- Волейбол!.. - задумчиво произнес Председатель, на его посеревшем от усталости лице промелькнула грустная улыбка, и продолжил: - Хорошая игра, когда-то сам играл, но сейчас, как видишь, у нас здесь другие игры - смертельные игры, но те, кто их затеял, рано или поздно доиграются. Уж что-что, а воевать абхазы умеют!
- Гагра - только начало! - поддержал его седоусый полковник.
- Не сомневаюсь, Султан Асламбеевич, - согласился с ним Председатель и, задержав взгляд на Ибрагиме, неожиданно спросил: - Говоришь, в баскетбол играл? А где?
Он растерянно захлопал глазами, не зная, что сказать. Первым нашелся Кавказ и с жаром заговорил:
- Владислав Григорьевич, Ибо отличный парень! Я из него настоящего воина сделаю!
- Так все-таки где играл? В защите или в нападении? - допытывался тот.
- В нападении! - ничего не мог понять обескураженный Ибрагим.
- В нападении - это хорошо, скоро пригодится! Но сейчас нам нужны защитники. Как, справишься? - И на лице Председателя снова появилась лукавая улыбка.
- Да! - выпалил Ибрагим.
- А оружие в руках держал?
- Приходилось.
- Так… Понятно… - протянул Владислав Ардзинба, и его лицо погрустнело.
- Владислав Григорьевич, научим! - пришел на выручку другу Кавказ и предложил: - Пока пусть со мной побудет и в обстановку войдет.
Тот ничего не ответил и еще раз внимательно посмотрел на друзей. Ибрагим под этим пронзительным взглядом почувствовал себя так, будто его положили под стекло большого микроскопа, и нервно повел плечами. Затянувшейся паузе, казалось, не будет конца, но завершилась она совершенно неожиданным образом.
- Повезло тебе, махаджир, был бы спринтер - ни за что бы не взял, - сказал Председатель, и в его глазах опять заскакали лукавые чертики.
Друзья не знали, что сказать, и растерянно смотрели друг на друга. Первым нашелся Кавказ и с недоумением спросил:
- Это почему же, Владислав Григорьевич?
- Как - почему?! А если придется отступать? Мне же за ним, молодым, не угнаться, - уже откровенно потешался он.
Ибрагим вспыхнул как спичка и с жаром заговорил:
- Я… побегу?! Да я умру за Абхазию! Я…
- Верю! Верю! Но умирать не надо. Абхазии ты нужен живым! - остановил Председатель, сделал шаг навстречу и крепко обнял.
У Ибрагима все поплыло перед глазами. Он уже не помнил, как под руку с Кавказом вышел из кабинета, как спускался по лестнице и оказался во дворе. Всем своим существом будущий телохранитель продолжал оставаться там, в тесном, заваленном картами кабинете Председателя, крепкое рукопожатие которого согревало ладонь. На его лице продолжала гулять блаженная улыбка, а каждая клеточка молодого и сильного тела пела от радости. В Лондоне и Стамбуле о таком счастье он не смел даже мечтать. Все происходящее казалось каким-то фантастическим сном. Ему предстоит стать "тенью" самого Председателя!
Он все еще не мог поверить, теребил Кавказа за рукав и повторял как заведенный:
- Я буду рядом с ним?! Это правда?!
- Правда! Правда! - заверил Кавказ и, мягко подтолкнув к машине, поторопил: - Садись! Сейчас проедем в одно интересное место.
- Какое?!
- Скоро узнаешь, - загадочно улыбнулся он, втиснулся на переднее сиденье УАЗа и спросил: - Эрик, помнишь то место, где на прошлой неделе брали диверсантов?
- Да! - подтвердил тот.
- Тогда чего ждешь? Заводи!
Трудяга армейский уазик сердито фыркнул изношенным двигателем и, выпустив клуб сизого дыма, выехал со двора. Ибрагим откинулся на спинку заднего сиденья и ушел в себя. Он все еще жил впечатлениями от встречи с Председателем и, закрыв глаза, вспоминал каждый жест, каждое произнесенное им слово.
Позади остались окраины Гудауты, и УАЗ, вырвавшись на приморское шоссе, на удивление резво покатил вперед. Перед Новым Афоном они свернули на проселочную дорогу и по разрушенному бомбежками и оползнями серпантину добрались до горной долины. После крутого спуска, сразу за мостом над горной рекой Кавказ распорядился:
- Тормози, Эрик! Приехали!
Взвизгнув тормозами, УАЗ остановился, Кавказ первым вышел на поляну и по едва заметной тропке стал спускаться к реке. Ибрагим с любопытством оглядывался по сторонам и едва поспевал за ним. Попадавшиеся на глаза источенные дождями и ветрами развалины домов говорили о том, что когда-то на этом месте находилось горное село, и вскоре эта догадка подтвердилась.
Кавказ вышел к кладбищу, обогнул свежую воронку и остановился у потемневшей могильной плиты. Ибрагим вопросительно посмотрел на него, а он, ничего не сказав, смахнул с нее опавшие листья и отступил в сторону.
