Наконец, гвоздем программы Доренко стала история с "Мабетэксом", который потратил почти миллион долларов на строительство и оснащение больницы в многострадальном Буденновске, а также выполнял заказ Лужкова на ремонт зала заседаний правительства Москвы и кабинетов членов этого правительства. Лужков при этом отрекся от "Мабетэкса", сказав, что к этой фирме не имеет никакого отношения. А глава фирмы обиделся: вся его благотворительность была украдена, приписана Лужковым себе. Это был конец репутации столичного мэра.
Международную репутацию Лужкова Доренко ликвидировал методичной разработкой темы с убийством совладельца гостиницы "Рэдисон-славянская" Пола Тэйтума. Из крайне сомнительного дела с массой неясностей Доренко смог выжать максимум пропагандистского эффекта. Московским властям было брошено обвинение: убили и ограбили (забрали себе гостиницу), отдали все на откуп своему чеченскому побратиму Джабраилову. Подействовало без промаха. Кто захочет теперь знаться с потенциальным заказчиком убийства американского бизнесмена?
Добил Доренко московского мэра историей милых отношений московских властей с сатанистами из секты АУМ, которые благодарили Лужкова за содействие. Поводом к вскрытию этих контактов стала оплошность (или повязанность?) Лужкова: он назначил своим адвокатом в процессе против Доренко члена сайентологической секты и большого друга иеговистов. Истеричная дама дала повод для целого ряда уничижительных репортажей.
Через год после полного провала по всем статьям в телебеседе (3 декабря 2000 г.) с журналистом-телечиновником Попцовым, породнившимся с номенклатурой еще в эпоху раннего Ельцина, Лужков рассуждал о "мощнейшем потенциале "Отечества"", в то время как региональные организации к тому моменту на треть рассыпались, еще на треть не подавали признаков жизни, а оставшаяся треть искала, кому бы продаться. Лужков говорит о членах "Отечества" как о людях дела, которым есть что предъявить. Но дел не было. Никаких. Лужковская фракция в Думе уже сдалась Путину и только торговалась за почетные должности.
О 90-х годах Лужков говорил, как о катастрофе, времени потерь, трагедии. При этом у него не было ни тени раскаяния за свои вопли "Ельцин – это наше будущее!". Не вспомнил он и о том, как толкал милицию на убийства в 1992 и 1993 годах. Не желал ничего помнить. Но мы помним и другим будем напоминать.
Среди деятелей так называемой "новой России" Лужков занимает одно из ведущих мест. Вред, который он нанес России, – громаден. За всю историю нашей Родины найдутся считанные персонажи, которые сотворили бы нечто подобное.
История, при нашем скромном содействии, должна вынести Лужкову вердикт, остроумно очерченный Салтыковым-Щедриным: "…как ни обидна глупость, но при известной обстановке она может служить смягчающим обстоятельством. "Постыден, но без разумения" – такой вердикт еще можно вынести! Но ежели вердикт гласит кратко: "Постыден!" – и только по неизреченному милосердию судей не прибавляют: "с предварительно обдуманным намерением" – такого страшного вердикта положительно нельзя вынести!"
1993 – апофеоз мятежа
Квалификация того, что творилось в России, начиная с 1991 года, как мятежа принадлежит Сергею Пыхтину – выдающемуся русскому мыслителю и публицисту современности. Еще в те давние годы им было сказано: "Если называть вещи своими именами, если открыто и честно оценивать реально сложившуюся ситуацию в сфере государственного устройства, то вывод и оценка напрашиваются сами собой. Мы столкнулись с необычайным и крайне опасным для судьбы страны явлением – с неповиновением исполнительных структур Конституции и законам государства, с неподчинением в рамках этих законов высших чиновников решениям органов государственной власти. Иначе говоря, мы столкнулись с мятежом исполнительной власти против основных институтов государства" (С. П. Пыхтин, "СР", 17.10.92).
В дальнейшем мной было сформулировано понятие о "мятеже номенклатуры", которое стало также заголовком книги, вышедшей в 1995 году и обобщившей события предпоследней пятилетки XX века. В дальнейшем вместе с Сергеем Пыхтиным мы трудились на ниве публицистики, а в 2005 году создали законопроект "О противодействии мятежу", который думская бюрократия не допустила до обсуждения, изощряясь в процедурных вопросах. В таких случаях говорят: "Знает кошка, чье мясо съела". Чиновники поняли, что речь идет именно о них – инициаторах и участниках мятежа. Стостраничный законопроект умер в корзине для использованных бумаг. Но подробности всех перипетий с ним зафиксированы в моей книге "Осколки эпохи Путина" (2011).
