- Друг ты мой дорогой, - заговорил он после долгого молчанья, - ты, надеюсь, позволишь так себя называть, - спасибо тебе! Великую радость ты мне доставил, открыв передо мной свою душу. Сам я уже давно расстался с заботами и утехами личной жизни, и нет для меня иных радостей, кроме общего блага, и иных горестей, кроме общей беды. Не удивляйся же тому, что, когда я гляжу на умы слабые и неразвитые, на испорченность, на то, как напрасно растрачиваются иные способности, сердце у меня обливается кровью; не удивляйся также и радости, которая охватывает меня, когда я вижу честность, справедливость, упорный труд, ибо в эти минуты перед моими глазами, уставшими глядеть на людские несчастья, раздвигается занавес, за которым скрывается будущее, и я вижу вдали солнце лучшей доли. Да, лишь вы, труженники, благородные и неутомимые, лишь вы одни можете заставить его засиять на нашем небе. Потому-то, хоть мы знаем друг друга лишь с сегодняшнего утра, я тебя полюбил, ибо глубоко заглянул в твою душу, и по праву своих седин благословляю тебя! Позволь тебя обнять!
Оба встали и крепко обнялись. А пан Анджей, обнимая Болеслава, несколько раз повторил тихим, взволнованным голосом:
- Такие нам нужны! Такие нам нужны!.. А теперь, - воскликнул он, - выпьем за здоровье твоей прелестной невесты!
Они подняли рюмки.
- Милый Анджей, - весело воскликнул Болеслав, - раз уж ты так добр ко мне, обещай исполнить мою просьбу!
- Какую? Говори.
- Приедешь на мою свадьбу?
- Хоть с края земли! - ответил развеселившийся гость, и они снова обнялись.
V. Провинциальный лев
Верстах в шести-семи от Неменки и Тополина, а от Адамполя так и все десять насчитывалось, лежал городок N. Окрестные жители часто туда ездили на богослужения в приходском костеле, на воскресные базары и в знаменитую на всю округу корчму, над воротами которой красовалась грязно-желтая вывеска с грязно-голубой надписью: "Чай, кофе, бильярд и прочие тому подобные напитки".
Приходской костел, весьма солидное каменное здание, вместе с прилегавшим к нему обширным кладбищем, обнесенным красивой решетчатой оградой, расположились на невысоком холме; за ним виднелся чистенький домик настоятеля, весь в тени фруктовых деревьев, с зеленым двором и аккуратно подстриженной живой изгородью.
Корчма, в которой угощали "бильярдом и прочими тому подобными напитками", помещалась в большом двухэтажном доме с широким подъездом на двух каменных столбах и стояла на рыночной площади в самом центре городка, господствуя над окружавшими ее убогими домишками; жила в них ремесленная беднота, преимущественно еврейская, да несколько убогих богомолок, а на каждом углу торчала какая-нибудь лавчонка, торговавшая мылом, свечами, ремнями, тесьмой и прочей мелочью.
Ксендз, немолодой почтенный человек, пользовался в городке всеобщим уважением за образованность и истинное благочестие.
Хозяин корчмы, Шлёма, рыжий еврей с бородой и пейсами, прославился в околице после того, как завел у себя бильярд, о котором прежде здесь мало кто слышал, разве только в богатых домах. Была У Шлёмы и жена Сарра, расторопная и словоохотливая еврейка, оба слыли в околице добрыми людьми, да они и сами были о себе не последнего мнения, поскольку каждый из них имел немаловажный повод гордиться собой. Шлёма гордился тем, что первый завел у себя чай, кофе и бильярд, и как человек с размахом свысока смотрел на своих отсталых собратьев корчмарей, которые не могли предложить посетителям ничего, кроме водки да баранок. Сарра же могла похвастаться, что родилась и выросла в Вильно, а стала быть, побывала в свете, не то что ее знакомые еврейки, ничего не видевшие, кроме городишка N. или деревни, где их мужья торговали горелкой.
В это погожее апрельское воскресенье городок N. Был полон движения, - впрочем, по воскресеньям там почти всегда бывало шумно. Мужики, мелкая шляхта и крупные землевладельцы сходились и съезжались на богослужение. В десять часов утра, то есть за добрый час до начала службы, перед костелем уже собралась большая толпа. Несколько беговых дрожек стояло и около двора священника; видно, их хозяева, приехав пораньше, пошли навестить священника до мессы, может быть, с тем чтобы заказать панихиду по ком-нибудь или молебен о ниспослании хорошего урожая.
Но и перед корчмой стояло немало лошадей, возов и бричек, а внутри было людно и шумно. В первом помещении сидела на скамьях добрая дюжина мужиков; двое растрепанных подростков, мальчик и девочка, дети Шлёмы, угощали их водкой. Отсюда можно было выйти на лесенку, ведущую на второй этаж, некое подобие деревянной мансарды, которую Шлёма пристроил к каменному первому этажу с целью размещения знаменитого бильярда.