Под лучами солнца проступили едва заметные буквы, и Ибрагим остолбенел. Не веря собственным глазам, он осторожно опустил руку на плиту. Под дрожащими пальцами буквы ожили и заговорили: "Апсар Атыршба, Коса и Арсол Авидзба".
Старые предания, передававшиеся из поколения в поколение в роду Авидзба, сегодня самым непостижимым образом пришли к нему наяву.
Ибрагим, словно живую, нежно погладил плиту и тихо прошептал:
- Я вернулся к вам. Я… Я дома! - А через мгновение из его груди вырвался пронзительный вскрик: - Ты слышишь, даду? Я вернулся! Я вернулся!!!
Суровые горы ожили и ответили на этот зов потомка махаджира раскатистым эхом. Оно еще долго гуляло по склонам Химса, на которых полтора столетия назад стояли насмерть Арсол, Коса Авидзба и Апсар Атыршба, защищая свою землю, свой дом и свою Абхазию.
Глава 2
Вершина горы Химс терялась в густых облаках, а у ее подножия тут и там яркими всполохами разрывали кисельную пелену тумана выстрелы артиллерийских батарей. После двух дней непрерывных и ожесточенных боев с отрядом убыхов, отступившим из урочища в верховьях Большой Лабы, и присоединившимися к ним абхазам войскам экспедиционного корпуса полковника Коньяра в рукопашной схватке удалось выбить их из передовых укреплений и захватить господствующие высоты над селением Гума - этим последним оплотом повстанцев в высокогорной долине реки Гумиста.
С наступлением темноты обе воюющие стороны взяли временную передышку, и лишь артиллеристы капитана Чугунова вместе с саперами не сомкнули глаз. За ночь они успели перетащить горные орудия со старых позиций на новые, и, едва за снежными вершинами Бзыбского хребта забрезжил хмурый рассвет, хрупкую утреннюю тишину взорвали громовые раскаты. Артиллерия прямой наводкой принялась методично бить по сторожевым башням, мельнице и древней крепости, расположенной в центре селения.
Раскатистое эхо выстрелов и разрывы ядер слились в одну зловещую какофонию, заглушавшую рев, рвущийся из каменных теснин непокорной Гумисты. Опытные наводчики знали свое дело, каждый новый выстрел находил очередную цель - и селение на глазах превращалось в руины. Последней пала крепость: ядро угодило в пороховой погреб, заряды сдетонировали - и от чудовищного взрыва, казалось, раскололись сами горы.
Клубы сизого дыма плотным покрывалом окутали объятые пламенем развалины и, подгоняемые порывами ветра, поползли вниз по долине. Чудом оставшиеся в живых жители выбрались из завалов и бросились к реке, ища спасения под ее скалистыми берегами и в лесах у подножия Химса. Вслед им и по восточной окраине селения, где еще продолжали отстреливаться последние защитники, батарея Чугунова дала залп картечью, после которого в нем, казалось, перестало существовать все живое.
Полковник Коньяр, наблюдавший за обстрелом селения с выступа, нависавшего над долиной, резво спустился на поляну и махнул рукой ординарцу. Разбитной боец метнулся в заросли орешника и вывел буланого жеребца. Тот нетерпеливо перебирал передними ногами и яростно грыз мундштук. Коньяр потрепал ухоженную гриву, ординарец подсуетился и подставил под блестящий зеркальным блеском сапог стремя, полковник оперся на плечо и, надсадно крякнув, на удивление легко для своего тучного тела взгромоздился в седло. Вслед за ним к лошадям бросились начальник штаба майор Вронский, начальник разведки ротмистр Блюм, полковой лекарь Федотов и вся остальная полковая верхушка.
Едкий запах пороха и пролитой крови кружил головы и нездоровым румянцем полыхал на щеках офицеров и солдат. В эти последние минуты перед решающей атакой их взгляды сошлись на командире. Опытный вояка, за спиной которого был не один поход под командованием "грозы Кавказа" генерала Ермолова на чеченские и дагестанские аулы и усмирение мятежных убыхов с абхазами в Дале и урочище Мзымты, Коньяр знал, как подавить страх у подчиненных и затем повести на смерть.
Его грузная фигура подобралась, слилась с лошадью и на фоне величественной панорамы гор напоминала Георгия Победоносца. Выдержав паузу, он опустил руку на рукоять сабли и молниеносным движением выхватил из ножен. Отточенный, словно бритва, клинок грозно полыхнул в лучах восходящего солнца. Коньяр приподнялся в седле, его лицо побагровело, и через мгновение из луженой глотки раздался воинственный рык:
- Братушки, я с вами! Разобьем басурмана! Вперед!
- Ура-а-а! - покатилось в ответ.
И еще не успело затихнуть эхо, как над долиной поплыл заливистый, зовущий на смерть звук горна. Вслед за ним под дробный перестук барабана двинулась пехота. Ее тесно сомкнутые цепи сначала медленно, а затем набирая скорость, подобно морским волнам, покатили вниз к объятому пламенем селению.