Ну, у меня состояние ещё не было совсем уж критическим. Но часть моего тела была уже похожа на Брестскую крепость после того, как по ней из тяжёлых орудий долго стреляли.
Не отрывая взгляда от добрых глаз Полины, я потянул за краешек простыню, постепенно обнажая останки былой красоты, перевёл внимание на них и умело выдавил из себя восторженный возглас.
Получилось!
Полюшка с запаздыванием прикрыла ладошкой знакомый мне кудрявый островок. Другой рукой – пышные груди.
Все эти руки я поубирал. Конечно, они, как будто пытались мне сопротивляться.
Путь был свободен!
Полина ладошкой прикрыла глаза…
Я терпеливый. Я дождался.
*************************************
Вот это была ночь!..
Таблетка творила чудеса.
Свои действия на Полине я сопровождал жадными, неистовыми поцелуями. Мы с восторгом, неожиданно в нас раскрывшимся, делали, вытворяли всякие глупости, такие, какие мужчине и женщине наедине делать друг другу можно, но даже написать об этом стыдно – в общем, как будто старались за эту встречу наверстать упущенное.
О! как нам в этом помогал сын ошибок трудных, опыт!..
Всё получалось, как нельзя лучше. Ох, и отыграюсь я сегодня за всё!
Эта женщина ещё влюбится в меня без памяти.
Процесс влюбляемости включается в женщинах после хорошего секса.
И тут…
Да, этого следовало ожидать…
Процент вероятности, конечно, был маленький, но всё-таки…
Я вдруг охнул, и у меня… остановилось сердце…
Многие, конечно, скажут – повезло, мол, мужику, хорошая смерть. На старости лет помер не на больничной койке, а на бабе.
Вернее, баба – моя Полюшка – в этот момент как раз была на мне, в позе Венеры Раскачивающейся.
Но это так – взгляд со стороны.
Я всё-таки умирать ещё не собирался. Ни в этот прекрасный вечер, ни потом. Я ещё и по лестницам хорошо ходил, и приседал по пятьдесят раз.
С какой стати?
Но сердце остановилось.
И я увидел себя на широкой гостиничной кровати голым. Будто один я невидимо навис где-то под потолком, а другой, видимый, остался там, на кровати.
И Поля, журналисточка моя, голая, с меня сползающая и с ужасом взирающая на остывающий труп:
– Саша! Саша!
Вот ведь как: только сердце останавливается – и тело человека сразу начинает остывать…
Ну, где же…
Да, тут быстро распахивается дверь номера и к нам врывается бригада реаниматоров. Воробьёв Геннадий Александрович, ассистенты.
Они быстро и вежливо под белы руки оттаскивают от меня голую женщину, занимают нужные позиции. Два металлических блина с проводами на грудную клетку. Всем отойти! Разряд! Ещё разряд! Ещё!..
Есть! На осциллографе запульсировала зелёная линейка. Работает! Сердце опять работает! Вены. Жгуты. Шприц. Укол один. Другой…
Я опять начинаю теплеть.
Открываю глаза.
– Гена… Ты…
– Да, Саша, всё в порядке. Нормалёк. Жить будешь…
Ну, ладно, мы пойдём. Извини, что без стука…
– Пока, Гена, я твой должник…
Ну, тут надо бы сделать небольшое отступление и кое-что пояснить.
Будучи мужчиной в возрасте, я был просто обязан просчитать все возможные ситуации, которыми может оказаться чревата моя встреча со своей красавицей.
Одна из них – неприятности со здоровьем. Про это уже и фильмов много снято, и рассказано анекдотов.
Но мы уже не в каменном веке живём.
У нас уже медицина достигла высот неизмеримых.
Кроме того, моё финансовое благополучие к семидесяти годам сложилось так, что многое из достижений новейшей медицины оказалось мне доступным.
В частности, пересадка головы на другое, молодое, здоровое и сильное, тело.
И уже подворачивался случай. Мне показывали донорский образец. Всё идеально: фигура, состояние внутренних органов, внушительный пенис, но… негр… простите – афроафриканец…
Конечно, в этой версии я бы мог быть очень интересен жёлтой прессе, меня бы затаскали по телевизионным шоу.
Думаю, у меня бы появились все шансы стать новым президентом США. Они уже всех на этом посту испробовали. Не было только женщин и – такого, как я.
Но, как мне кажется, в моём случае женщина бы оказалась на втором месте…
Ну и ещё.
Может возникнуть вопрос: откуда вдруг, как из-под земли, появилась эта бригада чудо-медиков? Которые даже сразу знали, что им делать?
