Царевна задохнулась, жадно хватая воздух. Если что-то и пролетело над ней, то было слишком нематериальным, чтобы быть пойманным руками смертного.
- Бабушка, - прошептала она, - Тийа!
Но власть имени недостаточна, чтобы вернуть умершего. Анхесенпаатон тяжело дышала. Нофрет подумала, что теперь она выплачет свое горе.
Однако царевна удивила ее. Она вскочила на ноги. Кроме них двоих в комнате никого не было. Все умерли или убежали. Девочка разгладила покрывало на неподвижном теле, поцеловала лоб, который еще, должно быть, сохранял лихорадочную теплоту, и выпрямилась. Она двигалась так, словно каждая ее мышца и каждая кость болели.
- Позови стражника, - приказала она, - или слугу. Нужно присмотреть за ней. Должен же здесь быть кто-то живой.
Живой нашелся: стражник, накачавшийся пивом до такой степени, что уже не мог стоять прямо, протрезвел на удивление быстро после того, как полкувшина пива выплеснули ему в лицо. Пока он охал и отплевывался, Нофрет говорила, словно награждая его оплеухами:
- Вставай и пошли. Царица Тийа умерла. Нужен человек, чтобы охранять ее тело.
Стражник был слишком ошарашен, чтобы удрать или хотя бы отказаться повиноваться. Прислоненный к стене, подпертый копьем, пропахший пивом, он был, по крайней мере, дышащим телом, способным присмотреть за телом, которое уже никогда дышать не сможет.
- Когда настанет утро, - произнесла царевна спокойным, холодным голосом, - во дворце будет порядок. Никаких пьяных стражников. Никаких слуг, несущихся неизвестно куда.
Нофрет ничего не сказала. В какой-то момент, во время долгих испытаний чумой, ребенок стал женщиной. Женщиной, которая будет царицей.
Она вышла, и Нофрет тенью последовала за ней, через дворец цариц к покоям, где заперлась Меритатон, - по словам посланца, чтобы уберечь дочку от чумы. Как полагала Нофрет, та вполне уже могла умереть, и об этом никто не сообщил, потому что никого в живых не осталось.
Покои Меритатон по сравнению с пустотой дворца выглядели странно. Страж у дверей был трезв, бдителен и полон достоинства. Прислуга вела себя как положено: служанки были готовы ухаживать за малышкой и за самой царицей, а почтенный дворецкий проводил гостей к хозяйке.
Царевна только что проснулась. Ее дочка лежала в постели, уютно устроенная среди подушек. Меритатон сидела в кресле, одетая в длинное прозрачное платье. Тело у нее было уже не таким детским, как у сестры, но лицо похоже - такое же нежное, только с более мягкими, расплывчатыми чертами.
Как и отец, Меритатон умела пропускать мимо своего внимания все неудобное и неприятное. Казалось, царевну не волнует даже чума, бушующая за надежными стенами ее жилища. Она встретила сестру тепло, с точки зрения египетских вельмож, и до безразличия холодно для чужеземного глаза Нофрет.
Анхесенпаатон тоже изощрялась в вежливости, рассыпая любезности так долго, что Нофрет чуть не взвыла от нетерпения. Она сидела на стуле наискосок от сестры, потягивала финиковое вино, покусывала печенье, слушала несвязную болтовню Меритатон и сама бормотала какую-то несуразицу.
Нофрет уже давно лишилась терпения, а Меритатон только вошла во вкус беседы, когда Анхесенпаатон сказала:
- Бабушка умерла.
Меритатон побледнела, но сохранила спокойствие.
- Я скорблю по ней.
Анхесенпаатон склонила голову.
- И все мы. Весь мир болен от горя. Так много мертвых. А сколько еще умрет!
Меритатон побледнела как полотно.
- Я не умру. И моя Меритатон - тоже.
- Дай Бог, - ответила Анхесенпаатон. - Отец жив и здоров. Все остальные… - ее голос прервался, но она овладела собой: - Все остальные умерли.
- А госпожа Кийа?
Вопрос был вполне деловой и более вдумчивый, чем могла ожидать Нофрет. Анхесенпаатон, казалось, не удивилась.
- Она согревает отца по ночам.
Не Меритатон… Но сестры не стали упоминать об этом. Старшая сказала:
- Значит, мы - всё, что осталось. Отец бодр?
- Не больше, чем всегда. Нам надо что-то делать. Больше никто не может и не желает.
Меритатон закрыла глаза.
- Я устала. Мне нужно поспать.
- Мы все устали, - отрезала Анхесенпаатон, но ее вспышка быстро угасла. Она попробовала еще раз, помягче, с легкой дрожью в голосе: - Ты мне поможешь? Я намного младше тебя и так мало знаю. И я не царица. Я никогда не собиралась становиться ею. Всегда были ты и Мекетатон. Ты поможешь мне сообразить, что делать?
- Я не в состоянии соображать, - ответила Меритатон и зевнула. - Цветок Лотоса, я хочу спать. Ты не могла бы прийти завтра? Мертвые не оживут, и болезнь останется такой же ужасной.
