Сэр Хью сердито огляделся и нашел другую бочку, сел и расхохотался. За всё время знакомства Демельза ни разу не видела, чтобы он по-настоящему смеялся. Возможно, ему мешало сладострастие. Звук был чудовищным, смесь львиного рыка и крика осла, в кухонных окнах показались испуганные лица, а Джек Кобблдик высунул голову из дальнего амбара. На некоторое время смех даже заставил Прилива встать. Несколько секунд он стоял ровно на всех четырех ногах, уставившись на волосатое рычащее чудовище, а потом развернулся и с извивающимся, как червяк, хвостом, скрылся в самом темном углу свинарника.
Через некоторое время сэр Хью Бодруган похромал обратно в гостиную, потребовав, чтобы Демельза дала ему руку для поддержки. Он отказался от канарского, но выпил бокал бренди и пролил его на лучшее кресло, вытянул крепкие короткие ноги, а по его щеке время от времени скатывалась слеза.
К разочарованию сэра Хью, к ним присоединился Росс, и несмотря на все намеки, явно не собирался уходить на шахту. Сэр Хью, делая хорошую мину при плохой игре, заявил, будто теперь рад, что Росс отказался продать ему долю в Уил-Грейс, поскольку, по слухам, шахта через год закроется. Росс ответил, что знает сэра Хью как человека азартного, и готов ли он поспорить на тысячу гиней, что Уил-Грейс будет работать и с приходом нового столетия? Сэр Хью, никогда не чувствовавший себя свободно с Россом (кто знает, чего от него можно ожидать, человек он ненадежный, наверняка это из-за дурной крови), одним глотком расправился с бренди и протянул бокал за новой порцией.
- Нет, сэр, ведь это не больше того, что я потерял бы, вложив в шахту деньги. - Эта странная логика убедила сэра Хью, что последнее слово осталось за ним, и он сменил тему: - На военном фронте опять что-то затевается, да? Франция почти объявила войну Соединенным Штатам. Безумный Павел настроен против французов. Говорят, еще до Рождества мы начнем с ним переговоры. А восстание в Ирландии подошло к кровавому концу.
- А Гош умер, - сказал Росс.
- Кто?
- Гош. Генерал Гош. В тридцать один год. Такой же великий генерал, как Бонапарт. Значит, риск вторжения в Англию уменьшился.
- А что насчет Бонапарта? Какую гадость он еще устроит?
- По сведениям курьера, отправленного из Константинополя по суше, в июле он высадился в Египте, взял Александрию и двинулся на Каир.
Сэр Хью почесал голову под париком.
- Всё-то вы, молодежь, знаете. Ну разумеется, теперь ведь вы член парламента... И чем вы там занимаетесь? Подозреваю, болтовней. Пустыми разговорами. Если бы ваша шахта производила пустопорожнюю болтовню, Полдарк, вам было бы чем поделиться в Вестминстере, вы бы запечатывали ее в бочки, как газ, и выпускали там, где могли бы воспользоваться! Как сэр Горацио Нельсон! Что если ей можно было нагрузить корабли и стрелять из пушек! - Сэр Хью закатился тем сдержанным смехом, к которому Демельза привыкла. - Но у меня для вас есть местные сплетни. Вы приглашены на прием к Уорлегганам в Тренвит в конце этого месяца?
- А вы как думаете? - спросил Росс.
Хью снова засмеялся.
- Вряд ли. Учитывая, откуда дует ветер, мне сложно это представить. Но, судя по всему, событие будет грандиозное. Многие из нашей округи приглашены - Тревонансы, Тренеглосы, Тиги, Чоуки, Девораны, Хокинсы. Но и кое-кто из других графств - несколько парламентариев, как мне сказали. Нехватку воспитания Джордж Уорлегган замещает предприимчивостью. Как я слышал, он вскоре и сам собирается вновь избраться в парламент. Пусть уж лучше он, чем я. День за днем просиживать в этом шумном зале, слушая чужую болтовню, не лучше, чем сидеть на стульчаке, сделав свои дела.
- Вы правы, - сказал Росс. - Так значит, вы не едете в Тренвит?
- Я? Не еду? Да с чего это? У меня нет желания пудриться и наряжаться, как щеголь, но Конни собирается поехать, а раз уж Конни этого хочет, то мы будем там оба!
Сэр Хью захлебнулся смехом.
- Вам это кажется забавным? - поинтересовался Росс.
- Нет, я вспомнил о свиньях. В следующий раз, когда мы устроим прием, а в нынешние времена это случается нечасто, я подумываю напоить парочку своих боровов. Вот уж все повеселятся!
III
Ночи в Корнуолле редко бывали теплыми, но в последнюю неделю августа море и землю словно кто-то заколдовал, и привычные ветра стихли. Возвращаясь домой из Грамблера, Росс встретил Пола Дэниэла.
- Когда выходишь на ночную рыбалку, Пол? - спросил он.
- Сегодня, сэр. Погодка что надо, наверняка будет хороший улов.
- А потом на зайцев?
- Пожалуй.
- Смотри только, не забирайся на земли Тренеглосов. Теперь там командует мистер Джон, а он более щепетилен в этих вопросах.
- Мы будем держаться берега, сэр. Ну, в основном.
Пол опасливо покосился на Росса.
Тот улыбнулся.