Тут всё очень просто.
Гена, Геннадий Александрович Воробьёв, был моим другом. Кардиолог. Я ему рассказал о предстоящей встрече с женщиной грёз моей молодости. Гена предупредил о возможных последствиях.
Я уже знал номер, который Полина забронировала в гостинице "Смарагд". За небольшую плату там были установлены видеокамеры, микрофоны. У меня были деньги, я многое мог себе позволить.
Бригада реаниматоров находилась в номере по соседству и через мониторы наблюдала за состоянием моего здоровья. Заодно и смотрела "прямой эфир +18".
Как только в работе сердца обнаружился сбой…
Остальное уже известно.
Моя Поля всё это время сидела на полу, закутавшись в одеяло, между кроватью и шкафом.
В глазах было то, что называют "застыл ужас".
Я поднялся с кровати, подошёл к ней. Взял за руку.
Помог встать.
Одеяло свалилось, голая стояла передо мной, неприступная когда-то журналистка, Поля-Полюшка.
Я подвёл её к кровати и подсказал в непонимающие глаза и уши, что нужно лечь.
Поля послушно легла.
У нас с ней остался незавершённый любовный цикл. Удар со мной случился в самый канун мужского счастья. И, после того, как я пришёл в себя окончательно, я это ощутил. Ныло в низу живота. Ситуацию нужно было разрядить.
Полюшка легла для меня поудобнее. Всё-таки я только после реанимации, с того света. Можно сказать, с корабля на бал…
Рембрандтовская такая красота лежала на середине кровати, опять готовая к любовным баталиям.
И я вновь ринулся.
Всё-таки таблетка моя – настоящее чудо. Вот что значит – нанотехнологии!
И я десять, пятнадцать минут пылко и страстно любил свою женщину. И – полчаса.
Но глаза её смотрели безучастно. Она, как будто отключилась, выключилась.
Как будто это у неё случилась остановка сердца, и это она, Полюшка, теперь труп. Только тёплый.
Ну, какое тут мужское счастье?…
Для этого нужно видеть глаза. Ответное желание.
А подо мною был труп.
Нет, уж, господа. Это на любителя.
Я поднялся с постели, сходил в душ.
Когда вернулся, женщина продолжала лежать на прежнем месте.
– Поля! – позвал я её…
– Что? – она спокойно откликнулась.
Труп разговаривал.
Значит, всё не так уж и страшно.
– Ты в душ пойдёшь?
– Да, конечно.
Опять – спокойный голос. Даже всё как-то буднично.
– Ты будешь ещё вина?
Полина уже сидела на кровати, обхватив руками колени и глядя куда-то в сторону, в угол комнаты.
– Нет. Чайку бы…
Вот это "чайку бы" очень меня обрадовало. Если бы "чаю", то это всё-таки равнодушно-бледное состояние. А "чайку бы" – уже оттеночки. Уже проблески жизни.
Пока Поля плескалась в душе, я вскипятил чайник, бросил в стаканы по мешочку душистого чаю.
У нас была коробка конфет.
Поля сидела напротив в полузапахнутом халате. Или – в полураспахнутом… Ей было как будто всё равно.
И мы разговаривали на темы телевидения, погоды, дорожных пробках.
Поля слабо улыбнулась, когда я попытался вспомнить наше с ней путешествие на Жанажол, про речку Эмбу.
– А я хотела тогда, чтобы ты… Ты мне очень тогда понравился. Я – стыдно сказать – тогда совсем потеряла голову.
Потом вспоминала, как бегала перед тобой почти голая, как ты засыпал меня песком…
Мне совсем не было стыдно.
Я… хотела тебя…
Это уже потом, когда я уехала, когда вернулась домой, я вдруг поняла, что была почти на краю. Ведь я и про семью забыла и про университет. Какое-то ослепление на меня нашло.
Могла бы сделать для тебя всё, чего бы ты ни захотел.
На край света за тобой пошла бы.
И всего-то мы пробыли с тобой два дня.
И что ты мне тогда такого наговорил?…
Такого не бывает.
В обычной, настоящей жизни такого не бывает.
Наверное, поэтому ты и боялся ко мне приблизиться.
Поэтому дал уехать…
Зачем? Зачем, Полина, ты сказала мне всё это? Зачем? Зачем сейчас, на краю жизни, я должен был узнать, что был дурак… дурак… дурак… Что упустил своё счастье, не допустил его к себе?…
Что понавыдумывал всякой ерунды и чувствовал себя со всех сторон правильным. Потерпевшим. Жертвой.
Когда тридцать лет назад достаточно было только протянуть руку…