Она вновь отвернулась к зеркалу. Тонкая цепочка на груди, вместо которой должно было сиять сапфировое ожерелье, поблескивала неясно и скучно. Она вспомнила это ожерелье – так, будто только вчера держала его в руках, и Алекс застегивал маленький замочек… и взгляд ненормальной девчонки впился, как жало, в горло возле ключиц.
* * *
– Я верно понял, вы меня разыгрываете?
На Бориса Антоновича фон Райхерт было жалко смотреть. Вот только что он расхаживал по гостиной, распевая густым раскатистым баритоном про царицу мира – красивый, вальяжный, пахнущий дорогим табаком и рейнвейном тридцатилетней выдержки. За плечами – очередное выигранное дело, впереди – уютный вечер за зеленым сукном, которое к нему в последние дни благоволило особенно…
И вдруг – растерялся. Нет, он и в голову еще не брал, что известие, которое ему только что сообщили, может оказаться правдой. Такого не могло быть, ибо не могло быть никогда! Но, помилуйте – за что же… Что он такого сделал жене и дочери, чтобы над ним так жестоко шутить?!
– Верно, – с ненапускным весельем в голосе заявила Лидия Федоровна. – Как ты только догадался, Борис? Я же обожаю тебя разыгрывать! Всю жизнь только этим и занимаюсь.
Она встала с козетки, скрипнувшей под ее весом, и тоже прошлась по гостиной. В движениях ее, против обыкновения, не было ничего страдальческого, ничего через силу. Черт возьми, да она изменилась! Как же это он сразу не заметил? Неуловимо и определенно стала другой. Исчезли эти стонущие нотки, и вечного платочка в руках как не бывало. А появилось, наоборот, что-то эдакое… что-то напомнившее Борису Антоновичу его самого, когда он после крупного проигрыша, бывало, примет рюмку хорошего коньяка, и сразу становится ясно, что ничего страшного не случилось, и в душе воцаряются уверенность и свобода.
Так что – Лидия, стало быть… и ведь ничего странного, дамы из общества нынче пьют хуже прачек, уж ему ли не знать. Но Лидия! Нет, нет.
Или это от близости княжеского титула у нее развернулись крылья за спиной?!
Вздрогнув, Борис Антонович шагнул к супруге и направил на нее руку с указующим перстом, точь-в-точь как на обвинителя в суде:
– Радуешься? С чего бы? Я работаю сутками, как ломовая лошадь, я не сплю, я рву нервы вдрызг… я, что, самая подходящая подушечка для булавок?!
Такого краткого грозного рыка обычно хватало для того, чтобы пресечь в зародыше любой скандал. Ну, почти любой. На сей раз не хватило. Лидия Федоровна не зарыдала и не выбежала из комнаты, а, остановившись, посмотрела на мужа с откровенной досадой.
– Это какой-то кошмар. Дочь выходит замуж, впереди столько хлопот, а отец не находит ничего лучшего, кроме как взобраться на подмостки.
– Что?..
Борис Антонович на секунду потерял все мысли. Выходит, это всерьез?..
– Да Боже мой. Ты еще думаешь, что я шучу? Все решено, Борис, и решено без тебя. Я бы и хотела, чтоб ты принял участие, но что ж поделать, раз так вы…
Не говоря ни слова, Борис Антонович круто развернулся и размашистым шагом покинул гостиную. Тут Лидия Федоровна лишилась ненадолго столь новой для нее свободы движений – кинулась за ним, прижав руки к груди, решив, очевидно, что он направляется прямиком в особняк Бартеневых, дабы высказать им все, что думает. Путь его лежал, к счастью, ближе – в комнату дочери.
Юлия, уютно устроившись в кресле под пледом, читала какую-то скучную книжку по механике или физике сфер, принесенную ее несносной подружкой-курсисткой. Родительская беседа на повышенных тонах, которой она не могла не слышать через стену, как обычно, нисколько ее не интересовала. До сих пор Борис Антонович, страдавший от жениных истерик, радовался такому безразличию – теперь же углядел в нем злокозненное лицемерие.