- И сколько вас сегодня будет?
- Ну... Может, с десяток или больше. Заки Мартин, Генри Камоу, Джуд Пэйнтер, Боун, Трегирлс, Эллери, Хоблин. Да вы всех их знаете.
- Джуд? А он не слишком стар?
- Не слишком стар, чтоб вцепиться в леску и давать непрошеные советы.
Росс закатил глаза.
- А еще один новобранец не нужен?
- Это вы-то, сэр? Было бы отлично. Как в былые времена.
- Когда начинаете?
- Часиков в одиннадцать. Карноу работает на шахте до десяти, а в полночь начинается отлив.
- Я приду.
Рыбалкой на леску или сетью в Корнуолле занимались веками. Это был существенный источник пропитания, и выходили в море не только из крохотных рыбацких портов и бухточек, чтобы ловить на продажу, но и с длинных пляжей, где грохотал прибой, а песок был гладким на многие мили. На этих пляжах, на которые море дважды в день наступало и отступало, не было ни единой скалы, море было мелким, а песок твердым, именно здесь процветала морская живность: макрель, камбалу, окуня, ската и даже морского петуха можно было поймать сетью или на удочку и аккуратно вытащить.
В детстве Росс часто отдавал дань рыбалке. Беря пример с отца, Толли Трегирлса и в меньшей степени с Джуда Пэйтера, он проводил в море многие часы во все времена года, и когда летом в полнолуние разгоряченные люди трудились на пляже, и когда в февральские холодные ночи град обдирал кожу, словно дробь.
При рыбалке на леску во время прилива на нее нанизывали где-то пятьдесят крючков, и кто-нибудь отплывал с тяжелым камнем, чтобы ее заякорить, а через несколько часов, когда море накатится и снова отступит, леску вытягивали и снимали добычу с крючков. Рыбалка сетями была более сложным делом. Использовали тонкую и легкую веревочную или хлопковую сеть, с одной ее стороны привязывали пробки, чтобы она держалась на поверхности, а другую сторону опускали с помощью грузил весом в одну унцию почти на дно. Один рыбак, а если сеть была большой, то и два, плыли с основной леской, а третий подтягивал другой конец.
Заплыв на триста или четыреста ярдов, они сворачивали параллельно берегу, и потом возвращались на берег с леской в руках или обернутой вокруг пояса, таким образом описав в море полукруг. На берегу тут же начинали вытягивать сеть в надежде (как правило небезосновательной), что поймали в невод рыбу. Это тоже проделывали при отливе, частично потому что рыбы было больше, но также из-за более слабого прибоя.
Когда Росс присоединился к рыбакам, они ловили сетью, причем четырьмя группами. Мальчишкой он часто гадал, почему рыбаки в четыре-пять превосходных ночей ничего не предпринимают, и вдруг все разом спускаются на пляж ловить. Ему никогда не встречался человек, который мог бы это объяснить, видимо, ими двигал какой-то первобытный инстинкт.
Сейчас ближайшая сеть находилась как раз чуть ниже заброшенной шахты Уил-Лежер на земле Тренеглоса, и рядом со старой штольней горел огонек. Много лет назад пивной бочонок наполнили воском, а в центр засунули пропитанную селитрой веревку. Время от времени добавляли новый воск и иногда обновляли веревку, но казалось, будто старая бочка прослужит вечность. Она походила на огромную свечу и давала на пляже не только свет, но и немного тепла, вокруг нее всегда толпилось несколько рыбаков, попивая ром. Выпивка была такой же неотъемлемой частью действа, как и рыба.
Когда подошел Росс, огрызок луны как раз поднимался из-за песчаных дюн, как надкусанный фальшивый пенни. У бочки сидели на корточках трое, один подносил ко рту бутылку. Нет нужды говорить, что это был Джуд Пэйнтер. В коричневых залатанных плисовых штанах, изношенных чулках и тяжелых башмаках, с наброшенной поверх сюртука куском дерюги и в старой фетровой шляпе, натянутой на уши, он выглядел так, будто оделся для декабрьской работы на кладбище, а не для ночной рыбалки в теплом сентябре.
- А, Джуд, - сказал Росс. - Как всегда при деле? Кого нынче хоронишь?
Джуд не позволил внезапно возникшему бывшему хозяину нарушить ритм его кадыка. Он опустил бутылку и вытер рот тыльной стороной ладони. Потом лизнул руку, чтобы не потерять ни капли.
- А, капитан Росс. Вечно вы шутите, да? Пруди завсегда мне говорит, мол, капитан Росс вечно шутит. Так она говорит.
- Как поживает Пруди?
- Ох, у ней зуб болит, из-за энтого она совсем злобной мегерой стала. Сидит в углу и дуется цельный день, что бы я ни делал, ей не по душе, как будто я в чем виноват! Хорошо хоть удалось выбраться из дому. Вот теперь сижу тута полночи в темноте, сна ни в одном глазу!
- Но залить их не забыл, как я вижу.
- Ну, так это ж для успокоения, капитан Росс. И табачка понюшку. Стар я стал, это уж точно. А народ мрет из-за тяжкого труда. Нелегко картоху-то садить! И олово искать! Неправильно, что мне приходится это делать. Неподобающе!
Росс открыл свою сумку.
- Я тут принес две бутылки рома к общему столу. Но не для тебя, Джуд.