5
Приехав домой, я уже знала, что мне делать. Из Парижа мне не уехать, заставы закрыты наглухо, и для выезда потребовалось бы брать их штурмом. В городе назревает что-то ужасное – это по всему ясно. Таким образом, мне придется искать убежища в Тюильри. Я отправлюсь туда уже сегодня вечером. Там, во-первых, будет безопаснее – ведь дворец укреплен, и я избавлюсь от опасений, что меня зарежут прямо на улице. Во-вторых, в Тюильри я могу найти какого-нибудь человека, который бы помог мне уехать. Все аристократы сейчас в трудном положении, стало быть, они должны помогать друг другу.
Брике ворчал и хныкал, требуя еды. Я на скорую руку приготовила ему яичницу, лишь бы он от меня отвязался, и мальчишка на некоторое время замолк, дав мне возможность подумать. Потом Брике принялся мыть после себя посуду, и я сразу же вздрогнула от звона разбитой тарелки.
Поднимаясь, чтобы помочь ему, я опрокинула саквояж, с которым совсем недавно собиралась уехать. Среди прочих вещей, выпавших из него, был и маленький томик в зеленой оправе. Забыв о Брике, я с улыбкой подняла книгу. Как она оказалась здесь? Вольтер… Его читала когда-то синьорина Стефания. Вероятно, я привезла этот томик еще тогда, в феврале, когда приехала из Сент-Элуа. Я перелистала книгу, грустно улыбаясь, и вдруг заметила между страницами пожелтевший исписанный лист бумаги, сложенный вчетверо.
Места сгибов были так заглажены, что я с трудом развернула лист. Сердце у меня" забилось сильнее. Почерк был мне незнаком, но письмо было написано по-итальянски – на том самом языке, который я сейчас немного забыла.
"Милая Ритта, вероятно, пройдет немало времени, пока ты получишь это письмо, – быть может, год или два. Отец увез тебя в монастырь. Если когда-нибудь он позволит тебе встретиться с нами и ты сама захочешь нас повидать, тебе достаточно найти в Париже дом номер 16 на улице Эгу-Сен-Катрин и спросить о нашей судьбе Лоренцо Бельтрами. Он скажет тебе, где мы находимся.
Первое, что мы с Джакомо сделаем в Париже, – это поженимся.
Да благословит тебя Бог.
Стефания Старди, Джакомо и Розарио Риджи. 10 января 1780 года, Сент-Элуа в Нижней Бретани".
Потрясенная, я еще дважды прочла письмо. Потом снова взглянула на дату: прошло двенадцать лет! Не год и не два, а целых двенадцать!
Предположения Антонио оправдывались. Он был прав, когда говорил, что Джакомо не мог исчезнуть, не оставив даже записки.
Итак, я думала, что совсем одна в Париже, а у меня, оказывается, могут найтись родственники! Да еще какие родственники – родные братья!
Что я помнила? Их лица? Их голоса? Нет, пожалуй, это почти стерлось в памяти. Но я помнила сказку Джакомо о голубоглазой фее Кренского озера. Я помнила, что тогда, все вместе, мы были очень дружны. Мы были счастливы. Наконец, я помнила, как мы с Розарио, босые, бежали по маковому лугу навстречу розовому солнцу, громко смеялись, а тугие стебли трав хлестали нас по щиколоткам и осыпали брызгами росы. Как хорошо мне было тогда!
Значит, достаточно сходить на улицу Эгу-Сен-Катрин, и я буду знать, где Джакомо? Я задумалась. Это, конечно, маловероятно. Письмо было написано двенадцать лет назад. За этот срок названный мне Лоренцо Бельтрами мог умереть или переехать. Но этого адреса вполне достаточно, чтобы я попыталась хотя бы разыскать брата.
Я очнулась лишь тогда, когда Брике дернул меня за рукав.
– Мадам, да что вы сидите? Пора уходить. Если вы этого комиссара пришибли, вас искать будут.
Брике, узнав какую-нибудь тайну, тут же принимался болтать о ней.
– Помолчи немного! – сказала я. – Ты собрался уже? Тихий стук в дверь помешал Брике ответить.
Я похолодела. Кто бы это мог быть? Я никого не ждала. Стук повторился.
– Ну-ка, ступай открой, – скомандовала я, нащупав сквозь ткань юбки пистолет. Если это за мной, я…
Порог переступила изящная дама под вуалью и уже знакомый мне барон де Батц, вооруженный, как и в прошлый раз.
– Ах, слава Богу! – произнесла я, облегченно вздыхая Я совершенно забыла о бароне Забыла даже, что он обещал явиться именно сегодня.
– Вам не придется уговаривать меня идти в Тюильри, – сказала я устало. – Из Парижа мне не удалось выехать. Так что идти мне некуда, кроме как…
– Вы меня узнаете? – прервала меня дама, поднимая вуаль.
Я рассеянно сделала реверанс.
– Ваше высочество, вы – ландграфиня Гессен-Дармштадтская?
Дама гордо кивнула.
– Я узнаю вас, мадам. Но нынче в этом нет никакой необходимости. И не увидев вас, я бы все равно пошла в Тюильри.
Дама переглянулась с бароном.
– И вы заставили меня идти сюда, если идти было незачем? Барон пожал плечами, словно признавал свою ошибку.
Потом обратился ко мне.
