Первая беседа о необходимости выйти за стены дворца тоже началась с недоуменного вопроса визиря, отчего повелитель не торопится с избранием спутницы жизни, отчего настоятельно рекомендует всем, кто пытается представить халифу племянницу или сестру, старшую дочь или двоюродную тетку, "проваливать, пока цел". Тогда, помнится, визирь почти удовлетворился простым ответом, что выбор спутницы дней есть преответственнейшее решение.
Хотя на самом деле все было не так.
– Но почему, о свет мира? Почему?
– Придет время, мудрый мой визирь, и все станет на свои места.
– Но, звезда вселенной! Сколько должно пройти времени, чтобы ты одарил своих подданных царицей, женой халифа? Сколько должно пройти времени, чтобы ты излечился от юношеских грез?
– Тот день, благородный Умар, когда я излечусь от юношеских грез, станет последним днем великого Багдада, обители правоверных. Ибо сиюминутные и мелкие дела не требуют вмешательства владыки. Только мечты движут тем, кто хочет процветания своему царству.
Визирь тяжело вздохнул. Увы, в словах халифа была доля правды. Ему, молодому, но мудрому Гарун-аль-Рашиду, вовсе не надо было вмешиваться в дела городских старейшин, как не надо было за каждого лавочника решать, сколько и чего продать на шумном и щедром багдадском базаре.
Должно быть, и Гарун-аль-Рашид тоже вспомнил о сем шумнейшем месте на свете. Ибо воспоминание о нем заставило халифа подумать о советниках и диване.
– Знаешь, добрый мой визирь, в последнее время я стал замечать, что рассказы моих советников не дают мне пищи для размышлений, не возвышают мои мечты. Более того, слушая ваши бесконечные беседы и склоки в диване, я засыпаю, а мечты мои превращаются в рассуждения никчемного торгаша.
– Увы, владыка, не всегда среди мудрецов обсуждаются действительно великие свершения, в диване чаще можно услышать ссоры и сплетни, чем возвышенные беседы и истинно мудрые слова.
– Увы, так и есть. Но я стал замечать и еще одну, весьма прискорбную вещь. Мои советники стали лгать мне. Мне, своему халифу! И делают они это не из желания возвыситься в моих глазах, а лишь для того, чтобы просто ничего не делать. Но если мне не рассказать, что в городе мало лекарей, я никогда не узнаю об этом и не распоряжусь построить приют для всех отягощенных болезнями. Если… Тут можно перечислять, увы, очень долго. И каждый раз, когда советнику или мудрецу лень ударить палец о палец, я слышу, что в моем Багдаде все спокойно, что в моей прекрасной стране все славят мое имя и мои деяния, а владыки сопредельных стран полны ко мне почтительного уважения…
– Но, великий халиф, это же правда! Властители сопредельных стран полны почтения, в твоей стране тебя славят даже немые, а в Багдаде все спокойно…
– Ну что ж, добрый мой визирь, вот завтра с утра мы и убедимся в этом.
– В чем, о солнце нашей страны?
– Мы убедимся в том, что в великом и вечном Багдаде все спокойно.
– О Аллах милосердный!
– Да, Умар, ты понял меня правильно. Завтра утром, едва рассветет, мы отправимся с тобой на прогулку по городу.
– Мы?..
– Конечно. Мы выйдем вдвоем через дальнюю калитку в городской стене. Ту, через которую заходят метельщики и золотари…
Визирь лишь тяжело вздохнул. Оказывается, мысли халифа иногда бывают опасными. "О Аллах, вот что значит скрывать правду от халифа… Теперь он увидит все. А это куда страшнее, чем услышать от советника или имама…"
– …Мы наденем иноземное платье и будем беседовать на любом из языков сопредельных стран. Или, быть может, ты захочешь воспользоваться языком франков или ромеев?
– Слушаю и повинуюсь, о халиф!
– Мы пройдем по улицам города, побываем в лавках и мастерских. Быть может, даже заглянем на знаменитый багдадский базар. Аллах великий, я, властелин, никогда еще не прогуливался по торговым рядам нашего базара, этой жемчужины города, его неувядающей славы и вечного его позора…
– Да будет так, – помертвевшими от страха губами прошептал визирь. Уж он-то хорошо представлял, как выглядит базар и что может увидеть в городе халиф.
– Думаю, для первой прогулки нам хватит и половины дня. А когда дневной жар заставит закрыться лавки и харчевни, мы вернемся во дворец.
– Повинуюсь тебе во всем, мой халиф.
И чем печальнее становился визирь Умар, тем радостнее и оживленнее был Гарун-аль-Рашид. Он предвкушал прогулку по городу, как иные предвкушают роскошный пир или ночь любви. Он уже придумывал, как войдет в свои покои, как прикажет принести ромейское платье и сменит чалму на шапку… Он видел, как в сапогах шагает по камням площадей… Вот его руки щупают ткани; вот он прищелкивает языком, услышав ароматы незнакомых яств…
– И ты знаешь, заботливый мой визирь, я, быть может, буду любоваться не только минаретами и коврами, посудой и весенним небом. Должно быть, я увижу немало хорошеньких женщин.
