Она даже слышала, что при дворе барона де Понтарлье жил некий голиард. Правда, он отличался чрезмерно пылким нравом, и барону пришлось его выгнать.
"А что, если этот юноша талантлив?.. – подумала Беатрисса. – И торговое дело отца, доставшееся ему по наследству, тяготит его…"
Графиня милостиво улыбнулась и приказала одной из компаньонок принять ларец. После чего она неспешно удалилась. Компаньонки, оживлённо переговариваясь, не преминув обсудить столь необычное поведение юноши, последовали за ней.
Ригор, не поднимаясь с колена, проводил Беатриссу взором полным обожания и восхищения. Увы, он прекрасно понимал – ему не на что надеяться.
Вскоре появился камерарий, справившись о размере необходимого аванса. Ригор с трудом переключил внимание на финансовые расчёты, ибо всё ещё пребывал под действием чар Беатриссы.
Достигнув необходимых договорённостей с камерарием, Ригор вернулся домой. Повозка въехала в небольшой внутренний дворик, до юноши донеслись аппетитные запахи – слуга занимался приготовлением обеда и, хлопоча около очага, переворачивал румяного каплуна, нанизанного на вертеле.
Несмотря на то, что Ригор пребывал под впечатлением встречи с графиней и предавался несбыточным мечтам о любви Прекрасной Дамы, ощутил резкое чувство голода. Он буквально вбежал в дом, сбросил с себя тёплый плащ и устремился на небольшую кухню, расположенную тут же на первой этаже рядом с торговой лавкой. Он потёр руки, едва сдерживаясь, чтобы не оторвать ножку от каплуна.
– Жаркое готово? – с нетерпением спросил он.
– Ещё немного хозяин… – ответил слуга. – Куда прикажете подавать?..
– В мои покои.
– Как угодно…
Ригор с наслаждением вдохнул аромат жаркого, покинул кухню и поднялся по винтовой лестнице на второй этаж, где располагались три небольшие комнаты: собственно его спальня, спальня ныне покойных родителей и кабинет отца.
Юноша вошёл в комнату, снял берет и бросил на кровать, украшенную старым выцветшим балдахином, который давно следовало бы сменить. Затем он скептическим взором окинул свои владения и вздохнул… Обстановка была предельно скромной и это несмотря на то, что отец поставлял ткани Беатриссе де Мюлуз.
Ригор позвал слугу, тот помог ему снять камзол, одно из немногих модных одеяний которым располагал молодой торговец.
– Аккуратно сложи и убери в сундук, – приказал Ригор слуге и подумал, что не помешает прикупить в Милане пару отрезов для новых камзолов, ибо не пристало появляться перед графиней в одном и том же одеянии. Он мысленно подсчитал: сколько это будет стоить. Затем сравнил с полученным авансом и возможным доходом, придя к выводу, что может позволить себе немного потратиться.
В комнату вошёл пожилой слуга, держа в одной руке блюдо с каплуном, в другой – кувшин с вином. Его внук, мальчишка лет десяти, который помогал на кухне, держал на оловянном подносе нож и кубок для вина.
Ригор жадно втянул в себя воздух, тотчас пропитавшийся ароматом жаркого, приправленного травами, жестом указав на небольшой столик, стоявший около кровати, который служил ему и обеденным, и письменным, и туалетным одновременно.
Затем он сел за стол, с жадностью вонзил нож в каплуна, отрезал аппетитную ножку и впился в неё зубами. В этот момент он подумал, что жизнь не так уж и плоха.
Немного насытившись, Ригор подумал, что следует отправиться в Милан, как можно скорее, пока погода стоит сухая, и не подули холодные северные ветры.
* * *
Через три дня он отправился в Ломбардию. Путешествие прошло без приключений, ибо дорога шла по территории Савойи, что принадлежала Бургундскому королевству, а её нынешний правитель Рудольф III, благополучно вернувшийся из Крестового похода, сумел навести порядок на подвластных ему землях.
Впервые Ригор проделал путь из Мюлуза до Милана один, без отца, в сопровождении двух верных слуг. Сначала ему было грустно, но потом, остановившись на постоялом дворе, недалеко от города Сьон, что на границе с Ломбардией, он смог сполна насладиться свободой.
Сытно отужинав, он расположился около очага, и начал музицировать на лютне. Его искусная игра привлекла внимание постояльцев, среди них были торговцы, обедневшие землевладельцы с семьями, направлявшиеся в Аосту, Турин и Милан; две бывшие маркитантки, которым пришлось сменить занятие и вместо солдатских башмаков, дешевого вина и копчёных колбас продавать постояльцам-мужчинам самих себя. Были здесь и несколько странствующих монахов. При звуках музыки они отнюдь не стали укорять Ригора, что он отвлекает их от размышлений о Господе, напротив, расположившись прямо у очага, на свежей соломе, постеленной на полу, они внимали с удовольствием.
