Тут Федька возразить не могла - про Санькин побег из театра в танцевальном костюме она не знала.
Потом прибежали из дирекции. Отвели ее в комнату, где сидели два полицейских сыщика, и она поклялась, что в последний раз видела Глафиру после представления, когда публика уже разошлась. Дансерка навестила кого-то из зрителей в ложе и шла в свою уборную. Федька же задержалась на сцене - искала потерянный во время танца кусок цветочной гирлянды с юбки, кто-то его отпихнул ногой, чтобы не помять, и куда он улетел - неведомо, а наряд сдавать костюмерам, и он должен быть цел.
- Стало быть, четверть часа спустя после окончания она была жива? - уточнил полицейский чин. - А как она шла в уборную?
- Она была в ложе на мужской стороне, - честно ответила Федька, - а на женскую сторону удобнее всего перебежать по сцене.
- Вот тогда-то ее и подкараулили, беднягу. А где в ту пору был Румянцев?
- Не знаю…
Ей бы соврать - ждал у лестницы, но ложь не сразу пришла Федьке на ум - а лишь когда ее выпроводили из комнаты.
Так получалось, что до определенного момента Глафиру видели в театре живой. А потом, уже утром, нашли мертвой. А Саньку не видели после его бешеного бегства вообще. Просто не поняли, куда он подевался. Про его любовь слухи ходили, Глафирина неприступность могла бы и ангела довести до безумства. И эти взоры, которые, оказывается, всеми замечены… И эта проклятая маска…
Все было ужасно и непонятно, однако для Федьки открывались такие возможности, что впору бежать в Божий храм ставить свечку во здравие тому, кто избавил театр от Глафиры.
Санька стоял лицом к стене, едва ли не упираясь лбом в холодный камень, и слезы потихоньку иссякали. Федька подошла со всей осторожностью, молча постояла рядом и дождалась, пока избранник души к ней повернулся.
- Сань, ты где был после представления? Есть кто-то, кто тебя видел и мог бы сказать: да, с Румянцевым вместе ужинали?
- Иди к черту…
Федька не обиделась - она все понимала. Только поплотнее запахнулась в шубку. Ноги мерзли - она ждала избранника в танцевальных башмачках, в них и выскочила на снег. Но оставить его сейчас фигурантка не могла.
Она видела любимый профиль, который уже наловчилась рисовать на затуманенном стекле: нос с заметной горбинкой, чуть более обычного выдающиеся вперед губы - если смотреть спереди, то очень красивого рисунка, и изящный подбородок, и чуть более глубоко посаженные, чем у греческих аполлонов, глаза - вот только длинные ресницы, на которых под солнечным лучом появлялись золотые точки, палец изобразить не мог.
- Ты пока побудь здесь, встань вон там, за углом, а я схожу узнаю, что у нас делается, - сказала Федька, и он послушался.
Поблагодарить ее за заботу ему и на ум не взошло. Она не обиделось - ясно же, что не до любезностей.
В театре фигурантка пошла смотреть то место, где нашли мертвую Глафиру. Она полагала увидеть там по меньшей мере половину труппы - и оперных, и балетных, и музыкантов. Тело уже убрали, но знатоки показывали, как именно оно лежало и где была румянцевская маска.
- Это точно он! Я давно приметил, что-то неладное задумал, - такую речь держал Трофим Шляпкин. - Уж как он ее всюду высматривал! А ей-то на него начхать! Так ему и объявила: мне на тебя, вертопраха сопливого, начхать! Ну а кто ж такое стерпит! Он тогда и опомнился, как она уж мертвая лежала!
- Она ему это раньше сказала - а он терпел, терпел, а как занавес упал - ускакал, как ошпаренный! За шнурком побежал, не иначе, - возражал Сенька. - Что бы ему не дурью маяться, а посвататься к какой горячей вдовушке? И горя бы не знал! А первая-то дансерка - не про него, нищеброда!
Федька слушала, не показываясь на глаза, и уже задыхалась от злости - вот точно то же эти сволочи говорили полицейским сыщикам!
И тут ее осенило - шнурок! Поскольку его не раз поминали, то, выходит, он был найден при теле. Если этот шнурок оторван от танцевального костюма - то еще надобно узнать, от которого! А если он совсем посторонний - то, значит, кто-то его принес нарочно, замышляя убийство. Нужно было бежать к костюмерам, разглядывать Санькин костюм.
В мастерской Федьку знали - там ее крестная трудилась. Можно было прибежать, словно с новостями, и добраться до больших вешал, на которых висели костюмы труппы - оперные отдельно, балетные отдельно, каждый спектакль - особо.
Федька и понимала, что ее избранник на убийство не способен, и безумно боялась, что в костюме обнаружится недохватка тесемочки или шнурочка.
Крестная, Агафья Антоновна, знавшая, как и весь театр, про Федькину любовь, обласкала фигурантку и потихоньку провела ее к костюмам вчерашнего представления, которые нужно было оглядеть и развесить в правильном порядке.
