- Я должен убить тебя.
В комнате повисла тишина, нарушаемая только его тяжелым дыханием.
- Я заслуживаю смерти. Я знаю это. Сотни раз заслуживаю.
Сердце Атрета сжалось от ее слов и от выражения ее глаз. В его памяти проплыли лица всех тех, кого он убил.
- Моя жизнь изменилась только по Божьей благодати, - сказала Рицпа.
Атрет отпустил ее. Сжав зубы, он тряхнул головой, как будто пытаясь стереть из памяти все, что она ему сейчас сказала.
- Прости, Атрет, - сказала Рицпа, пытаясь не заплакать и не сделать ему еще больнее. - Я никогда не думала, к чему приведет тот выбор, который я сделала в своей жизни. Моя мама умерла. Мой отец… - Она опустила голову. - Я не задумывалась над тем, что со мной происходит. Больно было уже от одного того, что я жила, а о том, как я живу, вообще думать не хотелось. Но я ошибалась, жестоко ошибалась.
Она положила руку ему на плечо. Когда он резко отпрянул, она инстинктивно напряглась, ожидая удара. Он мрачно сощурил глаза, и она отступила назад, стиснув руки.
Что бы он ни намеревался с ней сделать, ей нужно было сказать самое главное.
- Иисус пролил Свою кровь ради того, чтобы я очистилась от всего того, что сделала. Он отдал Свою жизнь за каждого из нас, простив нам все наши грехи. Он открыл новый путь для каждого, кто хочет по нему пойти, и я пошла. И буду идти, чего бы мне это ни стоило. Я верна Христу всем своим сердцем. И не отрекусь от Него.
Атрет вспомнил, как Хадасса стояла в коридоре темницы. "Вот, Он убивает меня…"
- Он дает новую жизнь и тебе, Атрет, - сказала Рицпа, - тебе только нужно принять ее.
Судя по всему, она думала сейчас о нем, а не о себе.
- И что, я теперь должен, как этот твой Бог, забыть все, что ты сделала? Я должен простить?
- Ты не забудешь это, как и я, - спокойно сказала она. - Пока я буду помнить о том, как жила и до чего опустилась, я буду благодарна Иисусу за то, что Он сделал для меня.
- Я рад за тебя, - усмехнулся Атрет. - Но только не ожидай от меня того же. - Нож в его руке казался непомерно тяжелым. Он привычным движением сунул нож в ножны. - Я ничего не прощу.
Рицпа напряглась, но не сказала ни слова. Она не стала протестовать, спорить, умолять - не стала делать ничего из того, чего он от нее ждал.
- Мне нужно подумать о том, что теперь делать, - категорически сказал он.
- А как же Халев?
- Отлучи его от груди. Начинай прямо сейчас.
Рицпа закрыла глаза, и Атрет увидел, что эти его слова оказались для нее больнее, чем любые побои.
Он направился к двери.
- Никуда отсюда не уходи. Слышишь? Если уйдешь, то, клянусь Тивазом, найду тебя из–под земли и убью.
* * *
Вернувшись в гостиницу, Феофил увидел Рицпу сидящей на полу. На руках у нее спал Халев. Он понял, что с Атретом что–то случилось.
- Где он?
- Был здесь, потом ушел.
- Не сказал, куда?
Она покачала головой.
Зная наклонности Атрета, можно было предположить что угодно, с полной уверенностью при этом, что его действия ничем хорошим не кончатся. Напиться. Подраться с кем–нибудь из римских воинов. Или, того хуже, найти какую–нибудь блудницу и провести с ней ночь, совсем разбив сердце Рицпы.
- Пойдем, я провожу тебя в бани.
- Атрет сказал, чтобы я никуда отсюда не уходила, - сокрушенно сказала Рицпа и грустно посмотрела на Феофила. - Я рассказала ему о своем прошлом. Рассказала все. - Она снова заплакала. - Все.
- Бог всегда с нами. - Феофил опустился рядом с Рицпой на колени и обнял ее за плечи, чувствуя, как она вздрагивает от рыданий.
25
Атрет бесцельно скитался по улицам Гроссето, пока не набрел на одну гостиницу на северной окраине города, вдалеке от гарнизона и легионеров. Там он заказал вино и сел в дальнем углу. Место это было убогим, расположенным далеко от центра города, и собирались здесь в основном портовые работники, которые в выпивке ценили не качество, а количество. Людьми они были шумными, недалекими, но к Атрету никто не приставал.
К шуму в помещении добавлялся шум дождя, падающего на крышу. Атрет пил много, но не мог выбросить из головы то, что ему рассказала Рицпа.
Лгунья, воровка, блудница.
Он не мог забыть ее глаз, в которых отражалось горе, когда она все ему рассказала. По ее внешности никак нельзя было сказать, что когда–то она была такой. Она оставила все, что у нее было, чтобы отправиться с ним в Германию ради него и Халева, и ни разу еще не пожаловалась на трудности. Она спасла его ребенка от смерти. Она воздерживалась от интимных отношений с ним, несмотря на все его усилия заставить ее пойти на сделку с моралью.
