Кирилл Клёсов и сын его Трофим (городовой службы, призыв 1697 г., и Захар Клёсов, пушкарь, призыв 1645 г. Все тридцать два Клёсовых – курские. Курчены, как тогда говорили. А рейтар Кондрат Клёсов, под началом курского воеводы Ильи Михайловича Дмитриева-Мамонова, о чем упоминалось выше, принимал боевое участие в первом азовском походе Петра I в 1695 году, и в конце июля того же года участвовал во взятии турецкой крепости Казикермен в низовье Днепра. В штурме крепости принимали участие также гетман Иван Мазепа во главе казацкого войска, и боярин Б.П. Шереметев со вспомогательным московским конным и пешим войском. Во время почти недельного обстрела крепости был сделан подкоп под стену крепости, стена была сломана, и объединенные войска ворвались в крепость. Рукопашный бой длился пять часов, и в итоге Казикермен капитулировал. Из двух соседних турецких крепостей, Аслам-кермена и Муберек-кермена, гарнизон бежал в Крым, бросив большие пушки. За эту операцию Мазепа был награжден орденом св. Андрея Первозванного.
Рис. 49. Михаил Архипович Куць, Первая мировая война, 1916 г.
Есть сведения, что родственник моего предка, Фрол Клёсов, в 1605 был в перечне награжденных казаков, которые в "Новегородке (Новгород-Северский) сидели в осаде". "Да сверх росписи по приговору боярина и воеводы князя….да окольничево и воеводы…дано государева, царева и великого князя Бориса Федоровича всеа Руси жалованья Кромским казаком:… Фролку Клесову. Всего девяносто одному человеку, лутчим из них пятидесятником и десятником и раненым трехнадцати человеком по сукну по доброму по четыре аршины сукно, а семидесять осми человеком по сукну по середнему да по два рубля денег человеку". Источник: "Акты Московского государства", том 1, стр.76.
Рис. 50. Семья Гончаровых, 1904 год
По материнской в моей генеалогии линия дедушки (отца мамы) Михаила Архиповича Куць (1899 г.р.), на фото (рис. 49) он на первой Мировой войне в 17-летнем возрасте, в 1916-м году, и его отца, моего прадедушки Архипа Даниловича Куць, из казаков, вероисповедание православное, как было указано в паспорте, выданном в 1913 году.
Рис. 51. Николай Гончаров, 1915 год, кадет военного училища
Бабушка (мать моей мамы) – Зинаида Гончарова, справа от центра на фотографии 1904 года (рис. 50).
Рядом с ней – ее брат Николай; на фотографии 1915 года – кадет военного училища (Рис. 51).
Потом он воевал в Гражданской войне, легко догадаться, на какой стороне. Концов пока найти не удалось, если не считать семейных легенд, что он ушел на корабле из Крыма в 1920-м, и затем его видели во Франции. Дед его и моей бабушки – полковник Евгений Трофимов, служил в русской армии в Тарту в середине 1800-х. Так что какие уж там евреи…
Биография моя подробно описана в книге "Интернет. Заметки научного сотрудника" (2010, изд. Московского Университета), так что не буду повторяться. Если кратко – родился недалеко от Кенигсберга, который в апреле 1945 г. брал мой отец в составе 11-й гвардейской армии 3-го Белорусского фронта под командованием маршала Василевского.
Рис. 52. Кенигсберг, апрель 1945-го.
2. Школа, Московский государственный университет, переезд в США более четверти века назад
Потом я десять лет жил на ракетно-космическом полигоне Капустин Яр, где закончил среднюю школу и работал в фотокинолаборатории в/ч 74322, входившей в знаменитую в/ч 15644, которую знал любой ракетчик от западных до восточных границ
СССР. Поступил в МГУ на химический факультет, который окончил с отличием, через два года защитил кандидатскую диссертацию и еще через два года был направлен в Гарвардский университет США, где проработал около года.