Санькин адский кафтан с рожей на пузе был самый длинный. И воинский наряд - тоже. Ничего подозрительного на них не обнаружили.
- Так ведь шнурок у нас где угодно можно взять, - сказала Агафья Антоновна. - Может, он на полу подобрал, и тут ему в головку дурь вошла?
- Так и ты, тетенька, думаешь, будто это он?
- Весь театр так думает! Кому бы еще? Да на черта всем эта Глафира сдалась, один твой дуралей с нее глаз не сводил! Держись ты, Федорушка, от него подалее! А то гляди!
- Что - гляди?
- Не потащилась бы ты за ним в каторгу…
- И потащусь! - выкрикнула Федька и убежала.
Положение было ужасное - вроде и жил Румянцев без врагов, а как стряслась беда - весь театр ему недруг! Как один ополчились! И защитить некому. Кроме одной дуры рябой, которую никто слушать не станет.
Из-за убийства Глафиры занятия в зале все никак не начинались, девицы из береговой стражи стояли у палки и, обсуждая событие, лениво разминали ножки. Федька заглянула туда - и поняла, что сегодня заниматься не сможет, не до того. Мысли возникали одна другой причудливей: увезти Саньку в деревню, где его не найдут, или вовсе как-то спровадить его в Москву - там у него родня, или бежать на Васильевский, к дедову шурину, который не раз похвалялся, что у него-де в полиции есть и брат и сват.
И лишь самой последней явилась мысль - узнать все-таки, куда Санька сбежал после представления и где пропадал. Коли у Анюты - это было бы счастье! Та к нему привязалась, должна сказать правду полицейским!
Федька пошла ее отыскивать и нашла в уборной вторых дансерок. Она там сидела с Дуней Петровой, ожидая, пока позовут в зал.
- Чего тебе, Бянкина? - спросила Анюта.
- Поговорить надо.
- Не о чем вроде.
- Есть о чем.
Федька понятия не имела, как приступиться к пикантному разговору, и от неловкости глядела в пол.
- Так это у нее Санька Румянцев на уме! - догадалась Дуня.
- И что? - Анюта, хорошая актерка, притворилась, будто не понимает.
- Может, ты, сударыня, скажешь… скажешь, где он был после представления?.. - неуверенно спросила Федька.
- А не скажу. Потому что не знаю. Да и знать не могу, - твердо ответила Анюта.
- Так, может…
- Не может! И заруби на носу своем дырчатом - слышать я о нем больше не желаю. Так-то. Еще недоставало, чтобы полиция…
- Так он у тебя был?!
- Нет, говорю тебе! Вот ведь дура, простых вещей не понимает! Не было его у меня - и отродясь не бывало!
- Ступай, ступай, - сказала Федьке Дуня. И прищурила левый глаз. Это означало - дождись меня, кое-что скажу.
Фигурантка выскочила из уборной. Ну конечно! Коли поднимется шум - Анютин покровитель может узнать про ее шашни с Румянцевым. И прощай счастливая жизнь!
К дверям спешила Наталья Макарова - несла новость Анюте.
- Слыхала, Бянкина? Что открылось! Румянцев дома не ночевал! Полиция к нему ходила - так его матушка-умница побожилась, будто прибежал сразу после представления и спать улегся, а братец-то и выдал! Так и сказал - перед самой заутреней старшенький-то явился, зол был - как черт!
И Наталья ворвалась в уборную - праздник-то какой, можно услужить Анюте Платовой. Та не скупа, отплатит - юбку надоевшую подарит, сорочку с порванным кружевцем. У нее-то их на весь театр станет, и на береговую стражу, и на хор.
Да и все будут Анюту выгораживать - в ожидании награды за преданность.
А если Федька попытается объяснить полицейским сыщикам, что Санька провел полночи у Анюты, - весь театр против нее выступит… Все, чего она добьется, - это нагоняя от начальства.
Федька прислонилась к стене. Значит, слов более не надобно. Надобно действовать. А как?
Из уборной вышла Дуня Петрова, как и Федька - в шубке внакидку и всего в двух юбках, чтобы удобнее было заниматься.
- Пошли, - велела она и, приведя фигурантку в тихий закуток, сказала прямо:
- Не будь дурочкой, Бянкина. Платова тебе не помощница. Коли хочешь ему пособить - беги, ищи деньги. У вас в береговой страже есть Семен-питух, он за деньги родную мать продаст. И другие тоже… Докопайся, где тот же Семен вечером шлялся, уговори его - будто он вместе с твоим обалдуем шлялся да на похмельную голову позабыл.
Федька ахнула - вот ведь где друг подлинный сыскался!
- Я тебе этого, Дуня, не забуду, вот те крест!
- То-то все вы, молодые дурочки…
Самой Петровой было уже двадцать пять или даже двадцать шесть. Тоже не красавица, право танцевать вторые партии всеми средствами доказывала. А первых ей все равно не видать - ибо не француженка, не австриячка и не итальянка.
- А Платову не трогай, ей и без тебя тошно, - добавила Дуня.
- А ты как думаешь - кто Глафиру-то?..