- Иди вон по тому коридору, потом повернешь направо. По лестнице поднимешься наверх…
Атрет раздраженно пробормотал какое–то проклятие, потом снова плеснул себе воды в лицо.
- Сколько мне еще сидеть здесь?
Феофил понимал состояние Атрета. Его чувства были хорошо знакомы римлянину. Дни бездействия были всегда мучительны и для него. Одно дело, когда ты сидишь в катакомбах и поклоняешься Богу вместе с другими христианами. И совсем другое дело, когда ты живешь здесь.
- Это зависит от того, что решит Домициан.
- Ты его знаешь лучше, чем я, - усмехнулся Атрет. - Что он там решит?
- Лучше не думать об этом.
Атрет снова выругался по–германски, после чего присел на край фонтана. Он потер голову; она по–прежнему побаливала, после того как Феофил ударил его рукояткой своего меча. Он поднял голову и посмотрел на римлянина. Феофил слегка приподнял брови.
Халев приполз к ногам Атрета и схватился за один из ремней, обтягивающих мускулистые икры германца. Атрет оперся локтями о колени и взял сына за руки. Радостно закричав, Халев стал сопротивляться и, оттолкнувшись, попробовал стоять.
- Скоро он научится ходить, - сказала Рицпа.
- Я знаю, - хмуро сказал Атрет. - По кладбищу… - Он взял сына на руки и посадил его на колени, пристально вглядываясь в него. Глаза и волосы у мальчика были от Юлии. Халев ухватился за его руки и радостно залопотал.
Рицпа засмеялась.
- Он пытается разговаривать с тобой.
Как она может смеяться в таком месте? Как она может так спокойно сидеть, разговаривать с Феофилом и другими людьми, как будто они сидят где–нибудь на вилле, или на каком–нибудь пиру, а не на подземном кладбище? Окружающая обстановка волновала Рицпу ровно столько, сколько и ребенка. Где бы она ни была, она не менялась. Атрету хотелось, чтобы его сын научился ходить по свежей траве, а не по мрачной земле коридоров, в которых замурована смерть.
Рицпа заметила унылый взгляд Атрета и села рядом с ним, на краю фонтана.
- Мы не останемся здесь навечно.
Навечно. Это все равно что умереть. Атрет никогда не позволял страху смерти властвовать над ним. Иначе он не был бы таким сильным и сосредоточенным и дал бы врагу возможность победить его. Теперь же он не мог думать ни о чем другом. И все потому, что они находились в этом ужасном месте!
Вставая, он грубо сунул Халева в руки Рицпе.
- Мы и так уже здесь долго торчим! - Криптопортик наполнился плачем Халева.
- Где мы еще можем быть в безопасности? - сказала Рицпа, прижав к себе ребенка и потирая ему спинку. Она поцеловала мальчика и стала нашептывать ему что–то утешительное.
Глядя на то, как она всю свою нежность направила на ребенка, Атрет рассердился.
- Хуже, чем здесь, просто не бывает!
- В темнице, значит, тебе было лучше? - спросил его Феофил, чтобы только отвлечь гнев германца от Рицпы. Атрету не терпелось сражаться, но Рицпа не могла помочь ему в этом. - Или, может быть, тебе было лучше в твоей камере размером полтора на три метра? - Атрет мрачно посмотрел на него, но промолчал.
Когда Халев перестал плакать, Рицпа снова опустила его на пол, рядом с фресковым изображением дельфина. Увлеченный красками и фигурами, малыш обрадовался и стал ползать по полу, пока не оказался рядом с местом, куда сверху падал солнечный луч. Сев, ребенок стал пытаться ухватить полоску света, пробивающуюся через небольшое отверстие в расписном потолке.
Атрет тоскливо смотрел на него.
- Ему нужно выбраться наверх, к живым, а не сидеть здесь, внизу, с мертвыми.
- Он будет наверху, Атрет, - сказал Феофил.
- Может, выпустишь Рицпу из этого Гадеса, или она и мой сын тоже здесь пленники?
- Мы останемся с тобой здесь, - твердо сказала ему Рицпа.
- Вы здесь не пленники, - сказал Феофил, заметив, как Атрет проигнорировал ее. Германец смотрел на Рицпу только тогда, когда она смотрела в другую сторону, и его взгляд в такие моменты был ясен всем, кто мог его заметить. - А что касается перехода в другое место, то спроси об этом госпожу Альфину, когда увидишь ее сегодня вечером.
Атрет оглядел просторное помещение с его арками и фресками.
- Это место лучше, чем все остальные. Я останусь здесь.
Феофил засмеялся.
- Госпожа Альфина предлагала тебе это помещение в самый первый день, как только ты здесь оказался.
- Она предлагала его Рицпе и ребенку.
- А значит и тебе. Ей будет приятно узнать, что ты тоже решил здесь остаться. Она удивилась, когда ты предпочел кубикулу. Даже расстроилась. - С улыбкой глядя на смущенного Атрета, Феофил вытянулся на мраморной скамье и положил руку под голову. - Мне бы это место тоже понравилось больше остальных.
Атрет сощурил глаза.
