Всадник на белом коне - и с ним еще пятеро - оторвался вперед шагов на пятьдесят. А позади них стройно двигались по дороге сотня за сотней. В отчий дом уйгуров - в Кашгар - вступало войско, заслужившее в кровопролитных боях за освобождение родины название национального. Величаво восседает на белом коне Ходжанияз, как сказочный - богатырь. И люди, давно ждущие настоящего вожака, вождя, покровителя, кричат: "Добро пожаловать, Гази-ходжа, добро пожаловать!" Народ Восточного Туркестана, веками томившийся под ярмом маньчжуро-китайских властей, боровшийся против них при малейшей возможности, но не сумевший по тем или иным причинам отстоять свою свободу и независимость, почитал Ходжанияза как человека, зажегшего в Кумуле "факел освобождения", и называл его Гази-ходжой - полководцем священной войны. Народ Кашгара, Яркенда и Хотана искренне верил, что Ходжанияз и есть тот сардар - военачальник, который поведет к свободе и великим деяниям. Богачи, подобные Юнусу, и Турди, влезшие в толпу для изучения настроений, были удивлены и обеспокоены искренней преданностью простых людей Ходжаниязу.
- Ой-ой… Кашгарцы на руках готовы носить этого кумульца, - проворчал Турди.
- Сегодня темный люд поднимет на руки своего Гази-ходжу, а завтра об землю ударит, - съязвил Юнус-байвачча.
Сабит-дамолла встретил Ходжанияза шагах в ста от шатра. Трое высших офицеров выскочили вперед, один принял под уздцы белого коня, второй придержал стремя, третий помог Ходжаниязу спешиться. Именно в этот миг раздались голоса: "Добро пожаловать, Гази-ходжа!" Сабит-дамолла заключил Ходжанияза в объятия, а потом представил ему влиятельных лиц, почтительно стоявших по сторонам. При этом каждый из них подносил к своим глазам "благословенную" руку Гази-ходжи. Затем все двинулись к шатру.
- Привет Гази-ходже!
- Привет воинам!
Возбуждение нарастало, у многих от волнения выступили на глазах слезы. "Опять плач, - думал Заман, всматриваясь в лица и придерживая поводья коня. - Плач радости или страдания?". Заман на гнедом коне с белым пятном на лбу выделялся среди всех, даже рядом с рослым, плечистым Сопахуном, навесившим на себя крест-накрест два маузера и привлекавшим всеобщее внимание.
Юнус издалека увидел своего врага.
- Узнаешь вон того ублюдка на гнедом со звездой? - Юнус тихонько толкнул Турди.
- Еще бы! Это же Заман!
- Ладно, ладно, много не болтай, постарайся поскорей убрать его с глаз долой!
- Чего? - перепугался Турди.
- Тихо! Не услышал бы кто! Потом поговорим, - Юнус предостерегающе приложил палец к губам.
Ходжанияз вместе с Сабитом-дамоллой поднялся на возвышение перед входом в шатер, подумал немного и неспешно, четко заговорил:
- Почтенные жители Кашгара! Спасибо вам за то, что вышли встретить меня и воинов, прибывших со мной… Я простой солдат! Моя цель - освободить от угнетения наш многострадальный народ. Чудовища во главе с грабителями Шэн Шицаем и Ма Чжунином ворвались в наши родные края, чтобы отбирать наш хлеб, сделать нас своими рабами, они готовы проглотить нас живьем… И до тех пор, пока мы не изгоним их, нет и не будет нам ни покоя, ни мира, братья мои!
Опять загремели голоса:
- Очистим от врагов священную нашу землю!
- Смерть заклятым врагам!
- Братья! - продолжал Ходжанияз. - Мы желаем быть хозяевами земли, которую унаследовали от дедов и отцов. Мы хотим жить в мире. Мы готовы с почетом проводить тех пришельцев, которые пожелают добровольно покинуть наши земли. Но если они заупрямятся, мы будем драться до последней капли крови!
- Освободим родину!
- Да здравствует Восточный Туркестан! - прокатились громом людские голоса.
Глава вторая
1
Правительство Восточнотуркестанской республики размещалось в "даотай ямуле" (искаженное китайское "даотай ямынь") - бывшей резиденции губернатора Кашгарского округа, находившейся в Старом городе, - так называлась основная часть Кашгара, населенная уйгурами, в отличие от Нового города, где жили почти исключительно китайцы.
Пока что во внутреннем убранстве здания все оставалось как при китайцах: серые стены, низкие камышовые потолки, сырые, расположенные анфиладой комнаты. Мало света давали крохотные клетчатые, наподобие шахматной доски, оконца, заклеенные хотанской бумагой. Изменения выразились в том лишь, что за главными воротами ямыня снесли стену, преграждавшую путь злым духам, которые, по китайским поверьям, могут двигаться только по прямой линии.
