- Благодарю тебя, госпожа Мутноджмет.
С этими словами он развернулся и исчез в ночи.
Корабли нашей флотилии швартовались у берега так кучно, что матрос, стоящий на носу одной баржи, мог разговаривать со своим товарищем на корме другой. Так рассказы о том, что я сделала для людей Хоремхеба, разошлись по кораблям, и теперь всякий раз, когда баржи причаливали на ночную стоянку, меня одолевали просьбами женщины, ищущие возможности смягчить боли от месячных, избавиться от тошноты или уберечься от нежелательных последствий случайного любовного свидания с матросом.
- Кто бы мог подумать, - сказала Нефертити, торчащая без дела в дверях моей каюты, - что бесконечная болтовня Ранофера о травах на что-то сгодится?
Я покопалась в своем ящичке и вручила Ипу имбирь - от тошноты при укачивании, и листья малины - от болей при месячных. Вот предотвратить нежелательную беременность было потруднее. Ранофер упоминал о сочетании акации и меда, но приготовить эту смесь оказалось непросто. Ипу аккуратно завернула травы в ткань и надписала на пакетиках имена женщин, которым это предназначалось. Ей предстояло передать эти пакетики просительницам.
Нефертити продолжала наблюдать за нами.
- Тебе следует брать за это плату. Травы сами собою не растут.
Ипу подняла голову и кивнула.
- Я тоже это предлагала, госпожа.
Я вздохнула.
- Может, если бы у меня был собственный сад…
- А что будет, когда твои запасы закончатся? - поинтересовалась Нефертити.
Я заглянула в ящичек. Мята почти закончилась, да и листьев малины хватит не больше чем на день.
- Я пополню их в Мемфисе.
Когда мы наконец-то добрались до столицы Нижнего Египта, женщины выбежали на палубы, а мужчины столпились рядом с ними, спеша взглянуть на Мемфис. Мемфис был прекрасен. Город многолюдных рынков блистал под утренним солнцем. Воды Нила плескались о ступени храма Амона. До нас доносилась перекличка торговцев, разгружающих свои суда у причала. Храмы Аписа и Птаха поднимались выше самых высоких зданий; их золотые крыши сверкали в солнечных лучах. Нефертити смотрела на него круглыми глазами.
- Он великолепен!
Аменхотеп содрогнулся.
- Я вырос здесь, - сказал он. - Среди отвергнутых сокровищ и нежеланных жен моего деда.
Слуги принялись разгружать наши барки, а фараону и придворным подали колесницы, чтобы доехать до дворца, хоть тот был и совсем близко. Тысячи людей столпились на улицах. Они осыпали наш кортеж лепестками цветов, размахивали ветвями и выкрикивали имена царя и царицы, да так громко, что их голоса заглушали ржание лошадей и грохот колесниц.
Аменхотеп просто-таки таял при виде этой новообретенной народной любви.
- Они тебя обожают, - сказала ему на ухо Нефертити.
- Принесите два сундука с золотом! - приказал Аменхотеп, но визири не слышали его из-за шума, поднятого кортежем, и кличей толпы. Фараон дал знак Панахеси, и тот остановил колесницы. Аменхотеп выкрикнул во второй раз: - Два сундука с золотом!
Панахеси соскочил с колесницы и побежал обратно к барже. Вернулся он с семью стражниками и двумя сундуками, и, когда люди поняли, что сейчас произойдет, они просто обезумели.
- Во славу Египта!
Аменхотеп ухватил полные горсти дебенов и швырнул в толпу. На миг воцарилась тишина, а потом толпа забурлила, и ее скандирование сделалось почти звериным. Нефертити запрокинула голову и расхохоталась. Она и сама набрала полные пригоршни колец и принялась швырять их простолюдинам.
Люди пытались бежать за колесницей фараона, и солдаты Хоремхеба перекрывали им путь копьями. Когда мы въехали в ворота дворца, толпа сделалась неуправляемой. Там собрались тысячи людей - а сундуки уже опустели.
- Они хотят еще! - воскликнула Нефертити, увидев, как женщины бросаются на ворота.
- Ну так дайте им! - выкрикнул Аменхотеп.
Принесли третий сундук, но мой отец поднял руку.
- Разумно ли это, ваше высочество? - обратился он к Нефертити, глядя на нее в упор. - Люди поубивают друг друга.
Вперед вышел Панахеси:
- Я прикажу принести четвертый сундук, ваше величество. Они будут любить вас.
Аменхотеп ликующе рассмеялся.
- Четвертый! - приказал он.
Принесли и четвертый сундук, и золотые кольца полетели через ворота. Хоремхеб скомандовал своим людям хватать любого простолюдина или раба, который попытается перелезть через дворцовую стену.
Я в ужасе ухватилась за мать.
- Они дерутся!
- Да! - Аменхотеп улыбнулся. - Но они будут знать, что я люблю их!
Он зашагал через сад ко дворцу, слуги кинулись за ним.
- Купить народную любовь нельзя! - гневно произнес отец. - Они будут презирать тебя!
Аменхотеп остановился. Нефертити примирительно коснулась его руки:
- Мой отец прав. Это уже чересчур.
