Она ничего не могла вытянуть из Морвенны. Та никогда не жаловалась, но часто странно себя вела - была растрепана и имела отсутствующий вид. Ее темные глаза будто смотрели на то, чего не замечает гостья. Это было неприятно. Иногда ее мягкий голос становился резким и поражал силой. Она не отвечала, когда с ней заговаривали, но это обычно проходило через несколько минут. Морвенна теперь почти не писала матери, а когда миссис Чайновет захотела приехать, нашла предлог и заявила, что это будет неудобно. Она никогда не говорила о Ровелле, а если кто-то упоминал ее сестру, то резко обрывала разговор.
Но тем не менее больной Морвенна не выглядела. Она двигалась проворно, но только когда решала двигаться, и следила за порядком в доме, хотя и не слишком пристально. Она занималась благотворительностью и никогда не отказывалась от посещений больных и умирающих. Внешне казалось, что викарий не мог бы найти более подходящую жену. Да и выглядела она хорошо. Но всё же ее внешность изменилась, стала какой-то диковатой.
Что действительно удивляло Элизабет во время визитов к Морвенне, так это что Уитворты никак не могут найти подходящую няньку для юного Джона Конана. Милую девушку, проработавшую полтора года, уволили, а за ней последовала череда странных женщин: крепкие, средних лет, с мрачными, покрытыми бородавками лицами, с пронизывающим взглядом узких глаз, пахнущие крахмалом и камфорными шариками, они были то раболепными, то нахальными. Элизабет не взяла бы в свой дом ни одну из них и как-то сказала Морвенне, что стоит подумать о симпатичной девушке помоложе, у нее есть две на примете.
Лицо Морвенны исказила гримаса.
- Их выбирает Оззи, Элизабет. Оззи и увольняет. Думаю, он никак не может найти подходящую. По крайней мере, так он мне говорит.
- Чтобы присматривать за маленьким мальчиком? Как странно.
- Осборн - странный человек, Элизабет.
- Почему бы тебе не пригласить одну из твоих сестер? Мне кажется, Гарланда была бы рада, да и тебе составила бы компанию.
- Я никогда больше не приглашу сюда сестру, - ответила Морвенна.
II
Десятого декабря, через неделю после того как жалкий маленький гробик опустили в землю рядом с роскошным склепом, который воздвиг себе Рэй Пенвенен, Кэролайн Энис вошла в кабинет мужа после ужина и постояла немного, прислонившись спиной к двери и глядя на его истощенное лицо и седеющие волосы. Дуайт встал и поставил кресло так, чтобы сесть вместе с ней у стола, но Кэролайн подошла к камину и протянула руки к огню. Поверх белого шелкового платья на ней был зеленый передник, как будто она в любую минуту может взять на руки ребенка.
- Дуайт, - сказала она, - мне кажется, мы принимаем это слишком близко к сердцу.
- Возможно.
- Дети - дело обычное. Мы же оба считаем, что мир перенаселен, правда? Нас и так слишком много. Какое значение имеет еще один человек. На прошлой неделе ты рассказывал мне о миссис Барнс, которая за десять лет потеряла девятерых. Тот факт, что своего ребенка мы ставим выше других, показывает лишь нашу неспособность оценивать соразмерно. Мы потеряли ребенка, вот и всё. Если бы я была создана для материнства, вероятно, я бы приняла это куда хуже, ведь это мой первенец, а мне уже почти двадцать пять! Но ты, ты, всю жизнь наблюдающий жалкие потуги пациентов избежать неизбежного конца, ты, рассказывающий о том или ином пациенте с базедовой болезнью, золотухой или цингой и о том, что ничем не можешь им помочь, а лишь облегчить страдания, которые окружают тебя повсюду, с какой стати тебе горевать, если плод нашего союза избавлен от боли земного существования, так рано оказавшись в могиле? Меня это озадачивает.
Дуайт едва заметно улыбнулся.
- Вовсе нет. Потому что ты человек, как и я. Наказание и награда за это - то, что мы принимаем друг друга не просто как пассажиров на борту, а как людей, которых любим, к которым привязаны. Мы не можем избежать обязательств, накладываемых человечностью. А одно из них - горевать по любимым, они у нас в сердце и в крови.