Одновременно с Сергеем Пыхтиным свою оценку мятежу дал Гавриил Попов: "Сочетание рынка и диктатуры – это путь, подходящий для отсталых стран. И для России тоже – ей необходимы долгие годы авторитаризма" (Интервью еженедельнику "Эвенман дю жеди", "Гласность", август 1992 г.). Попов был соучастником организации мятежа и постфактум оправдывал его. Его словами свою позицию огласила тайная секта, постановившая уничтожить Россию и жестокими мерами подавить сопротивление русского народа геноциду.
Именно насилие 1993 года подтвердило, что в 1991 году мы имели дело не просто с массовой изменой высших (да и многих других) должностных лиц, но и с мятежом – насильственным захватом власти с целью уничтожения российской государственности. 1993 год стал апофеозом мятежа. Залитая кровью Москва – пятно в нашей истории. Мы не смогли раздавить мятежников. И многие годы разграбления страны, тотальной лжи ее правителей, измены образованных слоев, развращения правоохранительной системы – наше наказание за уступку врагам Божьим и человеческим.
21 сентября в 20.00 Ельцин издал Указ № 1400 "О поэтапной конституционной реформе". Своим Указом он прекращал полномочия Съезда народных депутатов и Верховного Совета, отменяя действие Конституции. Циничная оговорка о гарантиях защиты прав и свобод граждан ничего не меняла. Правда в Указе была несущественна, ложь – огромна.
Сопровождающее выпуск Указа телевизионное обращение Ельцина к народу было просто невероятным нагромождением фальши. Тут было и превратное толкование итогов референдума, и циничные ссылки на Конституцию, и направленные не по адресу обвинения в дезорганизации экономики, и лицемерные ссылки на пренебрежение правом со стороны Советов – избранного народного представительства.
В основу ельцинского указа была положена наглая ложь. Он предъявил Верховному Совету претензии: "Прямое противодействие осуществлению социально-экономических реформ, открытая и повседневно осуществляемая в Верховном Совете обструкция политики всенародно избранного Президента Российской Федерации, попытки непосредственного осуществления функций исполнительной власти вместо Совета Министров…" Ничего подобного, разумеется, не было. Было постепенно прозрение и утверждение в мысли, что ельцинизм – это чума для страны. Что никаких "реформ" он не предусматривает, а является сплошным беззаконием. Парламент просто начинал действовать по Конституции, не позволяя ельцинистам чинить произвол.
Ельцин объявил, что большинство в ВС пошло "на прямое попрание воли российского народа, выраженной на референдуме 25 апреля 1993 года. Тем самым грубо нарушен Закон о референдуме, согласно которому решения, принятые всероссийским референдумом, обладают высшей юридической силой, в каком-либо утверждении не нуждаются и обязательны для применения на всей территории Российской Федерации".
На самом деле никакого решения упомянутый референдум не принял. Это был всего лишь опрос. Юридически значимых формулировок в нем не было. И применять было нечего. Воля народа состояла в том, что ни выборов президента, ни выборов парламента досрочно проводить народ не хотел. Правда, народ в большей мере предпочел поддерживать Ельцина, чем депутатов. Но это ровным счетом ничего не значило.
О том, что Ельцин совершал государственный переворот и сам действовал вопреки результатам референдума, следовало из его решения назначить выборы и провести их по своему сценарию и в условиях репрессий против оппонентов: "Необходимость выборов диктуется тем, что Российская Федерация – это новое государство, пришедшее на смену РСФСР в составе СССР и ставшее международно признанным продолжателем Союза СССР".
Ельцин "забывал", что он тоже является президентом исчезнувшего фрагмента СССР и тоже подлежит переизбранию. Называя Россию "новым государством", Ельцин определял события 1991 года как мятеж. Но новое государство может возникнуть либо в результате войны, либо в результате переворота. Россия, разумеется, не была никаким "новым государством" и быть таковым не могла. Новым был тиранический режим, установившийся даже не на годы, а не десятилетия. Вот о нем-то и беспокоились Ельцин и вся его шайка.
Ельцин объявлял, что вся проблема Конституции РФ состоит в том, что в ней нет положения о возможности принятия новой Конституции. От имени неназванных партий и движений он объявлял о намерении немедленно назначить выборы в некий никаким законом не утвержденный Федеральный Парламент. Что, по его мысли, будто бы, давало народу право "самому решить свою судьбу". Поводом же для насилия Ельцин выдвинул заботу о безопасности России и ее народов, потому что это "более высокая ценность, нежели формальное следование противоречивым нормам, созданным законодательной ветвью власти". И далее очевидно мятежная формулировка: "Прервать осуществление законодательной, распорядительной и контрольной функций Съездом народных депутатов Российской Федерации и Верховным Советом…"