Глава 8
Пенелопа смотрела на него сквозь полуопущенные ресницы. Ее распухшие губы влажно блестели. Она была готова лечь с ним в постель, и постель очень услужливо находилась совсем рядом.
– Я не хочу останавливаться, – прошептала она.
– Я знаю, любовь моя. Но если я сейчас проиграю, если проиграю эту игру…
– Игру? – переспросила Пенелопа.
Резкими толчками Деймиен с усилием втянул в себя воздух. Как-то в Италии он спасался у францисканских монахов, и один из них научил его, как очищать свой разум от мысленных и плотских желаний. Деймиен так и не освоил искусство медитации до той степени, в какой владел им тот монах, но при необходимости умел заставить себя успокоиться.
Покой, который Деймиен обрел в монастыре, теперь ускользал от него, однако особое дыхание позволило ему сосредоточиться на чем-то, кроме тела Пенелопы.
– Я выиграю, – процедил он, стиснув зубы. – Мы оба выиграем.
– Ты думаешь, это пророчество заставляет нас так желать друг друга? – спросила она. – Что это все неестественно?
Деймиен пробежал взглядом по открытой рубашке Пенелопы, по тени от ее грудей.
– Нет, мое желание вполне естественно. Ты такая красивая.
Пенелопа вспыхнула и отчего-то смутилась.
– Ты считаешь меня красивой?
Он взял ее руку и провел языком по кончикам пальцев.
– Твоя красота – это – как вы говорите? – факт, а вовсе не мое мнение.
– Никто никогда не говорил мне ничего подобного.
Она опустила глаза, заслонив их ресницами. Не от девичьей застенчивости, просто Пенелопа была смущена.
В Лондоне молодые леди морили себя голодом, чтобы превратиться в тощие палки. Бледные волосы, бледные лица, бледные губы, бледные руки – таким они видели эталон красоты. Ходячие мраморные статуи, но только в них не было той пышной чувственности, которой обладала настоящая эллинская скульптура.
В Нвенгарии образцом красоты служила необузданность. Черные волосы, голубые глаза, яркий румянец, зрелое, женственное тело. Нвенгарцы были людьми темпераментными. Они жили крайностями: гнев, радость, любовь, страх, возмущение. Не очень спокойная жизнь, но зато им не приходилось прятать свои чувства за пустыми разговорами и условностями.
Если Деймиен увезет Пенелопу в Нвенгарию, вокруг нее будут увиваться толпы мужчин, восхищаясь ею, желая ее. В душе Деймиена поднималась волна собственнического недовольства. Будь он обычным джентльменом, он сразился бы из-за нее в сотне дуэлей. Но он – принц-император, а она станет имперской принцессой. Прикосновение к Пенелопе без разрешения будет караться смертью.
"Очень жаль, джентльмены, но эта леди принадлежит мне".
Он обхватил языком ее средний палец и чуть-чуть пососал его. Его хваленая выдержка отправилась к дьяволу, а он всегда так ею гордился! Он дарил женщинам наслаждение и сам его получал, но все и всегда оставалось под контролем. Никогда он не вкладывал в эти дела сердце, да и они тоже. Его чувство к Пенелопе превратило все прежние увлечения в фарс.
Глаза Пенелопы остановились на его губах, взгляд девушки был тяжелым. Мысль, что он может получить ее, но не сейчас, превращала его кровь в пламя. Пенелопа была так хороша на вкус! Теплая, соленая, аппетитная! Деймиен не мог от нее оторваться.
– Я должен идти, потайным ходом вернуться к себе в комнату, – вымолвил он наконец.
– Наверное, так будет лучше, – кивнула она.
– Там, в проходе, будет темно. – Деймиен не двигался с места. – После года в застенке я не люблю темноту и закрытые помещения.
– Возьми мою свечу, – предложила она и вдруг нахмурила брови. – Как ужасно! Я даже не знала, что темницы еще существуют.
– В Нвенгарии – существуют. Мой отец швырнул меня туда, когда я был еще мальчишкой. Темница находилась под замком в Нарато, отдаленным, сырым и страшным. Его лакеи стащили меня с постели среди ночи и чуть не удушили. Дальше я ничего не помню, помню лишь, что оказался в камере, закованный в цепи. Там было совсем темно. – Он резко втянул воздух, прогоняя демонов прошлого. – Да, Пенелопа, я никогда не был в таком темном месте.
– Сколько тебе было лет? – мягко спросила она.
– Двенадцать.
– Почему он сделал такую ужасную вещь?
– Мой отец? Я еще удивляюсь, что он ждал целых двенадцать лет и только потом взялся за меня. – Рассказывая, Деймиен играл ее пальцами. – Образовалась клика, которая решила свергнуть его и посадить на трон меня. Разумеется, их лидер должен был стать регентом, а я – его марионеткой. Мой отец всех схватил и казнил самым жестоким образом. У него не было никаких доказательств, что я был как-то с ними связан, но он бросил меня в темницу, чтобы обезопасить себя. Только через год герцогскому совету удалось убедить его, чтобы меня выпустили на свободу. Народ начал роптать, и они боялись восстания. Потому мой отец устроил пышную церемонию и освободил меня – прощение блудного сына, а потом, все также ночью, его люди ворвались ко мне, схватили, отвезли в лес и бросили. Отец пустил слух, что меня отправили в школу во Франции, позже он заявил, что я сам сбежал, потому что ненавижу Нвенгарию. Правда состояла в том, что он запретил мне возвращаться на родину. Если бы я вернулся, меня ждала тайная казнь. Только то, что народ Нвенгарии любил меня и никогда не простил бы отцу, расправься он со мною в открытую, удержал его от приказа уничтожить меня на месте.