- Что это тебя так забавляет?
- То, как трудится Бог, - тихо засмеявшись, сказал Феофил и закрыл глаза. Господь смирил этого упрямого, твердолобого гладиатора прямо здесь, посреди этого святилища.
* * *
Руф и госпожа Альфина пришли к ним вечером, за ними шли слуги, которые принесли подносы с едой и вином. Госпожа Альфина действительно обрадовалась, когда увидела, что они решили остаться в криптопортике.
- Здесь гораздо лучше, - сказала она. - Больше воздуха.
Руф улыбнулся, когда Атрет взял с подноса яблоко и стал его есть.
- Приятно видеть, что к тебе вернулся аппетит. А то ты был таким подавленным.
- Если воины придут осматривать виллу, кто–нибудь из слуг придет и предупредит вас, - сказала госпожа Альфина.
- Нескольких воинов отозвали в Рим. В городе пожар, - сказал Руф, когда один из слуг разливал вино. Феофил взял два кубка и протянул один Атрету. - Пожар начался в одном из бедных районов, к югу от Тибра, и кажется, он быстро распространяется.
- Дым виден у нас с балкона, - обеспокоенно сказала госпожа Альфина. - Мне это напоминает пожар Рима во времена Нерона.
- Тит направил легионеров на помощь тем, кто борется с пожаром, но с огнем справиться не удается, - продолжал Руф. - Трудность еще в том, что в тех кварталах много старых строений, которые сгорают моментально. Сотни людей погибли, а еще больше осталось без крыши над головой.
Атрет, услышав такую новость, даже обрадовался. Рим горит! О чем он мог мечтать еще, кроме как о смерти Каллиста и Домициана?
- Начнутся эпидемии, - хмуро сказал Феофил. - Я с этим уже сталкивался.
Рицпа заметила, как отреагировал Атрет на услышанное, и ей, конечно, не понравилась его черствость.
- Здесь нечему радоваться, Атрет. Невинные люди гибнут и остаются без крова.
- Невинные? - насмешливо произнес Атрет. Остальные посмотрели на него. - А они были такими же невинными, когда сидели вокруг арены и жаждали крови? Неважно, моей ли, или чьей–то еще. Вот и пусть теперь горят. - Он громко, с вызовом, засмеялся и поднял свой кубок. Его абсолютно не беспокоило, не обижает ли он своим поведением кого–либо из окружающих. Они такие же римляне. - Как бы я хотел посмотреть на это своими глазами!
- Но чем ты тогда отличаешься от них? - спросила Рицпа, пораженная тем, что в Атрете не проснулось ни капли жалости.
Его глаза загорелись огнем.
- Отличаюсь!..
- Ты сам прошел через страдания. Неужели тебе не жалко тех, кто страдает сейчас?
- А почему я должен их жалеть? Они получили то, чего заслуживают. - Атрет осушил кубок и снова с вызовом посмотрел в глаза всем присутствующим.
- Иудеи говорят то же самое, Атрет, - сказал Руф. - Они считают, что Бог проклял Тита за то, что он сделал с Иерусалимом. Сначала было извержение Везувия, от которого погибли тысячи людей, а теперь вот этот пожар.
- Мне ваш Бог все больше и больше нравится, - сказал Атрет, взяв ножку жареного фазана.
Рицпа смотрела на него одновременно с упреком и жалостью.
Феофил прервал наступившее тягостное молчание:
- Может быть, это бедствие даст нам возможность покинуть здешние места.
Пришло еще несколько человек, в большинстве своем - бедные люди, жившие за пределами города. Некоторые из них занимались перевозками по Аппиевой дороге, а другие работали на рынках, снабжающих продовольствием сотни путешественников, каждый день приходивших в Рим. Кто–то начал петь, и собравшиеся начали рассаживаться для чтения послания Павла, адресованного римским верующим.
Несмотря на многочисленные теплые приглашения присоединиться к ним, Атрет взял кувшин с вином и кубок и уединился в самом дальнем углу помещения. Его несколько удивило то, что собрание проводил вовсе не Феофил. Проводил его раб, который разливал вино. Он выглядел моложе многих собравшихся, не отличался крепким сложением или выправкой, был очень скромным, а голос у него был мягкий, но в нем чувствовалась какая–то сила.
- "Итак неизвинителен ты, всякий человек, судящий другого; ибо тем же судом, каким судишь другого, осуждаешь себя, потому что, судя другого, делаешь то же. А мы знаем, что по истине есть суд Божий на делающих такие дела. Неужели думаешь ты, человек, что избежишь суда Божия, осуждая делающих такие дела и сам делая то же?" Слушая эти слова, Атрет почувствовал, как его охватил необъяснимый страх. Ему показалось, что тот, кто их написал, заглянул ему в самое сердце. Слова соединялись в глубокую идею, а потом врывались в его сознание и жгли, подобно горящим углям.
- "Нет лицеприятия у Бога… Бог будет судить тайные дела человеков…"
Кувшин уже опустел, но Атрету хотелось еще вина, чтобы заглушить в себе этот терзающий его страх.
- "Гортань их - открытый гроб…"