– Почему вы пытались уехать? Ведь вы обещали, что останетесь в Париже еще на пять дней!
– Я была уверена, что срок, обещанный мной, истек еще вчера.
– И вы решили уехать без пропуска? Как вы наивны, сударыня.
– Заставы закрыли только сегодня, и я не знала об этом.
– Заставы закрыты со вчерашнего вечера, и неизвестно, на какое время.
Он почтительно поклонился ландграфине.
– Ваше высочество, вам лучше спуститься вниз и поскорее уехать. Оставаться здесь вам небезопасно.
– Вы советовать, чтобы я уехаль?
– Да, принцесса, я вам это советую. Если ваши благородные намерения найдут отклик у королевы, вас немедленно известят.
Мы остались одни. Барон повернулся ко мне и посмотрел так испытующе, что я не выдержала его взгляда.
– Вы готовы ехать в Тюильри, сударыня?
– Куда же мне еще ехать?
– Не отвечайте вопросом на вопрос. Знаете ли вы, что сегодня ночью или, самое позднее, завтра утром дворец Тюильри подвергнется нападению и будет взят санкюлотами?
Я ошеломленно посмотрела на барона.
– Вы хотите сказать, что Тюильри падет, как Бастилия?
– Да. Готовы ли вы к этому, сударыня?
Я тяжело вздохнула.
– Что поделаешь, ведь я обещала вам… хотя, поверьте, весьма маловероятно, что королева прислушается ко мне. Она так горда, что вряд ли согласится бежать… К тому же вы сами говорите, что Тюильри обречен… Стало быть, он окружен и убежать оттуда невозможно.
– Дворец не окружен и вряд ли будет окружен до самого штурма. Санкюлоты военным делом не владеют. Если вам удастся повлиять на Марию Антуанетту, я достану вам пропуск и, если вы избегнете ареста, вы уедете из Парижа.
– Вы достанете мне пропуск? – переспросила я. – Но это невозможно!
– Я куплю его.
– Купите? О, если бы он продавался! Он жестом остановил меня.
– Я даю вам слово, сударыня. Итак, вы идете в Тюильри?
– Да, сударь.
– Тогда возьмите вот это.
С этими словами он протянул мне крошечную стеклянную трубочку.
– Спрячьте ее за корсаж.
– Но что это? Зачем?
– Это цианистый калий, сударыня.
– Яд? Вы предлагаете мне яд?
– Да, сударыня. Вам стоит раскусить ампулу и…
– Но, ради всего святого, зачем это мне?
– Затем, зачем цикута нужна была Сократу. Чтобы избежать мучительной смерти – разве это непонятно?
Потрясенная, я машинально спрятала ампулу.
– Все вещи оставьте здесь, – приказал он, заметив, что я оглядываюсь по сторонам. – Они только помешают вам.
Я повиновалась, чувствуя, что понемногу начинаю подпадать под власть этого странного незнакомца, смуглого, как гасконец, с глазами черными, как ягоды терновника, с типично южной внешностью и английским акцентом. Кто он? Откуда его осведомленность и богатство? Почему он вмешивается во все?
Во дворе дома я встретила Брике и приказала ему дожидаться меня в доме номер 16 на улице Эгу-Сен-Катрин. Несколько луидоров барона совсем его успокоили.
Мы ушли. И почему-то мне показалось, что за нашим уходом следят чьи-то глаза.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ДЕСЯТОЕ АВГУСТА
1
Ночь была тихая и по-августовски душная. Золотисто-дымчатыми кварцами мерцали на небе звезды. Было жарко, и даже роса не взбрызнула каплями листья цикламенов, самшита и жимолости. Пронзительная тишина стояла в воздухе, не нарушаемая даже соловьиным щебетом. Птицы тоже умолкли, словно ожидая чего-то.
Пробило полночь. Чуть спустя из-за туч выглянула луна, и сумрачный золотисто-лунный свет залил павильон Флоры, сад Принцев и террасу Маленький Прованс. Вдоль галерей горели свечи, темными радужными бликами отражаясь в зеркалах. Цветной пояс факелов охватил Тюильри. Было хорошо видно, что у каждой амбразуры окна, в каждом проеме, у косяков дверей залегли солдаты – последние защитники дворца…
Я медленно прошла вдоль галереи в комнаты Марии Антуанетты. Там были сумерки: зажжено было только одно золотистое бра. Я видела одни силуэты: расплывшуюся фигуру Людовика XVI, вжавшегося в широкое кресло, измученно склоненную голову королевы, четко вырисовывающуюся на фоне распахнутого окна, худой силуэт принцессы де Ламбаль де Савой-Кориньян, и еще нескольких людей, оставшихся верных монархии, – камердинер Лапорт, несколько министров, командир швейцарцев Бекман…
Они ждали. Чего? Разумеется, своего конца. Оставалось только прошептать слова молитвы: "В руки твои, Господи, предаю душу свою…"
– Ваше величество, – тихо произнесла я, решаясь на последнюю попытку, – умоляю вас, покиньте дворец!
Королева не посчитала нужным даже ответить на мои слова. А ведь уйти можно было… Дворец не был окружен, подходы к нему пока свободны. Мария Антуанетта была слишком горда, чтобы уйти. И усилия ландграфини были тщетны…
– Главные ворота уже закрыли? – спросил король.