Лгунья? Воровка? Блудница?
Атрет застонал и ударил кулаком по столу.
Вокруг сразу все замолчали. Подняв голову, он увидел, что все смотрят на него.
- Что уставились?
Все снова отвернулись, делая вид, что он их не интересует, но Атрет чувствовал, что в помещении повисла некая напряженность. Конечно, они посчитали его ненормальным. Он чувствовал, как сильно бьется его сердце, как стучит у него в висках. Может быть, он и вправду сошел с ума.
Он заказал еще вина. Вино незамедлительно принес сам хозяин гостиницы, который не посмел даже взглянуть ему в глаза. Атрет наполнил кубок и сжал его в руках.
Что же ему теперь делать после всего того, что Рицпа ему рассказала? В Германии он бы ее сразу убил. Этого обязательно потребовали бы старейшины. При одной только мысли об этом Атрета бросило в холодный пот, и он не понимал, почему он так на это отреагировал.
Лгунья, воровка, блудница. Эти слова постоянно крутились у него в голове.
Он положил голову на руки. А кто он сам? Убийца.
Он хотел вернуться домой, в Германию! Он хотел вернуться к той жизни, которой жил до того, как узнал о существовании Рима. Ему не хотелось больше ни о чем думать. Он хотел, чтобы в его жизни снова все было легко и просто. Он хотел покоя.
Но разве жизнь была когда–нибудь простой? Знал ли он вообще, что такое мир и покой? Как только он подрос достаточно для того, чтобы держать в руках нож, а потом и фрамею, его стали учить воевать. Он постоянно воевал против других германских племен, вторгавшихся на их территорию, а потом и против римлян, которые стремились поработить его народ. Разве они в этом не преуспели?
Десять лет он провел в неволе, не имея возможности свободно вздохнуть; ему приходилось постоянно сражаться за свою жизнь, забавляя толпу.
Отодвинув стул, Атрет встал и нетвердым шагом направился к выходу. На улице шел дождь. Перед дверью германец обо что–то споткнулся и услышал тихий стон. Выругавшись, он уперся рукой в дверной косяк и посмотрел под ноги. С его дороги поспешно убралось что–то маленькое и худое. Девочка. Она прижалась к стене и уставилась на Атрета широко раскрытыми испуганными темными глазами. Лицо у нее было бледным и изможденным, черные волосы - свалявшимися и растрепанными. На вид ей было лет десять–двенадцать, ее одежда была грязной и изорванной.
"Я жила, где придется. Под мостами, в пустых ящиках возле пристани, на ступенях…"
Атрет закрыл глаза и снова открыл их, думая, что, наверное, он слишком много выпил и поэтому ему померещилась Рицпа в детском возрасте. Но девочка не исчезала. Она сильно дрожала, то ли он холода, то ли от страха, этого он понять не мог. Скорее всего, от того и другого.
Когда германец зашевелился, она вся сжалась, вероятно, мечтая исчезнуть с его глаз.
- Не бойся, я тебя не трону, - сказал Атрет, доставая из своего мешочка монету. - Вот. Купи себе что–нибудь поесть. - С этими словами он протянул монету девочке.
Она отчаянно пыталась схватить монету, но ее закоченевшие пальцы не слушались ее. Драгоценная монета упала и со звоном покатилась в грязную лужу. Тихо заплакав от отчаяния, девочка бросилась на колени и стала шарить в луже в попытке отыскать монету.
Атрет смотрел на нее, и в его сердце боролись отвращение и жалость. Ни одно человеческое существо не должно жить так, а ребенок и подавно. Атрет снова закрыл глаза и увидел, что это Рицпа, опустившись на колени, шарит в грязной луже.
"Продавала ли я себя? Да. Когда голод и холод были настолько сильны, что я не знала, доживу ли до утра".
Девочка плакала так жалобно, что Атрет не мог больше этого вынести.
- Оставь, - резко сказал он. Голодная и отчаявшаяся, она не услышала его. - Я сказал, оставь! - Она испуганно вздрогнула. Когда он шагнул в ее сторону, она подняла руки, приготовившись защищаться. - Я тебя не трону. - Атрет достал еще одну монету. - Вот. - Девочка не пошевелилась. - Возьми. - Он протянул монету ей. - Она посмотрела сначала на него, потом на монету. - Возьми, - тихо повторил он, как будто задабривая испуганное и голодное животное кусочком мяса. По–прежнему не доверяя ему, девочка настороженно смотрела на него, протягивая к монете грязные пальцы. - Смотри, на этот раз не урони.
- Аурей, - услышал он ее голос, выходя на улицу. - Ты дал мне аурей! Да благословят тебя боги, мой господин. О, благословят тебя боги! - повторяла она плачущим голосом.
Атрет шел без остановок, почти не ощущая холодного ветра. Хмель понемногу рассеялся, и германец стал острее чувствовать холод. Он дошел до узкого моста, пересекающего небольшую речку на севере от Гроссето. Небо становилось светлее, приближался рассвет. На Атрета навалились усталость и депрессия. Голова разламывалась.