Да, Санкт-Петербург был очень похож на Петра - это был дикий и мудрый, необычный и прекрасный город. Богатство и нищета здесь соседствовали. Блистал золотом шпиль Адмиралтейства. Слепили взор белоснежные колонны Зимнего дворца. По ту сторону Невы простирался Финский залив, и Максимильена вспоминала остров Котлин с крепостью Кронштадт, защищавшей Санкт-Петербург с моря. Аптечный остров словно заигрывал с Васильевским и Каменным островами. Все находилось в непрерывном движении на этой гигантской строительной площадке. Изумленная и восхищенная Максимильена склонила голову на плечо любимого, и он внес ее во дворец, открыв дверь ногой. Царь, проявлявший такую суровость по отношению к своим придворным, для Максимильены не жалел ничего. Еще в Москве он призвал к себе художников, скульпторов, архитекторов и приказал им спешно отправляться в столицу, чтобы к приезду Максимильены дворец был полностью достроен.
Максимильена осмотрела все комнаты. Петр сопровождал ее.
- Тебе нравится, любовь моя?
- О, Пьер, это слишком красиво! Ты сошел с ума. Как смогу я скрываться от людей в таком большом дворце?
- Но я не желаю, чтобы ты скрывалась от людей, хотя при дворе тебе из-за императрицы нельзя появляться. Впрочем, я и сам буду там бывать как можно реже.
- Вы совершенно правы, отец, - сказал, входя в комнату, Алексей. На вашем месте я опасался бы императрицы.
- Что она может мне сделать, Алексей?
- Из-за нее я бежал из страны. Эта женщина пугает меня, отец.
- Ну, мальчик мой, у тебя расшатались нервы. Ты тревожишься из-за фиктивного суда.
- Нет, батюшка, я его не боюсь. Но у меня дурное предчувствие.
- Послушай, Алексей, через несколько дней все будет кончено. Завтра тебя отвезут в Петропавловскую крепость. Не беспокойся, с тобой будут обращаться наилучшим образом. Во время суда я потребую, чтобы тебя жестоко покарали, когда же ты будешь оправдан, сделаю вид, что склоняюсь перед решением судей. Мы разыграем эту комедию, а затем ты займешь свое место при дворе.
- Батюшка, я вас не подведу. Мадам, я должен поблагодарить вас за проявленную ко мне заботу, - промолвил Алексей, повернувшись к Максимильене, - а также за все ваши труды. Только благодаря вам я примирился с отцом. Вы столь же добры, сколь прекрасны, и я завидую моему отцу.
- Монсеньор, - ответила Максимильена, - отец любит вас, и я уверена, что вы примирились бы и без моего участия.
Царевич печально улыбнулся.
- Отчего вы не императрица? Будь вы на месте моей мачехи, все было бы очень просто.
В этот момент объявили о приходе Ромодановского - только ему одному была доверена тайна. Царь обернулся и со смехом воскликнул:
- Вот и ты, Ромо! Подбодри Алексея, у него какие-то дурные предчувствия!
Ромодановский, низко поклонившись сначала Алексею, а затем Максимильене, сказал серьезно:
- Царевич, тому, кто носит имя Романовых и является сыном Петра Великого, не должно бояться.
- Я не боюсь, мой добрый Ромо, у меня просто щемит сердце. Отец, благословите меня, ведь теперь я увижусь с вами лишь в присутствии всех бояр.
Петр Великий, взяв Алексея за руку, увлек его в угол комнаты.
- Алексей, дитя мое, благословляю тебя. Но что с тобой? Отчего ты так встревожен?
- Сам не знаю. Если со мной случится несчастье, вы лишитесь наследника. Хоть мне ничего и не сказали, я догадался, что Флорис - мой сводный брат. Если я умру, признайте его своим законным сыном и прогоните от себя императрицу.
Царь, очень взволнованный этим сердечным порывом, постарался все же отогнать мрачные мысли, уже терзавшие его, и крикнул Ли Кану, несшему факелы:
- Подай нам водки! Мы отпразднуем наступление новой жизни. Не желаю видеть вокруг себя печальные лица.
- Слушаюсь и повинуюсь, Небесная Мощь, - ответил Ли Кан, спеша подать водку. Петр засмеялся:
- Никак не могу привыкнуть к жаргону этого малого! Ну, Улыбка Лета, - обратился он к Максимильене, - взгляни на меня! Мы счастливы, рядом с нами друг, наследник, любимая женщина и малыш Флорис - и мы собрались вместе в санкт-петербургском дворце!
На следующий день при дворе узнали новость, прозвучавшую, как гром среди ясного неба:
- Царевич приехал!
- Он в Петропавловской крепости.
- Его хотят судить.
Впрочем, некоторые прибавляли:
- Конечно, суд будет фиктивным.
Екатерина заперлась в своих покоях с Меншиковым и Вильямом Монсом. После тайного совещания она вышла с очаровательной улыбкой на устах.
В крепости же все пошло не так, как было задумано. Бояре, устрашенные тем, что приходится судить царевича, медлили с решением и требовали дополнительных доказательств его виновности. Это означало, что на следующий день царевича подвергнут пытке. Петр в бешенстве примчался во дворец на Мойке к Максимильене.