Я с тех пор посмеиваюсь, читая "экспертов", что в те времена за Запад посылали только "всесторонне проверенных", и непременно работающих на КГБ. Я, напротив, еще на первом курсе МГУ отказался сотрудничать с КГБ, и о том, как это было, я написал в своей книге "Интернет. Заметки научного сотрудника" (изд. Московского университета, 2010). Рекомендацию для работы в США мне подписал академик Н.Н. Семенов, помогло то, что я первым на курсе (из 300 человек) защитил кандидатскую диссертацию, что был членом сборной команды МГУ (по спортивной гимнастике), что закончил МГУ с отличием, что, будучи студентом, был членом Комитета комсомола химического факультета по учебно-научной работе. Для характеристики это всё, конечно, было хорошо. Вот и вся "проверенность". Что же касается КГБ, это вообще ерунда, хотя никак не могу исключить, что кто-то "работал". Но вряд ли это был кто-то из наших 49 человек в группе, которая провела год в США в 1974–1975 гг. Это опять же описано в книге "Интернет".
После возвращения из США я еще через два года, в 30 лет защитил докторскую диссертацию, в следующем году стал профессором, затем лауреатом премии Ленинского комсомола, перевелся в Институт биохимии Академии наук СССР на должность заведующего лабораторией углеводов, в 1984-м – лауреат Государственной премии СССР по науке, в 1987–1989 гг каждый год работал по нескольку месяцев приглашенным профессором в Гарвардском университете США, и в начале 1990 года был направлен на работу в Гарвард в долгосрочную командировку. Здесь можно упомянуть и то, что с 1982 по 1990 гг я активно работал из Москвы (сначала из ВНИИПАС на ул. Неждановой, потом, с 1987 г., из своей квартиры в Олимпийской деревне) в международных компьютерных сетях, что потом получило название Интернет. Но это все описано в упомянутой книге "Интернет. Заметки научного сотрудника" (изд. Московского университета, 2010). В 1980-х, вплоть до своего отъезда в США, в течение нескольких лет, будучи зав. Лабораторией в Институте биохимии, вел научно-популярную программу на 4, 2 и 1 каналах Центрального телевидения СССР, под названием "Наука: теория, эксперимент, практика".
Здесь стоит рассказать, что в середине моего пребывания в Гарварде в 1974 году наша лаборатория биофизики Гарвардской медицинской школы получила неслыханный по том временам грант в 23 миллиона долларов для изучения роли цинка в ангиогенезе (то есть кровоснабжении) образования и развития раковой опухоли. То, что цинк крайне важен для образования и роста злокачественной опухоли было открыто в нашей лаборатории совместно с профессором Фолкманом из Детского госпиталя в Бостоне. И вскоре я был приглашен остаться в США и работать по этой тематике. Приглашение было получено в результате специального заседания совета деканов Гарвардской медицинской школы. Я ответил, что остаться я не могу, хотя по этой тематике работать бы очень хотел. Поэтому прошу выдать мне это приглашение в виде официального письма от Гарварда, я его отвезу Послу СССР в США, тогда им был Добрынин, и попробую объяснить ему важность этой тематики. Получил приглашение на работу в США на три года, с семьей, для участия в этом крупном исследовании, и поехал в Вашингтон, в Посольство, имея с собой кипу вырезок из всех основных газет и журналов США на эту тему, с аршинными заголовками о том, что это – самый крупный грант, который когда-либо выдавался в США, и, наверное, в мире.
Посол принял меня благосклонно, сообщил, что приветствует участие советского ученого в такой важной работе, и что направит свою поддержку в Москву, а мне следует в срок вернуться и оформиться заново, уже для этой работы. И добавил, что подобной работы советских ученых в США не было с 1938 года.
Я не знаю, что там была за поддержка, или чем она была нейтрализована, но после возвращения в СССР я никуда не поехал. Более того, я оказался в глухом невыезде на девять дет, до прихода М.С. Горбачева в главный офис страны. До меня неоднократно доносились разговоры, что я считаюсь антисоветчиком и, вероятно, шпионом ЦРУ, потому что меня ЦРУ в США наверняка завербовало. Собственно, для определенных "кругов" это было логично и – с их точки зрения – так оно определенно и было, потому что эти "круги" прекрасно знали, что приезд американского молодого ученого в СССР сопровождался бы соответствующей симметричной обработкой, а значит, это общий принцип как для СССР, так и для США. Видимо, поэтому мои многочисленные попытки оформить документы на выезд в США с семьей никогда не получали ответа на уровне выше иностранного отдела МГУ. До этого уровня я всегда рекомендации получал. Надо сказать, никуда меня не вызывали, никто со мной не беседовал, никакие сотрудники КГБ со мной не встречались и вопросов не задавали. Просто все мои выездные документы падали в некий виртуальный колодец, или черную дыру, не знаю, что там больше подходило.