- Несколько часов назад, - гордо ответил Аша. - Завтра начнется мое обучение - я стану начальником колесничих фараона.
Я тяжело вздохнула.
- А мне ты не говорил.
- Хотел сказать сразу вам обоим.
Рамсес ободряюще похлопал друга по спине, а я воскликнула:
- Теперь я остаюсь одна в эддубе!
- Да будет тебе, - попытался утешить меня Рамсес, - не грусти!
- Как же не грустить? Аша уходит на службу, а ты женишься на Исет.
И Аша, и я выжидающе смотрели на Рамсеса.
- Да, мой отец сегодня об этом объявит. Он уверен, что из нее выйдет хорошая жена.
- А ты? - спросила я.
- Она ведь толком ничего не умеет, - признался Рамсес. - Ты же знаешь, учиться она не любит… Однако Хенуттауи советует мне сделать Исет главной женой.
- Но фараон не может выбрать главную жену, пока ему нет восемнадцати, - брякнула я.
Рамсес внимательно посмотрел на меня, и я покраснела. Желая переменить предмет разговора, я указала на висевшие у него на поясе ножны, инкрустированные драгоценными камнями, и спросила, что это такое.
- Меч.
Рамсес вынул меч длиной почти в два локтя.
Аша пришел в восторг.
- Никогда такого не видел, - заявил он.
- Хеттский. Сделан из металла, который называют железом. Говорят, железо тверже бронзы.
Такого острого лезвия мне видеть не приходилось, а по инкрустации на рукояти легко было догадаться, что стоит меч очень дорого.
Рамсес протянул клинок Аше, и тот поднес его ближе к свету.
- Кто тебе подарил?
- Отец, по случаю вступления на престол.
Аша протянул мне меч, и я сжала рукоять.
- Таким можно отрубить голову Муваталли.
Рамсес рассмеялся.
- Или хотя бы его сынку, Урхи.
Аша вопросительно смотрел на нас.
- Наследник хеттского престола, - пояснила я. - Сын царя Муваталли.
- Аша политикой не интересуется, - сказал Рамсес. - А вот если спросить у него про лошадей или колесницы…
Двойные двери снова распахнулись, и вошла Исет. Ее украшенный бисером парик был обвешан амулетами; глаза искусно подведены сурьмой, на веках - золотая пудра.
- Трое неразлучных, - улыбнулась Исет.
Я отметила, что она и говорить пытается, как Хенуттауи. Исет приблизилась к нам. Откуда у нее деньги на украшенные драгоценными камнями сандалии? Все средства, оставленные ей матерью, давно истрачены на обучение.
- Что это у вас? - Исет разглядывала меч, который я успела вернуть Рамсесу.
- Клинок, - объяснил Рамсес. - Хочешь посмотреть? Думаю показать Аше и Нефертари, как он рубит.
Исет сделала милую гримаску.
- Виночерпий уже разлил вино.
Рамсеса волновал аромат благовоний Исет, привлекала близость девушки. Ее туника подчеркивала все изгибы тела, и под тканью просвечивала грудь, красиво разрисованная хной. На шее у Исет блестело ожерелье из золота и сердолика - украшение царицы Туйи. Царица, которая знает, что мы с Рамсесом друзья с самых пеленок, подарила свое любимое ожерелье Исет!
Рамсес посмотрел на меня и Ашу.
- В другой раз покажешь, - пришел ему на выручку Аша.
Исет взяла Рамсеса под руку, и они удалились.
- Видел на ней ожерелье? - спросила я Ашу.
- Драгоценности царицы Туйи, - со вздохом ответил он.
- Почему Рамсес выбрал себе такую жену? Она, конечно, красивая. Только какой в этом смысл, если она не знает языка хеттов и даже не умеет писать клинописью?
- Смысл в том, что фараону нужна супруга, - мрачно сказал Аша. - Знаешь, а ведь он мог выбрать тебя, если бы не твои родные.
У меня вдруг перехватило дыхание, словно кто-то сильно ударил в грудь.
Вслед за Ашой я отправилась в Большой зал. В тот вечер объявили о женитьбе Рамсеса, и мне казалось, я теряю что-то такое, чего больше никогда не обрету.
У Исет не было родителей, которые радовались бы ее торжеству. Отца ее никто не знал, и ее мать, если бы не умерла родами, жила бы в великом позоре. И потому глашатай объявил имя ее бабки - той самой, которая раньше жила в гареме фараона Хоремхеба и вырастила Исет. Бабка уже год как умерла, но глашатай мог назвать только это имя.