Нофрет подумала, что и от Меритатон не будет никакого толку. Казалось, Анхесенпаатон будет настаивать, но она была не глупа и хорошо знала свою сестру. Младшая царевна ушла почти неприлично быстро - наверное, чтобы не поддаться соблазну придушить очаровательную дурочку.
- Меритатон, - сказала она Нофрет, когда дверь и стражник остались позади, - очень повезло, что она унаследовала красоту нашей матери и ум отца.
- А ты - от бабушки Тийи, - заметила Нофрет.
Царевна покосилась на нее. Это имя причиняло ей боль. Но Нофрет не собиралась брать свои слова обратно.
- Я больше похожа на нашу мать, - сказала ее госпожа.
- Но думаешь ты, как Тийа.
- Как она меня учила.
- Она учила тебя, потому что знала: ты можешь научиться. Все остальные были или слишком малы, или почти без мозгов.
Царевна передернула плечами, быстро, почти сердито.
- Я есть то, что есть. Моя сестра - царица, не хуже любой другой. Если она не может или не хочет делать то, что необходимо, я сделаю вместо нее. Для этого я и существую - делать то, что не могут другие.
- Ты еще мала для таких мыслей, - заметила Нофрет.
- Я древняя, как Хеопс, - возразила царевна и остановилась возле угасающего светильника. Девочка потянулась, сняла его с подвески и начала сильно раскачивать, чтобы он разгорелся снова. Это выглядело по-детски, но так сделала бы и взрослая женщина, если бы женщина могла быть воином.
Яркий колеблющийся свет заставил тени качаться и прыгать. У некоторых из них, возможно, были глаза: у духов тьмы или теней умерших, собравшихся поглядеть на этих двоих, блуждающих в ночи. Одной из них, как полагала Нофрет, была Тийа.
По ее спине пробежал холодок. Нет, это не Тийа. Если бы Тийа решила кого-нибудь преследовать, то, скорее всего, своего сына.
Царевна ускорила шаг, она почти бежала. Нофрет тоже пришлось поторопиться. Сначала она подумала, что царевна собирается пойти и вправить мозги царю, но та устремилась в глубину дворца цариц, вместо того, чтобы выйти из него. Они шли по высоким и просторным комнатам, которых Нофрет никогда прежде не видела. В окна лился свет луны. Никто не позаботился заслонить их от духов ночи.
Здесь, как и внизу, были живые люди. У Нофрет закружилась голова. Лица, одежда, мебель, ковры и покрывала вернули ее назад - в жизнь, о которой она стремилась забыть. "Это Египет, - уговаривала она себя. - Не Митанни".
И все же здесь, в этих комнатах, было царство Митанни. Горбоносые служанки, их волнистые косы под накидками, евнухи, бормочущие по углам, слепой арфист, напевающий песню, которую Нофрет не слышала ни разу с тех пор, как попала в Египет. Все здесь были чужестранцами. Их манеры и обхождение тоже были чужеземными.
Госпожа Кийа не спала и не согревала постели царя. Арфист пел, чтобы успокоить ее, но она едва ли его слушала. Женщина лежала на кушетке, среди груды подушек, ее огромные темные глаза были полны внимания, но не к песне.
При появлении царевны она поднялась и низко поклонилась - грациозно, несмотря на уже заметную беременность. Царевна присела на край кушетки и махнула рукой, слишком величественно, по мнению Нофрет.
- Иди ложись обратно. Не стесняйся.
- В такие дни нам не до стеснительности, госпожа, - горько усмехнулась Кийа.
- Не все так думают, - заметила царевна. Она уже израсходовала всю свою любезность и терпение на бесполезный разговор с Меритатон. - Госпожа Тадукипа, которую любит царь, выслушай меня. Теперь в Двух Царствах нет правящей царицы. Прекрасная мертва. Царица-мать Тийа тоже умерла.
- А царица Меритатон еще слишком молода и ничего не умеет, - Кийа прямо смотрела в глаза царевны, без привычной робости, которую Нофрет всегда прежде замечала в ней. - И ты пришла ко мне. Я не хочу быть царицей, ваше высочество. Я никогда не желала так много.
- И хорошо, что не желала, - сказала царевна. Прекрасно, что ты это знаешь. Ни я, ни царица-мать никогда не считали тебя глупой, госпожа. Не твоими ли стараниями царь так погружен в мечты о своем Боге?
- Зачем бы мне это было нужно?
- Если уж ты спросила… - сказала царевна, - это делает его послушным и позволяет каждому, у кого есть разум и желание, управлять им.
- Разве я так поступала? - мягко спросила Кийа.
- Нет, но моя мать умерла совсем недавно. Может быть, ты просто ждешь своего шанса.
- Возможно, - согласилась Кийа. - Я хотела бы дождаться, когда родится мой ребенок. Если будет сын, я стану матерью наследника.
- Если родится дочь, ты не станешь хуже, чем была. - Царевна вздохнула. Насколько могла видеть Нофрет, она ничуть не успокоилась. - Моя мать никогда тебя не любила, но всегда говорила мне, что ты гораздо умнее, чем все полагают. Бабушка считала так же. Правда, ты была им не нужна: они были достаточно сильны сами по себе.
Кийа внимательно слушала.