- Нет, не совсем так. - Салли пыталась собраться с мыслями. - Как бы я хотела все толково объяснить. Для вас это очень легко - вы богаты. Но вам не пришло бы это в голову, если бы я не появилась в вашем доме, чтобы заботиться об Элейн. Поэтому мы не можем принять от вас такой щедрый подарок.
- Ничего не понимаю, - сказал Роберт Данстен. - Жаль, что я ничего не понимаю.
Он встал и нервно заходил по комнате, словно обдумывая или просчитывая что-то.
Салли заметила, что он очень обеспокоен чем-то, и тут же забыла о себе.
- Не могу ли я вам помочь, мистер Данстен?
Ее мягкий тон располагал к откровенности.
Он остановился прямо перед ней, и девушка почувствовала себя маленькой и беззащитной.
- Не знаю, смею ли я сказать вам всю правду.
- Ну конечно!
- Вам может не понравиться то, что вы услышите.
- Я готова рискнуть.
- Хорошо, я все скажу. Я очень люблю вашу сестру Энн.
- Энн?
Такого Салли не ожидала. От Роберта Данстена меньше всего. Видимо, он как раз и ждал такой реакции.
Наконец Салли смогла заговорить.
- Но вы не знаете ее. Вы встречались с ней всего один раз.
- Несколько раз. Я навещал ее дважды, пока она лежала в отдельной палате, а потом еще два раза - в общей.
- Она мне не рассказывала.
- Не рассказывала? И я тоже ничего не говорил. Но это просто потому, что она слишком много значит для меня.
- Но Энн! О Боже! Я должна все обдумать.
Салли на мгновение прижала руки к щекам и попросила:
- Присядьте, пожалуйста. Я очень нервничаю, когда вы вот так возвышаетесь надо мной.
Улыбнувшись, Роберт Данстен сел в кресло.
- Простите. Я совсем забыл, какая вы маленькая ростом, потому что вы очень грозная во всех остальных отношениях.
Он снова улыбнулся Салли, но теперь его улыбка была такой, какой могла быть у Роберта Данстена-школьника, мягкая и немного смущенная.
- Вы поможете мне, Салли? - спросил он, и Салли машинально отметила, что он впервые обратился к ней по имени.
- Я не могу заставить Энн полюбить вас, если вы это имели в виду.
- Нет, конечно, но вы можете помочь мне дать понять ей, как сильно я ее люблю.
- Правда?
- Да! - Роберт Данстен произнес это, как клятву.
Он помолчал немного, постукивая крышкой серебряной чернильницы.
- Я хочу рассказать вам кое-что о себе, если вы позволите, - через минуту сказал мистер Данстен. - Возможно, это поможет вам понять, почему я такой, какой есть.
Он отодвинул большую кожаную папку в сторону и положил локти на стол.
- Я прекрасно понимаю, - начал он, - что кажусь бессердечным, бесчеловечным, а иногда агрессивным. Я научился быть таким, Салли. В юности я был до крайности чувствителен и наивен. Сейчас мне даже странно вспоминать о своих невероятных переживаниях в то время, когда я был подростком. Я был весьма сообразительным учеником. Я легко добивался всевозможных наград и стипендий. Но спортивные игры были мне не по душе, главным образом, потому что отец запрещал мне играть во что бы то ни было.
Честно сознаюсь, что первый и единственный раз я держал мяч в руках, когда пошел в подготовительный класс. Другие мальчишки смотрели на меня, как на изгоя. Они считали меня скучным, что неудивительно. И дело было не только в том, что я понятия не имел об их играх, но еще и в моей манере говорить. Я очень мало общался с ровесниками и поэтому привык разговаривать, как взрослые солидные люди. И, конечно, из-за этого тоже стал объектом насмешек моих одноклассников. Они смеялись надо мной, а я их презирал.
Я быстро стал лучшим учеником, но в глубине души знал, что это ничего не изменит. Меня не любили и не уважали ни одноклассники, ни наставники. В средней школе повторилось то же самое. Я начал как-то отгораживаться от своих одноклассников. Сосредоточился на учебе и повторял себе, что мне достаточно одобрения моего отца!
После окончания школы я поступил в университет. Там у меня появились немногочисленные друзья. Их было бы, возможно, больше, но после первого курса отец отправил меня изучать бухгалтерское дело в Германию, а затем работать в банке во Францию. Он договорился с руководством, чтобы меня загружали работой как можно больше. Думаю, я работал так усердно, как там никто никогда не работал. Временами я чувствовал себя, как выжатый лимон. Я чертовски уставал, но у меня даже не было времени думать об этом. Тем не менее я достиг желаемого. К двадцати четырем годам обо мне уже говорили как о подающем большие надежды молодом финансисте.
Я вернулся в Англию, чтобы работать вместе с отцом. Только тогда я понял, почему он так спешил вывести меня в люди: он медленно умирал, хотя держался стойко. Когда отец умер, я был настолько поглощен работой, настолько обременен делами, которые свалились на меня, что даже не осознавал, что я теперь сам себе хозяин и могу расслабиться и отдохнуть, если только пожелаю. Однако я женился в год смерти отца, видимо, в надежде избежать опеки.