Надстройка представляла собой одну большую комнату, которую Шлёма гордо окрестил "залой". Публика, благодарная предприимчивому корчмарю за импровизированное нововведение, приняла это название, и так оно и осталось. Говорили: зайти в залу, играть в бильярд в зале, встретиться в зале и т. п.
В зале было три окна с видом на базарные рундуки, пол был сколочен из неровных, покрашенных красной краской досок, а беленные когда-то стены уже посерели от пыли и табачного дыма. Посреди стоял бильярд, покрытый, в отсутствие посетителей, толстым холщовым чехлом; занавески на окнах, такой же белизны, как стены, были вдобавок украшены гирляндами паутины; на подоконниках стояли выщербленные горшки с геранью и кактусами. Вдоль стен выстроились бильярдные кии и стулья, обтянутые выцветшим ситцем, стоял красный диван с порванной обивкой, на который нельзя было сесть, не уколовшись об торчащий изо всех дыр волос, и два-три столика, за которыми можно было играть в карты, а также пить кофе, чай "и тому подобные напитки".
Такова была эта зала.
Шлёма гордился ею, да и не только Шлёма, а и другие местные евреи. Проходя мимо корчмы, они задирали головы, глядели на окна и, показывая пальцем, говорили друг другу:
- Siehst du? Занавески!
В это воскресное апрельское утро в зале находилось несколько молодых людей. Двое из них сидели у окна и пили чай. Вряд ли они выехали из дому не позавтракав, но чаепитие у Шлёмы, в особенности с добавлением рома, считалось среди посетителей залы признаком хорошего тона. Двое-трое других, взявшись под руки, прохаживались вокруг бильярдного стола, громко разговаривая и смеясь; сидевшие за чаем тоже смеялись, что не мешало чаепитию, поскольку пили они медленно, чуть не давясь каждым глотком; чай, к слову сказать, был здесь отвратительный.
Все эти молодые люди выглядели как крестьянские парни, одетые на господский лад. Их тужурки и пальто из тонкого сукна, шитые местными портняжкой Лейбой, евреем с седыми пейсами и красным носом, были либо чересчур длинны, либо коротки, огромные, бантами, галстуки резали глаз своей пестротой, а руки, грубые, мускулистые, загорелые, явно не были созданы для разноцветных перчаток, которые выглядывали у них из карманов или валялись на бильярдном столе.
Внезапно на улице, которую Шлёма для пущего форса велел вымостить у входа в корчму булыжником, быстро застучали колеса двуколки; молодежь бросилась к окнам.
- Снопинский приехал! - кричали все.
Дверь с шумом отворилась, и в комнату, помахивая тростью с золоченой ручкой, вошел Александр. Он был в элегантном платье светло-коричневого сукна, в темно-зеленых перчатках и в ловко сидевшей на голове шапочке.
- Как поживаешь, Олесь? Что так поздно, Олесь? - восклицали друзья.
- Как поживаете, пан Александр, мы ждем вас! - говорили менее близкие знакомые.
Александр бросил тросточку на стул и крикнул мальчику, который тут же показался в дверях:
- Чаю, Мойша!
Мальчик побежал исполнять поручение.
- Чаю с ромом! - крикнул ему вслед Александр. - Да только с настоящим, с ямайским, понял?
И начал здороваться с товарищами. Все так энергично пожимали ему руку, что лопнула зеленая перчатка, и так крепко обнимали и целовали, что с головы у него слетела шапка которую он не снял, войдя.
- А! - воскликнул он, бросаясь на диван. - Едва удалось сегодня вырваться из дому! Приехал к нам какой-то наш родич из Ковенской губернии, богатый человек, но скучный чертовски, ученый, а папа хотел, чтобы я с ним вместе поехал в костел. Но я не дурак! Как-то выкрутился! Во-первых, я бы тогда не успел побывать до богослужения в зале, а во-вторых, мой уважаемый родственник всю дорогу читал бы мне мораль.
- Ха-ха-ха! - расхохотались молодые люди. - И что же за мораль он тебе читает?
- Ну, прямо ко мне он, натурально, не обращается, - отвечал Александр, развалившись на диване и закуривая папироску, - я, слава Богу, уже не ребенок и не какой-нибудь студент. Он все больше обиняками, все рассказывает о своих сыновьях, как они кончили университеты, да как работают, да как каждый молодой человек должен трудиться на благо человечества и во славу Божию и тому подобное. А я слушаю и будто бы не понимаю, что все это камешки в мой огород. В конце концов каждый может иметь свое мнение, он одно, я - другое!
- Разумеется! - послышалось сразу несколько голосов.
- Сянковский! - воскликнул Александр, вдруг срываясь с дивана. - Я видел перед корчмой твоих лошадей, - какие прекрасные гнедые! Откуда ты их взял? И куда ты дел своих сивок? Должно быть, спустил кому-нибудь и вдобавок надул. Не сапом ли они заболели, а? Признавайся! Верно?
- Да нет, что ты, я купил этих гнедых за наличные, честное слово! - гулким басом оправдывался среди общего хохота широкоплечий и загорелый молодой человек в непомерно длинной тужурке.
- Ну, и сколько же ты заплатил за них?
- Сколько заплатил, столько и заплатил. Не скажу.