Ригор, увлечённый игрой на лютне, не сразу заметил, что подле него собрались слушатели. Те же, затаив дыхание наслаждались мелодией.
– Голиард, спой нам… – попросила баронесса, облачённая в платье с заштопанными рукавами; мех, украшавший некогда роскошный лиф, вытерся и потерял цвет. Она посмотрела на Ригора выцветшими от горя и слёз бледно-голубыми глазами.
Музыкант заметил, что дама путешествует с дочерью, хрупкой девочкой лет двенадцати в сопровождении двух ещё крепких с виду пожилых слуг. Вероятно, её муж, барон, не вернулся из Крестового похода. Родовое поместье ушло за долги и она, собрав последние крохи, оставшиеся от продажи земель и замка, направляется в Турин в надежде на лучшую долю.
Ригор слегка поклонился почтенней публике, дотронулся тонкими пальцами до струн лютни, и запел. Он исполнял одну песню за другой. Бывшие маркитантки от умиления прослезились, затем многозначительно переглянулись, решив, что этой ночью обслужат голиарда бесплатно.
Баронессе с печальными голубыми глазами на миг показалось, что она снова молода, её муж-барон жив, они скачут на лошадях по своим лесным угодьям, наслаждаясь прекрасной летней погодой и пением птиц. Теперь остались лишь воспоминания…
Ригор долго развлекал публику игрой на лютне и пением. Уже догорели свечи в позеленевших от времени медных подсвечниках. Хозяин постоялого двора, не смея прерывать голиарда, принёс новые и зажёг их.
По комнатам постояльцы разошлись, когда было далеко за полночь.
Ригор, утомлённый, но довольный прошедшим вечером, отправился спать. Маркитантки-шлюхи уже поджидали Ригора. Не успел он и слова сказать, как одна из них распахнула дверь в крошечную комнатку, а вторая увлекла его внутрь.
Комната баронессы и её дочери находилась напротив. Всю ночь до её тонкого слуха доносились приглушённые женские голоса и мужские стоны…
Глава 4
Сделав необходимые закупки в Милане, Ригор без приключений вернулся в Мюлуз. Не прошло и дня по его прибытии, как поднялись сильные северные ветры, пронизывающие до костей и молодой торговец был рад, что вовремя завершил все дела и теперь находится дома подле жарко пылающего камина.
Отдохнув после долгой дороги, Ригор попытался собраться с мыслями. Несомненно, на днях он намеревался посетить замок Мюлузов и представить придирчивому взору графини привезённые ткани… В то же время у торговца мелькнула безумная идея: признаться сиятельной госпоже в своей страстной, пусть и безнадёжной любви. Упасть к её ногам, молить о снисхождении…
Ригор закрыл глаза и попытался представить: как признается Беатриссе в своих чувствах в присуствии камеристок, которые постоянно сопровождали графиню. Он тотчас сник, ибо это было неосуществимо. Молодой человек понимал, что вызовет только насмешки камеристок, да и госпожа графиня может погневаться.
Его снова обуяли раздумья.
– Нет-нет! – с жаром воскликнул он, вскочив с кресла, стоявшего подле камина. – Я сойду с ума, если не признаюсь ей. Пусть она осудит меня за неслыханную дерзость! Пусть её камеристки осмеют меня и сочтут наглецом! Иначе я не смогу жить!
Ригор уединился в кабинете. Он расстелил перед собой тонкий пергамент, обмакнул перо в чернильницу и стал писать, аккуратно выводя каждую букву, стихотворное признание графине:
"Я люблю ту даму,
Которой я не смею высказать моё желание;
Скорее, когда я смотрю на неё,
Я становлюсь несчастным….
Чтобы посметь сказать, что я принадлежу ей,
Так как о другом я не смею просить у неё пощады.
Ах! Как чудесны её слова,
Как милы и приятны её поступки;
Среди нас не родилась другая,
Которая имела бы такое милое тело:
Она стройна, свежа, с нежным сердцем;
Не думаю, что есть более прекрасная,
И ни на кого я не смотрел с такой радостью".
В это время Беатрисса томилась от скуки в своих покоях. Время для охоты и устроения празднеств было неподходящим, ибо приближалось Рождество и она, как истинная католичка должна была, как можно чаще молиться и беседовать со своим духовником. А уж графине было о чём рассказать своему духовному наставнику и в чём покаяться…
В то время, как Ригор проделывал путь от Мюлуза до Милана, сиятельная госпожа, сражённая скромностью и стихотворными талантами торговца (а она ознакомилась с его пылкими произведениями, принесёнными в дар), постоянно думала о нём. Она ловила себя на мысли, что сожалеет о незнатном происхождении Ригора Жюифа, ибо в противном случае ей было бы проще приблизить молодого человека ко двору. Для начала Она могла бы сделать его пажом… А, может быть, и голиардом…