Он замолчал и плотно стиснул зубы, удивляясь, откуда взялся этот поток слов. Ни одной живой душе Деймиен не рассказывал, что в действительности с ним произошло. Некоторые, как Петри, обо всем знали сами, а у Деймиена никогда не было желания обсуждать эту тему.
У Пенелопы с историей предательства Рубена Уайта было то же самое. Неужели это пророчество заставляет их обнажать свои души? Неужели ему нужно, чтобы они оказались нагими друг перед другом? И не только в плотском, приятном смысле.
Пенелопа осторожно положила ладонь на его руку.
– Мне очень жаль.
Свет канделябра поблескивал на ее рыжеватых волосах. Деймиен обернул один из мерцающих локонов вокруг своего пальца.
– Я выжил. Меня нашел Петри. Мы отправились в Европу и покорили ее. Для мальчишки это было настоящее приключение, так что не стоит меня очень жалеть.
– Только приключение?
Правда, как змея, снова выскользнула из его губ.
– Нет. Черт подери, я был смертельно напуган. Знал, что отец подошлет ко мне убийц. Так он и сделал. Мы с Петри жили в страшной нужде, работали на полях за еду и ночлег, а если не могли найти работу, просили милостыню. Мною, избалованным принцем, для развлечения помыкали бюргеры.
Он не стал рассказывать о нескольких работодателях, которые предлагали им, двум красивым нвенгарским юношам, совсем иное занятие, и как им пришлось драться, чтобы спастись.
Пенелопа просунула руку под его локоть.
– Это ужасно. – В ее голосе звучало сочувствие. Ей было так жаль его. Она представляла себе перепуганного мальчишку и хотела его утешить. Уже десять лет, как он оставил того подростка далеко позади, но какая-то его часть все еще жила в душе Деймиена и тянулась к этому сочувствию.
"Нет, нет и нет! – едва не рассмеявшись, думал Деймиен. – Сначала вожделение пыталось меня уловить, теперь – ее горячее сочувствие. Я сумею переспорить древний упрямый зов плоти".
– Пенелопа, – вслух сказал он, – я беру твою свечу и возвращаюсь к себе в комнату.
– Да, – согласилась девушка.
Он опустился перед ней на колено, погрузил пальцы в ее полосы и поймал взгляд.
– Похоже, я не могу сдвинуться с места. Наверное, тебе надо встать и самой уйти от меня.
– Я попробую, – отвечала Пенелопа.
Она провела пальцем по его руке, словно изучая его мышцы и связки, потом опустила взгляд на его губы.
– Не получается? – спросил Деймиен.
– Нет.
– Ты могла бы позвать мистера Тэвистока. Уверен, он с удовольствием выпроводил бы меня отсюда, да еще и пристрелил бы.
Пухлые губы Пенелопы изогнулись в улыбке.
– Нельзя. Это меня скомпрометирует.
Деймиен улыбнулся в ответ.
– Я могу придумать гораздо более приятные способы скомпрометировать тебя, чем быть просто застреленным твоим будущим отчимом.
– Что же нам делать?
– Я хочу тебя, – отвечал он. – Хочу уложить тебя, войти в тебя так, чтобы ты закричала от наслаждения и чтобы потом попросила еще. Хочу так сильно, что говорю такие вещи благородной девушке и не раскаиваюсь.
Она посмотрела на него пораженным взглядом и промолчала.
– Я оскорбил тебя, – покачал головой Деймиен. – Слава Богу. Теперь ты дашь мне пощечину, скажешь, что я негодяй и распутник, позовешь слуг, чтобы они выволокли меня из твоих покоев.
– Нет, – прошептала Пенелопа. – Я хочу того же.
Деймиен взял ее лицо в свои ладони.
– Это плохо.
– Я знаю. Но во мне все стонет от жажды. Я хочу, чтобы ты дотронулся вот здесь… – Она провела рукой вниз к тому месту, где выше коленей перегибался ее халат.
Деймиен поймал ее руку.
– Не показывай мне. Иначе я не уйду, пока не овладею тобой прямо в этом кресле.
Она бросила на него смущенный взгляд.
– "Овладеешь"? Я никогда не произношу этого слова…
– Оно заменяет другое слово, которое я мечтаю произнести. Хорошее английское слово, короткое и выразительное.
В глазах Пенелопы появился лукавый блеск.
– Думаю, я его знаю. Меган мне говорила. Это…
Он прикрыл ладонью ее рот.
– Не произноси его, Пенелопа. Ради Бога, не произноси. – Иначе он ее просто изнасилует. Сорвет с ее тела полупрозрачную рубашку и овладеет ею прямо на месте.