Марк почувствовал, как при одном упоминании об Аррии у него застучало в висках. Отцу не понравился ее свободолюбивый дух. Досадливо поморщившись, Марк оглянулся и увидел, как его мать и сестра выходят из сада. Он встал, испытав облегчение от того, что разговор с отцом закончен. Ему не хотелось говорить ничего такого, о чем позднее он мог бы пожалеть.
Когда он вышел, чтобы поприветствовать свою мать, она вопросительно взглянула на него.
- Все хорошо, Марк? - спросила она, когда он наклонился, чтобы поцеловать ее.
- А разве может быть иначе, мама?
- Вы с отцом так долго разговаривали, - сказала Юлия, незаметно присоединяясь к разговору.
- Только о делах, - сказал он, добродушно потрепав ее по щеке. В свои четырнадцать лет она была уже настоящей красавицей.
Феба пошла впереди сына и вошла в триклиний - просторную гостиную, элегантно обставленную мебелью и красиво украшенную. Обычно Фебе доставляло удовольствие входить в эту комнату. Однако на этот раз она совершенно не обращала внимания на обстановку, она не сводила глаз с мужа. Децим выглядел каким–то напряженным, седые кудри свисали у него на лоб. Она села рядом с ним на диван и положила свою руку на его руки.
- Разговор не получился? - спросила она как можно мягче.
Взяв ее руки в свои, Децим слегка сжал их. Он видел обеспокоенность в глазах жены и попытался разрядить обстановку. Они были женаты уже тридцать лет, и хотя страсть в их отношениях давно прошла, любовь от этого между ними не ослабла.
- Марка совершенно не интересует благородная политическая карьера.
- Благородная?! - удивленная Юлия весело рассмеялась. - Ты теперь называешь политику благородной, отец? Ты же всегда ненавидел политиков. Я еще не слышала от тебя в их адрес ни одного доброго слова, и теперь ты предлагаешь Марку стать одним из них? Я тебя просто не понимаю!
Глядя на такой искренний взрыв чувств сестры, Марк невольно улыбнулся. Казалось, Юлии достаточно сказать первое, что ей пришло на ум, и ее слова звучали остроумнее и язвительнее, чем слова их патриарха.
- Сколько бы отец ни говорил о сомнительной законности пребывания в сенате большинства людей, втайне он просто надеется увидеть в форуме Валериана.
- О-о, а ведь это было бы здорово! - сказала Юлия, и ее темно–карие глаза заблестели. - Знаешь, Марк, я так и представляю, как ты стоишь перед сенатом. - Тут она встала в драматическую позу. Вздев свой красивый подбородок кверху, она подобрала пал, элегантно вышитую мантию, и прошлась взад–вперед перед братом и родителями, при этом одна ее рука лежала вдоль груди, а на лице было такое выражение важности, что даже Децим улыбнулся.
- Сядь, егоза, - сказал Марк, усадив ее на диван.
Неугомонная Юлия схватила его за руку:
- Ты станешь самым красивым сенатором, Марк.
- Красивым? Такое описание лучше подходит красавчику Скорпу, - сказал он, имея в виду процветающего купца, перебравшегося в Рим из Ефеса и теперь успешно ведущего с отцом торговлю. Юлия была в восторге от его темных глаз и смуглой кожи.
- А это правда, что он педераст?
- Юлия! - строго прикрикнула на нее мать, пораженная тем, что ее дочь говорит о таких вещах.
Юлия скорчила гримасу:
- Извини, мама.
- Где ты такое услышала?
- Отец говорил Марку, что не доверяет педерастам, а Марк сказал…
- Как долго ты стояла у дверей библиотеки? - быстро перебил ее Марк, пока сестра не сболтнула еще что–нибудь лишнее. Он испытывал раздражение и по поводу того, что она подслушала его разговор с отцом в библиотеке, и по поводу того, что она огорчила мать, явно шокированную таким "вольным" разговором. Юлия в четырнадцать лет знала о жизни больше, чем мать в свои сорок четыре года. Наверное, потому, что мать и не хотела этого знать.
- Я просто проходила мимо, - только теперь Юлия обратила внимание на реакцию матери. Она тут же решила переменить тему. - Так ты станешь сенатором, Марк?
- Нет, - ответил Марк и взглянул на отца, - а если ты хочешь иметь в политике своих людей, то лучше помоги несчастному Антигону.
- Антигону? - переспросил Децим. - Этому щенку, который продает аристократам статуи?
- Не статуи, отец, а произведения искусства.
Децим насмешливо фыркнул.
Марк налил в кубок вина и передал его отцу:
- Сегодня днем Антигон сказал мне, что готов поставить на карту свою жизнь, это касается тех зрелищ, в которые он вложил средства на прошлой неделе. Всего за несколько тысяч сестерциев ты мог бы иметь в сенате своего человека. У него есть связи с Веспасианом через сына императора, Домициана. Они с Антигоном вместе тренируются в лудусе. Так что сенаторский пост для Антигона - лишь вопрос времени, конечно, если только до этого он не убьет себя.
- Не думаю, что Антигон способен сделать с собой что–нибудь, - сухо сказал Децим. - Разве что в результате несчастного случая.