Роберт Данстен замолчал. Потом взглянул на Салли, обвел взглядом большую, мрачную, дорого обставленную комнату.
- Любому мужчине трудно говорить о своей жене, - произнес он через минуту, - но, поскольку я хочу быть откровенным с вами, Салли, я расскажу вам все. Я совершил ужасную ошибку. Теперь, оглядываясь назад и стараясь быть беспристрастным, я понимаю, что тогда жаждал нежности. Моя мать умерла вскоре после моего рождения. Я не знал, что такое ласка, забота, любовь. Но бессознательно я жаждал этого. Я женился на женщине, которая казалась моему отцу и многим нашим друзьям весьма подходящей для меня. Ее отец был преуспевающий банкир. Она разбиралась в финансах не хуже меня, была прекрасно образована и чувствовала себя дома как в Англии, так и в Европе. Она обладала выдающимся умом. Многие молодые люди ухаживали за ней и я был потрясен и немного напуган, когда увидел, что она проявляет интерес ко мне. При всей моей неискушенности, мне было нетрудно вообразить, что я влюблен в нее. И только после свадьбы я понял, в какое ярмо впрягся благодаря отцу.
Моя жена оказалась безмерно честолюбивой. Она жаждала власти, денег, положения в обществе, как другие женщины жаждут дорогих украшений. И я работал еще больше, чем раньше, если только это вообще возможно. Но тогда я еще не умел проанализировать все, что происходит со мной, и понять, что происходит не так, как должно бы.
Когда родилась Элейн, я надеялся, что моя жена изменится, станет мягче, добрее ко мне и к ребенку. Но она только ужасно рассердилась, узнав, что родилась девочка, потому что мечтала, чтобы сын продолжил начатое ею и добился еще большего. Вот тогда-то я испугался и за Элейн, и за себя. Моя жена уже все решила наперед относительно нашего будущего. Элейн должна была получить самые обширные и глубокие познания. Еще до того, как дочка начала лепетать, жена настаивала на том, чтобы нанять гувернантку-француженку. Я возражал, но должен признать, что протесты мои прозвучали негромко и неубедительно. Жена ничего не хотела слушать.
Роберт Данстен достал из кармана носовой платок и вытер пот со лба. Салли понимала, что ему очень тяжело рассказывать об этом, хотя и не знала, что он вообще впервые в жизни говорит о своей личной жизни.
- Продолжайте, - тихо попросила девушка.
- Когда оглядываешься назад, - снова заговорил Роберт Данстен, - трудно установить, когда ты начал понимать истинное положение вещей. Знаю только, что это произошло как-то само собой. Я вдруг понял, что будто связан по рукам и по ногам и не знаю, как мне освободиться. Конечно, я больше беспокоился не о себе, а об Элейн. Моя жена беспрестанно говорила об учителях, школах и даже об университете, специальных курсах за рубежом, а я слишком хорошо знал, к чему приводит такая жизнь.
Я думал о юности, потраченной впустую, о том, как мне хотелось гонять мяч с другими мальчишками, а я был вынужден только работать. Я до сих пор словно слышу счастливые голоса на спортивной площадке, в то время как я сижу за партой. Я пытался спорить с женой, но она только смеялась: "Не будь смешным, Роберт. Посмотри, чего ты достиг! Разве это того не стоило?" Я ответил, что не стоило, но потом был вынужден извиняться, потому что она не поняла меня.
Роберт Данстен встал, будто был не в состоянии сидеть спокойно.
- Вы понимаете? Когда она умерла, я обрадовался. Да, да, обрадовался, потому что был убежден, что теперь Элейн спасена.
В его голосе звучала боль.
- Мне так жаль, так жаль вас! - прошептала Салли. По щекам у нее текли слезы.
Роберт Данстен стоял спиной к ней и смотрел в окно.
- Теперь вы понимаете, почему я был так категоричен в отношении Элейн? Почему я хотел, чтобы она оставалась как можно дольше маленькой девочкой и играла в куклы?
- Конечно, понимаю, - дрожащим голосом ответила Салли. - Но, к сожалению, вы забыли, что играть хочется с кем-то, а не с чем-то. Вам всю жизнь не хватало друзей, кого-то, с кем бы вы могли разделить все радости и горести.
- Пожалуй, это правда. Мне не столько нужен был мяч, сколько друг, которому можно было бы бросить этот мяч. Боюсь, я ничего не умею, кроме того, что делать деньги, но когда их теперь так много, какая от них польза? - Он в отчаянии махнул рукой. - Даже вы не позволяете мне потратить деньги так, как я хочу.
Салли посмотрела на него и сказала:
- Все будет хорошо. Теперь вы знаете, в чем ошибались, значит, все будет улучшаться само собой.
- Вы так думаете?
- Я уверена. Мой отец говорил, что нет смысла начинать строить новое здание на плохом фундаменте. Нужно вернуться назад, правильно заложить фундамент, и тогда можно будет построить что-нибудь стоящее.