послушай, Котович, - обратился он к стройному юноше в слишком узком пальто, - ты ведь был в нее влюблен, верно? И получил отказ, а?
- Где там, - возразил Котович, - не про наши ноги эти пороги. Я всего лишь управляющий имением, хоть и большим, а у нее собственный фольварк. Да и кроме того, она уже год помолвлена с Топольским.
- Глупости, - сказал Александр, - от помолвки недалеко и до размолвки.
- Нет, я сам не хочу чужой невесты, - ответил Котович. - Это правда, что панна Винцента мне нравилась, но, когда я узнал, что она обручена, я и думать о ней оставил. Сохрани меня Бог невесту у кого-нибудь отбить.
- А я бы отбил, если бы мне понравилась, - сказал Александр. - Какое это имеет значение? Знаешь поговорку: коня торговать да невесту сватать…
- А все ж таки н-не пристало… - прервал его, слегка заикаясь, толстый и лысый шляхтич.
- Ладно, Рыбинский, не вам об этом судить, сеяли бы свою гречку да Богу молились, - ответил Александр, вызвав новый взрыв смеха.
- Лучше Богу молиться и гречку сеять, чем вот так вот баклуши-то бить! - в свою очередь отрезал Рыбинский.
Александр слегка смутился и повернулся к нему спиной.
- Знаешь, Олесь, ты, видно, в сорочке родился, - сказал другой, - панна Винцента хоть и обручена, а приветливо на тебя поглядывает.
- Э! Откуда вы это знаете? - сказал Александр, поправляя галстук.
- Ого! Шила в мешке не утаишь! Разве не видно было, как она на тебя посмотрела, когда ты в позапрошлое, кажется, воскресенье подал ей молитвенник перед костелом.
- В самом деле? Посмотрела? - спросил Александр, махнув пальцем по усикам.
- Ох, будто он сам не знает! Невинный младенец! - воскликнул Сянковский.
- Честное слово, не заметил, - ответил Александр, продолжая поглаживать усики.
- А пани Карлич? О ней ты тоже ничего не знаешь? - шутливо спросил кто-то.
- Ну, пани Карлич - это другое дело, - ответил Александр с многозначительным смешком.
- Надо же уродиться этаким красавчиком! - воскликнул плечистый и краснолицый Сянковский. - Ах ты Господи, мне бы твой чуб и такие девичьи руки, как у него!
- Ладно, хватит вам болтать глупости, - промолвил Снопинский с явным удовольствием. - Пойдемте-ка лучше в костел.
- Еще не звонили, - заметил кто-то.
- Ну и что? Поглядим, как будут подъезжать дамы.
Вся компания во главе с Александром, громко переговариваясь и смеясь, вышла из корчмы, сопровождаемая восхищенными взглядами мужиков и евреев, пересекла рыночную площадь и выстроилась перед окружавшей костел решеткой. Александр занял место у самого входа на кладбище: помахивая тросточкой, он болтал со своими приятелями, а между делом бросал взгляды и отпускал игривые замечания в сторону деревенских девок и молодаек, которые сидели неподалеку на земле и тоже почти все украдкой на него поглядывали.
- Черт тебя побери, Олесь, какое на тебе красивое пальто! - воскликнул один из юнцов. - Кто тебе шил? Уж наверное не Лейба?
- Я привез его из Варшавы, - отвечал Снопинский, пощипывая усики, - и эту шапку тоже.
И, сняв с головы шапочку, на подкладке которой действительно был фирменный знак одной из варшавских фабрик, он показал ее стоявшему рядом приятелю. Шапка пошла по кругу, и все восхищались ею.
- Вы только нам него посмотрите, - кричал Сянковский, - одни лишь варшавские наряды на нем! Да ведь это уйму денег стоит! Неужели папаша тебе столько дает?
- У меня свои, - ответил Александр, небрежно надевая вернувшуюся к нему шапку.
- Свои? - изумился лысый Рыбинский. - А когда же это вы успели заработать?
Александр смерил его презрительным взглядом и насмешливо улыбнулся.
- Милейший пан Рыбинский, - процедил он, - только у голышей нет денег, если они их сами не заработают, а я к ним, слава Богу, не принадлежу. Мой отец арендует землю вовсе не по необходимости, а так, для забавы, по старой привычке, если б он хотел, у него могло бы быть собственное имение.
- А я слышал, будто твой отец хочет купить имение для тебя, - сказал Сянковский.
- Да, верно, - небрежно ответил Александр, - но я не хочу. Какое можно купить имение в этих местах?! Мелочь!
- Ну не скажи, - возразил Котович, - я слышал, что графиня продает Пшеничную. Это отличное имение: тридцать дворов, сто двадцать моргов земли на каждый севооборот и прекрасный сосновый лес.