Кэролайн поморщилась.
- Но ты ведь знаешь, Дуайт, я никогда не хотела стать матерью.
- Что за вздор! Ты была ею, и прекрасной, и не сомневаюсь, что снова будешь.
- Нет... Пока нет. - Она сделала два шага, встала рядом с ним и положила руку ему на плечо. - Дуайт, я хочу от тебя уехать.
В тишине уголь в камине вспыхнул ярким синеватым пламенем, а потом погас.
- Что ты сказала?
- О, не навсегда. Не радуйся, тебе так легко от меня не отделаться... Но я хочу уехать. Уехать из Киллуоррена, из Сола, от здешних людей. Я тебя подвела, подвела себя, всех, я чувствую такое тяжкое бремя вины... Я никогда не умела из-за этого плакать, сам знаешь, этот груз невыплаканных слез просто меня разрывает. Ужасное и унизительное признание, и я могу сказать это только тебе. Но я чувствую, что пока остаюсь здесь, в этом доме, с этой... мебелью, серебром дядюшки Рэя, медицинскими склянками, со слугами, пытающимися быть добрыми, и... и моими лошадьми, и Рут Тренеглос, и охотой, и... и твоей добротой и снисходительностью... я чувствую, что не смогу залечить раны.
Дуайт встал, не глядя закрыл книгу и уставился на манжету, где обнаружилось какое-то пятнышко, а потом поднял взгляд на жену.
- И как ты намерена поступить?
- Не знаю. Может, поеду в Лондон, проведу там месяц или два у тетушки. Не знаю.
- Ты хочешь, чтобы я поехал с тобой или предпочитаешь ехать одна?
- Как ты можешь поехать? Здесь же пятьдесят... сотня... две сотни больных, которые на тебя надеются. Как я могу увезти тебя от них? Я уже... уже чувствую себя эгоисткой, стоило мне только высказать желание уехать. Ты не можешь сбежать. Прошло всего три года с тех пор, как ты спасся из французской тюрьмы, почти скелетом. Всего год как ты пришел в себя. А теперь ты пустил корни здесь и борешься с тяжелой утратой, с потерей Сары, а твоя бесполезная нестойкая жена желает покинуть тебя и утешиться, сбежав от всего этого. Я не могу просить тебя поехать со мной, Дуайт. И не стану. Я никогда бы не попросила тебя быть таким эгоистичным. Только мне дозволено быть эгоисткой.
- Это можно было выразить куда более мягкими словами.
- И не пытайся, я всё равно не поверю.
Дуайт опустил взгляд на заглавие книги. В отличие от той, что читал Росс, она только что вышла и называлась "Исследование способов и эффектов вакцинации от оспы", доктора Эдварда Дженнера. Одна свеча оказалась кривой, и воск стекал вниз и застывал, как второй подбородок гнома, а пьяный фитиль посылал вверх кудряшки дыма.
- Если мы уедем только на месяц, я бы мог найти кого-нибудь вместо себя. В "Британском критике" всегда есть объявления.
Она покачала головой.
- Думаю, это затянется на более долгий срок, дорогой. И... мне кажется, лучше нам расстаться... на некоторое время. Три года я пыталась вернуть тебе здоровье, и вроде бы в этом преуспела?.. - Она подождала, пока Дуайт кивнет. - Но иногда, ты должен признать, моя настойчивость, мое вето на то или сё, тебя раздражали. Определенным образом, хотя и неохотно, я ограничивала свои... свои потребности в обществе, зная, что тебе эти занятия не по душе. Мы пришли к компромиссу. А Сара сцементировала этот компромисс... Но ее больше нет, и я думаю... я уверена, что теперь компромисса будет достичь тяжелее. Это может привести к трениям, даже ссорам... И что бы ни говорили всякие глупцы, от ссор брак крепче не становится. Поэтому мне кажется, нам обоим нужно передохнуть. И думаю... тебе тоже так лучше.
- Позволь мне самому решать, что для меня лучше.
- Дорогой, именно этого я и не в состоянии сделать, а теперь и не буду. Через три-четыре месяца, когда самые темные дни будут позади, мы можем найти другое решение, и сделаем это вместе.
- И ты хочешь уехать... прямо сейчас?
- Скоро... Прости. Очень скоро.