- Антигон преклоняется перед Сенекой, а ты знаешь, что Сенека проповедовал самоубийство. Так что, если Антигон умрет, мы упустим такой шанс, - сказал Марк, и по его тону было понятно, что его все это забавляет.
Феба была потрясена:
- Я думала, Марк, что Антигон твой друг.
- Он и есть мой друг, мама, - мягко сказал Марк, - в данный момент упавший духом, - он снова посмотрел на отца, - а политические амбиции часто приводят к бедности.
Децим сжал губы. Его сын говорил правду. Децим знал не одного сенатора, наложившего на себя руки, когда жизнь полетела под откос, потому что все силы были отданы политике. "Задобрить толпу", - сказал Марк. Это утверждение было вполне уместным. А толпа напоминает дорогую и неверную госпожу. Он смягчился:
- Выясни, в чем он нуждается, и мы обсудим это.
Марк был удивлен уступкой отца. Он ожидал длинных и трудных дебатов, прежде чем отец согласится дать динарий. Он назвал цену, от которой отец вздел кверху брови.
- Сегодня я сказал Антигону, что мой отец мудрый и щедрый благодетель.
- В самом деле? - сказал Децим, разрываемый между гневом и гордостью по поводу такой дерзости своего сына.
Улыбаясь, Марк поднял свой кубок в знак приветствия:
- Вот увидишь, Антигон не забывает доброты. Прежде чем пойти домой, я обсудил с ним возможный вариант договора на определенный срок. Он с готовностью согласился.
Децим увидел, что его сын уже приступил к осуществлению собственных планов:
- И что ты имеешь в виду, Марк? Храмы богине Фортуне?
- Нет, ничего такого грандиозного, отец. Дома для твоей новой и благородной аристократии, я думаю. И жилища для плебеев, если ты так хочешь.
Пришедшая в уныние от напряженных отношений между отцом и сыном, Феба кивнула рабу Партиану, стоявшему в дверях: "Обслужите нас". Партиан дал сигнал, и два молодых греческих раба молча вошли в помещение и скромно сели в углу. Один мягко ударил в легкий барабан, а другой заиграл на лире. Молодая египетская рабыня внесла серебряное блюдо, на котором лежали куски жареного мяса свиньи, откормленной в дубовых лесах.
- Я обещал Антигону, что сегодня вечером сообщу ему твое решение, - сказал Марк, выбирая себе кусок мяса.
- Ты так уверен, что я соглашусь? - сухо спросил Децим.
- Ты всегда учил меня не упускать выгодной возможности. Другого такого случая может и не представиться.
- Не все то, чему я тебя учил, тебе следовало бы усваивать, - заметил Децим.
Когда мясо было съедено, принесли фрукты. Юлия выбрала себе небольшую гроздь сирийского винограда. Марк взял персидский персик. Рослый Партиан невозмутимо стоял в дверях. Когда кубки опорожнялись, египтянка снова наполняла их вином.
- Мрамор легко можно взять в Луне и Паросе, - говорил Децим, обсуждая идею Марка. - А вот кедр растет только в Ливане, и он нам дорого обойдется. Лучше ввозить лес из Греции.
- А почему не из Галлии? - спросил Марк.
- В этом регионе по–прежнему очень неспокойно. Если ты хочешь, чтобы договор выполнялся, тебе нужен материал на руках, а не в пути.
Партиан знаком приказал египтянке принести в небольших чашах теплую ароматизированную воду. Наклонившись, чтобы поставить воду перед Марком, египтянка подняла глаза и многозначительно посмотрела на него. Слегка улыбнувшись, Марк опустил руки в чашу и стал мыть пальцы от мяса и фруктового сока. Он взял полотенце, которое дала ему девушка, и весело взглянул на нее, пока она стояла в ожидании его приказов.
- Можешь идти, Вития, - мягко сказала Феба, отпуская девушку. Молодая египтянка была не первой рабыней в доме Валериана, влюбленной в его сына, и Феба знала об этом. Марк был красивым, статным юношей, от которого исходила большая энергия. Его мораль была вовсе не такой, какую хотела бы видеть Феба; его мораль была, пожалуй, полной противоположностью всему тому, чему мать учила его еще с тех пор, когда держала у себя на коленях. И если только у какой–нибудь молодой и красивой женщины возникало желание, Марк всегда был готов его удовлетворить. Но в Риме было полно молодых женщин из социального круга Марка, которым эта египтянка и в подметки не годилась.
Недовольство матери позабавило Марка, но он решил ответить на ее молчаливую мольбу. Положив полотенце на стол, он встал.
- Пойду и скажу Антигону о твоем решении, отец. Он очень обрадуется. Я благодарен тебе.
- Ты опять уходишь? - разочарованно произнесла Юлия. - О Марк! Несколько часов назад ты пришел, большую часть времени вы разговаривали с отцом. Мы так толком и не поболтали!
- Сегодня вечером ничего не получится, Юлия, - он наклонился и поцеловал ее в щеку, - когда приду, расскажу тебе о зрелищах, - шепнул он ей на ухо так, чтобы слышала только она.