- Нет, это не то, - сказал Александр, - мне хочется чего-нибудь действительно порядочного, дворов хотя бы на восемьдесят, а главное, усадьба чтоб была хороша.
- Так это же сундук денег понадобится для покупки такого имения! - воскликнуло сразу несколько голосов.
- А на что же и деньги, коли они есть? - отвечал со снисходительной улыбкой Александр. - Если уж хозяйничать, так с размахом. Копаться на пятачке - это не для меня!
- Ишь какой важный, - шепнул Котович Рыбинскому.
- Да уж, - шепотом же ответил Рыбинский, - папаша в его годы в сермяге ходил да в рваных сапогах, пять дворов арендовал для начала, а сыночку, видите ли, не пристало с мелочью возиться.
- А верно ли, что отец так богат?
- Ты что, не знаешь доходов арендатора? Если есть у него порядочный инвентарь да несколько тысяч рублей наличными, так и слава Богу. Но сынок быстро все растранжирит, вот увидишь.
- Я думаю! Пальто из Варшавы!
- И шапочка!
- Для чего же и ездил панич в Варшаву прошлым летом - то-то деньжат посеял на варшавских мостовых!
- А как же! Привез несколько дюжин перчаток, которые он нам показывал, да конфеты для пани Карлич.
- Господи помилуй! Не понимаю, как это пани Карлич не стыдится дурить голову такому, с позволения сказать, шуту. Ведь богатая помещица да и не первой молодости.
- Чего ты хочешь? Красивый парень!
Так шептались между собой шляхтичи, искоса поглядывая на фланирующего перед оградой Александра. Вдруг кто-то крикнул:
- Сянковские едут!
На площади показалась старомодная четырехместная колымага, в которой сидело семейство Сянковских: две дочери, мать и загорелый отец; он тоже арендовал у графини X. одно из ее имений.
Когда экипаж остановился перед воротами кладбища, Александр подскочил, отдернул занавески и, сняв шапочку, с галантными поклонами помог дамам высадиться. Поцеловал руку матери, пожал ручки барышням, спрашивал, как здоровье, восхищался хорошей погодой и, расточая поклоны и комплименты, проводил дам до половины кладбища, а затем вернулся на свой пост. Статные, свежие и весьма недурные собой девицы Сянковские очень мило ему улыбались, а когда он отошел, одна из них несколько раз оглянулась на него.
После Сянковских к костелу двинулся весь приход. Подъезжали всевозможные брички, двуколки, тарантасы и коляски, а из них высаживались мужчины и женщины в самых разнообразных нарядах. Александр распахивал дверцы карет, кланялся дамам, прибывшим в колясках, зато тех, кто приезжал в простых бричках, едва удостаивал взглядом, разве что в какой-нибудь сидела молоденькая и хорошенькая; такой он посылал огненный взгляд, а когда она проходила, поворачивался к стоявшим рядом приятелям и вполголоса говорил:
- Недурная шляхтяночка!
Последней подъехала маленькая изящная двухместная карета, запряженная шестеркой каурых лошадей и с ливрейным лакеем на запятках.
- Пани Карлич! - послышались голоса, и все глаза обратились на Александра.
Тот с трудом сдерживал насмешливо-самодовольную улыбку.
Из игрушечной кареты высадилась женщина лет тридцати с лишним, но еще очень красивая. Лицо у нее было смуглое, волосы чернее воронова крыла и глаза черные, огненные; шлейф ее платья волочился по земле, лицо полуприкрывала прозрачная кружевная вуалька, на руке висели агатовые четки с дорогим золотым крестом. Весь ее вид говорил о светской женщине, привыкшей вращаться в высшем кругу, но вместе с тем о женщине порывистой, впечатлительной, капризной, которая всеми силами стремится продлить последние годы молодости, несомненно бурной и блестящей. Выходя из карсты, она бросила быстрый взгляд Александру, который вместе с ливрейным лакеем распахивал дверцы кареты, подала ему руку, и они вполголоса обменялись несколькими словами. Затем пани Карлич еще раз остановила свой огненный взор на прекрасном лице юноши, улыбнулась ему и пошла через кладбище к костелу. Александр вернулся на свое место у калитки, но был задумчив; время от времени он слегка улыбался, видимо, поглощенный приятными или забавными мыслями.
- Ну, пойдемте же и мы в костел, все дамы уже приехали, - сказал Сянковский.
- Не все! - возразил Александр.
- Он еще кого-то ждет! - послышался голос.
- Я знаю кого, - возразил другой.
- Кого?
- Панну Неменскую.
- Это правда, Олесь?