– Так что, это правда?!
Юлия, не вздохнув и не поморщившись, отложила книжку и подняла на отца ясный взор.
– Ты в самом деле… в самом деле намерена выйти замуж за князя Бартенева?
– Папа, – в ровном голосе Юлии скользнуло едва заметное удивление, – а ты в самом деле этому не рад?
– Я должен быть рад? Я – должен быть – рад?!
Он схватился за голову.
– Чему рад? Перспективе стать посмешищем?! Да мне теперь в общество хоть не являйся! А в суде?! О-о-о… – он, закрыв глаза, застонал хоть и театрально, но с искренней мукой. И тут же вновь воззрился на дочь:
– Юленька! Но ты ведь вполне нормальное существо! Не мог же я в тебе так ошибаться!
– Да прекрати же… – попыталась вмешаться Лидия Федоровна. Он ее не услышал, а Юлия чуть заметно дернула плечом, давая понять матери, что прекрасно справится и одна.
– Я что-то делаю не так? – она откинула плед, с неторопливой грацией поднимаясь из кресла. – Папа, мне довольно лет, чтобы вплотную задуматься о замужестве. Чем тебе Сережа Бартенев не жених? Он князь, он богат, он даже не глуп, представь – с ним есть о чем поговорить. Его родители нашей помолвке рады…
– Уже и помолвка была?!
Рывком обернувшись к жене, Борис Антонович уставился на нее. Потом на дочь и – снова на жену. Они были так похожи, черт возьми. Обе – такие спокойные и такие довольные собой! Как же он раньше-то не замечал, что Юлия – вылитая мать, радовался, что дочь пошла в него умом и характером?!
Нет, нет, она – все-таки его дочь, она не может не понимать! Вот сейчас он все объяснит, и она…
Горничная Мариша, с удовольствием приникшая к замочной скважине – для нее господские скандалы были слаще театра, – ни за что бы не сказала, что барин барышне что-то объясняет. По ее впечатлению, это была самая настоящая истерика – одна из тех, на которые господин адвокат был мастер, хоть и задавал их весьма редко. На сей раз у него были все основания. Мариша, как девушка просвещенная, знала, что означает слово "педераст" и вполне одобряла негодование Бориса Антоновича. К барыне, которая (Мариша в том не сомневалась) и затеяла это безобразие, она испытывала искреннее презрение. А вот Юлия… Юлия ее пугала. Да она всегда ее пугала, а сейчас куда больше, чем всегда.
Долго кричать Борис Антонович не смог – голос, хоть и профессионально поставленный, на сей раз подвел. Юлия воспользовалась паузой, чтобы хладнокровно заявить:
– Все это мне известно. И что? Найди молодого человека, чтобы имел деньги и не нюхал кокаин или не путался с… с кем попало. Или чтобы не играл по крупной!
Последняя фраза прозвучала коротко и хлестко, как удар. Хотя Юлия даже голоса не повысила. И вовсе не собиралась производить впечатление.
Но таки произвела. Борис Антонович никогда бы не подумал, что несколько простых слов могут подействовать на него – так. Весь праведный гнев лопнул мгновенно и бездарно, как большой мыльный пузырь. Осталась невыносимая, как чесотка, обида. Уйти немедленно, не видеть этих женщин! Какого черта! Он работает на износ – для них же, он имеет право… До сих пор только Лидия, а теперь и дочь…
– Вот как, значит, – пробормотал он, пытаясь вернуть обличающий пафос и совершенно не в силах это сделать, – ты, значит, полагаешь…
Мариша даже от замочной скважины отвернулась – до того ей стало жалко барина. Ему и самому было себя жалко.
Главное, с чего?! Они обе кругом неправы. А он стоит перед ними, пытаясь собрать мысли, как гимназист, которого маменька застала с порнографической картинкой. Стоит и пытается вспомнить, как это он, совсем вот только что, расхаживал по гостиной, пел про царицу мира, и все было так замечательно.
А кто же он выходит теперь?..