Панахеси бочком пробрался поближе к молодому царю.
- Но люди много месяцев будут говорить о великом фараоне Аменхотепе.
Аменхотеп проигнорировал беспокойство отца.
- Проведите нас в наши покои! - приказал он, и нас повели в наши новые комнаты.
Как всегда, покои фараона располагались в центре дворца. Одежды Нефертити отнесли в его комнаты, и, хотя мемфисские слуги смотрели на это, вытаращив глаза, слуги, прибывшие из Мальгатты, знали, что делают. Визиря Панахеси и моих родителей разместили в дворике слева от царя, а меня поселили в отдельной комнате справа от Нефертити - нас разделял лишь короткий коридор. Через десять дней сюда должно было прибыть войско почти в три тысячи человек; их должны были разместить в казармах под стенами дворца. Из солдат, которые плыли вместе с нами, за время пути умерло почти две сотни.
Когда я вошла в свою новую комнату, расположенную в одном дворике с царскими покоями, первым делом мне бросилась в глаза позолоченная кровать с вырезанными изображениями Беса, бога, отгоняющего демонов. Комната была большой, с пышными пуховыми подушками в каждом углу и с яркими глазурованными сосудами, расставленными на низких кедровых сундуках. Потолок поддерживали колонны в форме бутонов лотоса, а в углу Ипу уже принялась распаковывать мое имущество. Она видела, что в Мальгатте я поставила свой ящик с травами в прохладном углу, и теперь сделала то же самое и даже, как я, развесила янтарного цвета листья мирта, чтобы освежить комнату. Работая, она негромко напевала. В дверях появилась улыбающаяся Нефертити.
- Иди посмотри! - позвала меня она, ухватила за руку и потащила в царские покои.
Там она, ухмыльнувшись, отступила, а я ахнула.
Я никогда в жизни не видала ничего подобного. Комната была украшена изысканной мозаикой и росписями и уставлена золотыми статуями, изображающими самых могущественных богов Египта. Из широкого окна-арки открывался вид на ухоженный дворцовый сад и окаймленные деревьями аллеи, что спускались к Нилу. К этой комнате примыкали комната для париков, благоухающая лотосом, и комната, в которой могла работать Мерит. Я прошла во вторую комнату; там уже все было приготовлено для работы: шарики благовоний для подмышек, бигуди, щипчики, флаконы с благовониями и сосуды с сурьмой, уже смешанной с маслом фиников. Ручное зеркальце было искусно вырезано в форме анка, и повсюду, где только было можно, стояли сундучки с косметикой. Лампы были инкрустированы слоновой костью и обсидианом.
Аменхотеп сидел в углу, наблюдая за моей реакцией.
- Ну как, сестра главной жены царя одобряет эти покои? - поинтересовался он, встал и взял Нефертити за руку, так что ей пришлось отпустить меня. - Ты - первый человек, к которому твоя сестра побежала хвастаться.
Я поклонилась ему.
- Покои прекрасны, ваше величество.
Аменхотеп сел и усадил Нефертити себе на колени. Сестра рассмеялась и жестом велела мне сесть напротив них. Она весело произнесла:
- Завтра архитектор Майя начнет работу над храмом.
Я села.
- Храмом Атона?
- Конечно Атона! - огрызнулся Аменхотеп. - Двадцать шестого пахона войско начнет собирать налоги с жрецов. Первого пайни начнется строительство. Как только храм будет завершен, нам не понадобятся больше верховные жрецы. Мы сами станем верховными жрецами.
Он с победным видом повернулся к моей сестре:
- Ты и я… и боги будут говорить нашими устами!
Я отпрянула. Это было богохульство.
Но Нефертити ничего не сказала и отвела взгляд.
Ужин в Большом зале был хаотичен. Хотя сам зал был таким же, как и в Фивах, тут царила такая суматоха и толкотня, какую я прежде встречала лишь на рынке. Слуги кланялись писцам и грубили придворным, поскольку еще не успели запомнить фиванскую знать в лицо. Лишь несколько визирей присутствовали, и даже Панахеси куда-то делся - возможно, все еще разглядывал свои наряды и свои покои. Ко мне то и дело подходили женщины и благодарили за травы - женщины, которых я никогда не видела; и все они желали знать, можно ли у меня будет и впредь купить акацию, и добавляли, что готовы за нее платить, и за листья малины тоже, если я буду и дальше их обеспечивать.
- Давай, соглашайся, - подбодрила меня Ипу. - Я могу приносить тебе любые травы с пристани. Ну да, сада у тебя нет, но если ты скажешь, что тебе нужно…
Я на миг задумалась. Дело было не только в акации и малине. Женщины спрашивали меня и о других травах. О масле сафлора, чтобы снимать боль в мышцах и укреплять волосы, о фигах и иве - от зубной боли, о мирте - для лечения ран. Что-то я могла взять со своих растений в горшочках, но остальное придется разыскивать Ипу.
- Ну ладно, - нерешительно согласилась я.
- А ты будешь брать за это плату?
- Ипу! - ахнула я.
Но она по-прежнему смотрела на меня в упор.