Когда обед кончился, я вернулась в свои покои и села за эбеновый столик, что принадлежал еще моей матери. Мерит вытерла у меня с глаз сурьму, а с губ - охру и протянула мне ароматическую палочку. Я опустилась на колени перед наосом моей матери. Большие наосы делаются из гранита, спереди они открываются, внутрь помещают статую бога, а еще в них есть специальная полочка для сжигания благовоний. У меня был маленький деревянный наос. Он принадлежал моей матери, еще когда она была девочкой, а раньше, наверное, и ее матери. Я встала на колени и вспомнила, что за деревянными дверцами - статуя богини Мут, в честь которой назвали мою мать. Богиня с головой кошки смотрела, как я смаргиваю слезы с ресниц.
- А если бы матушка не умерла? - спросила я у Мерит.
Няня присела на край постели.
- Не знаю, госпожа. Не забывай: твоей матери довелось многое пережить. Все, кого она любила, погибли в огне.
Часть Малькаты, пострадавшую от пожара, так и не восстановили. Во дворе все еще оставались почерневшие камни, обломки обгоревших деревянных столов, обвитые виноградными лозами и заросшие сорной травой. В возрасте семи лет я упросила Мерит отвести меня туда; я стояла, замерев, и пыталась представить, где был мой отец, когда вспыхнул пожар. Мерит сказала, что загорелось из-за опрокинувшегося масляного светильника, но мне как-то раз удалось подслушать разговор визирей. Речь шла о каких-то темных делах, о заговоре с целью убить моего деда, фараона Эйе. За этими стенами в пламени погибла вся моя семья: брат, отец, дед и его жена - царица. В живых осталась только мать - она вышла погулять в парке. Узнав о гибели фараона, полководец Хоремхеб явился во дворец вместе со своим войском и заставил ее выйти за него замуж. Мать была единственной ниточкой, ведущей к трону. Интересно, мучила ли Хоремхеба совесть, когда Мутноджмет отправилась в объятия Осириса с именем моего отца на устах? Я часто думала о ее последних днях. Как раз в тот миг, когда бог Хнум вылепливал на гончарном круге мое ка, ка моей матери отлетело навеки.
Я оглянулась на Мерит, грустно смотревшую на меня. Она не любила, когда я спрашивала о матери, но отвечать не отказывалась.
- А перед смертью, - продолжала я расспросы, хотя давно знала ответ, - кого она звала?
Лицо Мерит стало еще серьезнее.
- Твоего отца. И…
Я повернулась к няне, позабыв об ароматической палочке.
- И?
- И свою сестру.
Я удивленно взглянула на Мерит.
- Раньше ты не говорила.
- Потому что нечего тебе тут знать, - быстро сказала она.
- А она правда была еретичкой?
- Госпожа!..
Я поняла, что Мерит хочет замять разговор, и уверенно кивнула.
- Меня назвали в честь Нефертити. Моя мать не могла считать ее вероотступницей.
Во дворце не произносили имя Нефертити, и Мерит поджала губы. Она развела руками, глядя куда-то вдаль.
- Вероотступницей была не столько царица, сколько ее муж.
- Эхнатон?
Мерит замялась.
- Да. Он запретил поклоняться богам, разрушил храм Амона и заменил статуи Ра своими собственными.
- А моя тетка?
- Она все улицы заполнила своими изображениями.
- Вместо изображений богов?
- Да.
- Тогда где же они? Я ничего подобного не видела.
- Ясное дело, не видела. - Мерит поднялась. - Все, что ей принадлежало, уничтожили.
- Даже имя моей матери, - сказала я и повернулась к наосу.
Дымок от благовоний плыл над лицом богини. Когда умерла моя мать, Хоремхеб забрал все.
- Можно подумать, я родилась на свет без акху и у меня вообще не было предков. Знаешь, - доверительно сообщила я, - в эддубе правление Нефертити вообще не изучают. И правление фараона Эйе, и Тутанхамона.
Мерит кивнула.
- Хоремхеб стер из свитков их имена.
- Он отобрал у них жизнь. Правил только четыре года, а нас учат, что он правил десятки лет. Я-то знаю. И Рамсес знает. А чему будут учить моих детей? Они вообще не узнают о существовании моей семьи.
Каждый год во время празднества Уаг - дня поминовения мертвых - жители Египта посещают гробницы своих предков. Но мне некуда было пойти, чтобы почтить ка моей матери или ка моего отца, некуда отнести благовония или сосуд с оливковым маслом. Гробницы их спрятали где-то в горах, подальше от жрецов и от ненависти Хоремхеба.
- Кто вспомнит о них, Мерит? Кто?
Мерит положила руку мне на плечо.
- Ты.