Сегодня здесь Ходжанияз должен официально вступить в президентскую должность и принять назиров - министров - во главе с Сабитом-дамоллой. Кое-как прибрали приемную, кабинет, внутренние покои, застеклили окна, украсили занавесками. В комнатах разостлали ковры, расставили крытые плюшем кресла, стулья, столы. На противоположной от входа стене кабинета повесили большой ковер с изображением Мекки, на его фоне особенно красиво смотрелось похожее на трон большое кресло - президентское…
После утренней молитвы в мечети Хейтка Сабит-дамолла прибыл в сопровождении телохранителей в резиденцию и вызвал во внутренние покои секретаря.
- Сделано все, как вы приказывали, ваше превосходительство, - почтительно склонился тот.
- Я еду к Ходжаниязу-хаджи. К десяти часам всем назирам быть в приемной.
- Слушаюсь, ваше превосходительство, - снова склонился секретарь, спиной отступая к двери.
Сабит-дамолла не успел встать, как на пороге появился Гаип-хаджи.
- Разрешите, ваше превосходительство?
- Пожалуйста.
- Ассаламу алейкум - мир вам.
- Ваалейкум ассалам - и вам мир. Сделайте милость, - указал на стул Сабит-дамолла.
Гаип-хаджи сел, повернулся к вошедшему за ним парню лет двадцати, среднего роста, с плоским смуглым лицом и длинным носом - личному телохранителю в военной форме. Телохранитель замер с видом крайней преданности и неподкупности.
- Сайпи, подождите меня снаружи.
- Слушаюсь! - Сайпи немедленно вышел.
- Вы оказали любезность, посетив меня в столь ранний час. Что-нибудь важное? - спросил Сабит.
- Прошу простить, что беспокою с утра, - привстал Гаип-хаджи.
- Сидите, сидите, ничего особенного.
- Дело вот в чем, - заговорил, немного подумав, Гаип. - Если судить по настроениям простонародья, мы, кажется, подняли имя Ходжанияза несколько выше, чем следовало.
- Но разве имя и влияние главы правительства не одно из важнейших условий управления государством?
- Поймет ли правильно наше уважение безграмотный человек? А вдруг мы посадим себе на голову дикого упрямца, а потом не сможем удержать поводья?
Сабит пристально посмотрел на Гаипа-хаджи.
- Нужно использовать влияние Ходжанияза, чтобы поднять народ на борьбу с врагами. А держать покрепче поводья и привести его к месту стоянки - ваша и наша забота.
- Это все верно, ваше превосходительство. Однако былая деятельность Ходжанияза, да и сегодняшняя встреча… Невежд легко вести за собой. Но я подозреваю, что этого уведут другие. - Гаип-хаджи высказывался уверенно, не оставляя места для сомнения.
Лицо Сабита выразило удивление и крайнее беспокойство. После некоторого размышления он с присущей ему живостью произнес:
- Доверие человека к человеку порождает искренность. Если делать выводы, опираясь на подозрения, можно ошибиться. Сейчас нет ничего более важного и великого, чем стремление к единству. А для единства прежде всего необходимо доверие, а?
- Это верно, - согласился Гаип. - Ваши доводы бесспорны. Но ведь не одно только стремление к единству решает все? Я не могу поверить, что Ходжанияз человек твердых убеждений.
- Выводы делать пока еще рано. Жизнь покажет, - Сабит поднялся с места. Гаип в знак уважения к нему тоже вскочил и сложил руки. - Поедемте-ка вместе к Ходжаниязу.
Третий день нескончаемым потоком тянулись посетители в Назербаг, к одному из домов крупнейшего кашгарского богача Ахунбаева, где остановился Ходжанияз. Люди разных сословий спешили не только оказать ему почтение, но и хотели донести собственные просьбы и пожелания. Купцам нужны были более широкие возможности и снижение торговых сборов и пошлин, муллы-ишаны просили новых привилегий для религиозных деятелей и увеличения числа мечетей и медресе, представители прогрессивной интеллигенции предлагали по возможности пристроить в школы детей, повысить народное самосознание посредством развития культуры и просвещения. Те, кто надеялся получить должность от Гази-ходжи, жаловались на назиров, намекая на необходимость сместить их всех.
Сироты - дети погибших в боях, бедняги, подвергшиеся ограблению, крестьяне, задавленные поборами, горемыки, обреченные на изгнание из родных мест, кустари-ремесленники - толпились у дверей Гази-ходжи, не имея возможности попасть к нему.
Хатипахун, вышедший проводить знатных ахунов с огромными чалмам на головах, презрительно оглядел столпившихся и сказал толстому мулле:
- И чего тут нужно этим, а?
- Наверное, подаяния пришли просить? - предположил вполголоса толстый мулла.
Хатипахун поднял вверх руки, проскрипел, как крупорушка:
- Эй, народ! Вы дадите наконец отдохнуть его превосходительству ходже или нет?
- И мы люди, как другие. Разве плохо, что мы хотим сами высказать Гази-ходже свои просьбы? - ответил белобородый ремесленник.
- Вот, мы ограблены, остались без крова…
- Заработки низкие, цены высокие, прокормиться стало трудно, - проговорил наемный ткач.
- Верно говорит! - выступил вперед поденщик, обутый в легкие драные башмаки на босу ногу. - Господа прибрали к рукам хлеб, и вышел застой.