"О, только не это, Аллах всесильный, только не это…"
– Но они же простолюдинки, халиф! Тебе, властелину великой страны, не пристало избирать себе наложниц среди простолюдинок…
– Но разве я сказал "наложница", визирь? – спросил халиф холодно. Если бы визирь уже не был напуган до крайности, то испугался бы до полусмерти одного этого тона.
– О нет, великий халиф! Но я понял тебя именно так…
– Не надо слышать то, чего я не сказал, раб! И уже тем более не надо принимать то, чего ты не услышал, за мои желания.
Визирь покорно склонил голову. О, он уже и не прикидывал, что можно успеть сделать в городе за одну ночь… Он покорно ждал наступления нового дня, как ждет его приговоренный к смерти.
– Я подумал, глупый мой визирь, что, должно быть, смогу встретить ту единственную, что станет звездой моего небосклона, радостью всей моей жизни и счастьем моего последнего дня…
– Но разве нет такой среди равных тебе, о великий? – печально спросил визирь. Он уже предчувствовал, что ответит ему халиф и сопротивлялся скорее по привычке.
– Я ищу не равную, червь… Я ищу единственную. Ищу ту, увидев которую, перестану замечать всех остальных женщин. Я ищу свою мечту, глупец… И мне все равно, равной мне она окажется, простолюдинкой или девушкой высокого рождения. Она будет единственной. Она будет моей мечтой.
Свиток пятнадцатый
…Как и в тот, первый раз, великий халиф Гарун-аль-Рашид покидал дворец не на рассвете. Ибо его представления о раннем утреннем часе заметно отличались от представлений его подданных. Более того, был уже почти полдень, когда повелитель Багдада впервые ступил на его мостовые.
О да, Гарун-аль-Рашид видел свой город и раньше. Видел так, как дано видеть владыке: из окошка паланкина, мерно покачивающегося на плечах четырех крепких мамлюков, в окружении стражников и рабов. Но сейчас его восторгу не было предела. Ибо он шел, сопровождаемый всего лишь визирем. Перед ним теперь расстилался совсем другой город, город распахнутых лавок, многоголосого говора, веселых и печальных лиц. Город жил и радовался всему живому.
И потому, должно быть, халиф не замечал вони сточных канав, ругани на улицах, плача и скандалов, доносящихся из-за дувалов. Его первая прогулка была полна для него поистине удивительных открытий.
Вдруг оказалось, что его подданные умеют готовить прекрасные, ароматные кушанья, часто вкусом своим превосходящие те, которые предлагала халифу дворцовая кухня. Оказалось, что на рыночной площади дервиши умеют удивлять и развлекать подданных ничуть не хуже, чем это делают дворцовые актеры или циркачи. Лавки были полны товаров, по улицам весело бегали дети – город своим шумом и пестротой мог ослепить и оглушить не менее, чем столица любого из сопредельных королевств или княжеств.
Визиря же, который едва поспевал за повелителем, огорчало все. И вонь, и ругань, и смех, и слезы. Увы, он даже не мог сейчас записать всего, что вызвало у него гнев, дабы потом, когда эта пытка прогулкой по городу закончится, призвать к себе вали и указать ему на все пороки города. О да, вали, конечно, необязательно знать, что халиф, великий и мудрый, ничего этого не заметил. Главное, что все эти возмутительные вещи увидел он, зоркий визирь. И тогда, о Аллах! если вали не успеет до следующей прогулки великого Гарун-аль-Рашида привести город в надлежащий вид, не быть ему более управителем великого Багдада…
Несколько чудесных, поистине сладостных минут представил себе визирь: каким униженным и слабым окажется этот тучный и скандальный Ибн Мухрад ибн Мехмет после того, как он, визирь Умар, перечислит все недостатки города, которым он, вали, не смог управлять так, как этого ожидал владыка…
Мысли о мести давнему недругу так далеко унесли визиря, что он не успел остановить халифа, когда тот свернул с главной улицы Предзнаменований на узенькую улочку Утренних Грез. Визирю, к счастью, было известно, что улочка эта славилась на весь подлунный мир лавками, полными изумительных тканей и подлинных шедевров ювелирного искусства. Но все же… Самому халифу своими прекрасными изнеженными ногами вовсе не пристало спускаться с каменной мостовой на пыльную землю узенькой торговой улочки.
– Умар, добрый мой друг, – услышал вдруг визирь и словно очнулся. – Но почему мы никогда раньше не гуляли по моему прекрасному городу? Это столь удивительное место, столь чарующее…
– Не пристало владыке… – начал было визирь.
– Т-с-с, испуганный мой друг. Мы же с тобой веселые иноземцы, впервые ступившие на улицы великого города. Называй меня… Клавдием… А ты будешь Умаром, управителем моего здешнего поместья. Я его купил только вчера. А теперь вышел вместе со своим доверенным слугой выбрать необходимые мелочи для моего нового дома.