- Эти ослы меня с ума сведут. Они не могут решиться. Завтра утром я сам отправлюсь в Петропавловскую крепость и объявлю о помиловании - такое право у меня есть. Мы совершим акт примирения перед лицом всех высших сановников империи, и я хочу, любовь моя, чтобы ты была рядом со мной.
- Что ты говоришь? Ведь это будет скандал.
- Именно. Этого я и желаю.
На следующий день Максимильена в сопровождении Ли Кана, Федора и мужиков, приставленных к ней Петром, вошла во двор крепости - его называли Инженерным. Сердце у нее колотилось. Петр ждал ее в окружении князя Меншикова, Ромодановского и графа Шереметева. Всем троим было ясно, что опала императрицы неминуема, и они с величайшим почтением поклонились Максимильене. Царь галантно помог Максимильене выйти из кареты и, взяв ее под руку, направился в благоустроенные покои, предоставленные царевичу. Все остальные шли сзади. Тогда-то и произошла ужасающая, кошмарная трагедия, которой не суждено было изгладиться из памяти Максимильены.
Они с Петром первыми оказались в комнате царевича. Тот лежал на полу среди спальни, в луже крови. Из груди его торчала рукоятка кинжала. Увидев сына, царь словно оцепенел, не в силах пошевелиться или сказать хоть слово. Максимильена с криком бросилась к еще живому Алексею и склонилась над ним, не обращая внимания на то, что кровь пачкает ее нарядное платье.
- Вам больно?
Лицо Алексея уже приняло восковой оттенок, характерный для умирающих; в глазах его затаился ужас, смешанный с изумлением. Максимильена почувствовала, что сейчас разрыдается, и отвернулась, чтобы скрыть свои слезы от царевича. Комнату заполнила толпа: каждый давал советы, как помочь несчастному наследнику. Но Максимильена понимала, что все бесполезно. Она взяла Алексея за руку: он смотрел на нее невидящим взглядом, в горле у него вдруг заклокотало, а на губах выступила кровавая пена. Максимильена поняла, что он хочет о чем-то сказать ей, и наклонилась еще ближе, почти касаясь щекой его рта. Сделав последнее усилие, царевич слегка приподнялся, скривившись от боли, и Максимильена услышала прерывистый шепот:
- Мой отец… отец… берегите его… будьте осторожны… Флорис… опасайтесь ее… это она… я хочу… Флорис… он…
И тут царевич упал на руки Максимильены. Выражение ужаса исчезло - хрупкий двадцатилетний юноша словно улыбался.
Она подняла голову, озираясь вокруг, но увидела только мертвенно-бледные от страха лица. Все смотрели на царя. А тот с налитыми кровью глазами и странной гримасой на лице по-прежнему не двигался с места, не в силах унять сотрясавшую его дрожь. Максимильена, взглянув на Алексея в последний раз, закрыла его большие голубые глаза. Она сделала знак Ромодановскому, ибо все прочие, казалось, стали статуями, и вдвоем с ним уложила Алексея на кровать. Ужасен был вид этого тела, пронзенного кинжалом. Меншиков подошел к Максимильене, подумав, что настал момент показать себя с лучшей стороны:
- Мадам, что нужно сделать?
- Ах, князь, - ответила Максимильена, закрыв руками лицо, - вытащите этот кинжал и позовите монахинь, чтобы покойного подготовили к погребальному обряду.
Меншиков побледнел, но подчинился. Из ужасной раны потоком хлынула кровь, забрызгав тех, кто стоял ближе. Несколько капель попало и на Петра.
- Боже мой! - пробормотал царь. - Кровь моего сына!
Казалось, он наконец пришел в себя. Не говоря ни слова, царь подошел к кровати, где лежало тело сына, и поцеловал его в лоб. Затем, справившись с подступающими слезами, повернулся к свидетелям этой сцены:
- Здесь произошла кровавая драма, убит мой сын. Я не успокоюсь до тех пор, пока не найду преступника. Но сейчас вы все дадите клятву, что не скажете об этом никому. Для всех он скончался от апоплексического удара, ибо сын Петра Великого не может умереть от удара кинжалом. Пусть тайна навеки будет погребена в Петропавловской крепости.
Максимильена принесла клятву, как и бояре, однако заметила, что в глазах у них застыл непонятный ужас. Тогда она отвела в сторону Ромодановского и спросила: - Почему они так смотрят на царя?
- Это ужасно, мадам, но все они думают, будто царь сам убил своего сына, когда вошел в комнату вместе с вами.
- Не может быть! - воскликнула Максимильена.
- Увы, - ответил Ромодановский дрогнувшим голосом, - люди судят по тому, что видели и слышали, а все обстоятельства против царя. Войдя в комнату, вы закричали, и они готовы присягнуть, что кричал смертельно раненный Алексей. Когда царь поймет, в чем его подозревают, он придет в ярость, а враги его станут повторять, что он затеял суд над царевичем, желая расправиться с ним.
Максимильена, зарыдав, произнесла:
- Князь Меншиков подтвердит, как и вы, что это неправда, - пробормотала она.