- Уж скажите лучше, мадам, что он упрям как бык! И чтобы добиться своего, я пригрозил ему, что если он будет упорствовать, то мне придется арестовать его и засадить в темницу за мятеж и измену.
- И вы действительно это сделаете? - побледнев, спросила Мари.
- Без малейших колебаний, мадам. Я служу королю и отечеству и ни на минуту не забываю, что мой долг - безжалостно бороться со всеми, кто может нанести им ущерб!
Мари вскочила с места и, наморщив лоб, принялась широкими шагами кружить взад-вперед по комнате.
Проходя мимо окна, она заметила мундир лейтенанта Мерри Рула и, рассердившись, что кто-то мог подслушать их разговор с Лапьерьером, резко захлопнула створки окна, не забыв при этом окинуть неодобрительным взглядом нахала, чья физиономия сразу показалась ей в высшей степени несимпатичной.
Однако она ни словом не обмолвилась об этом губернатору. Лишь ограничилась замечанием:
- Я только никак не пойму, как бы вы без Лефора выпутались из переделки, в которой оказались совсем недавно!
- Клянусь честью, вы его защищаете! - воскликнул Лапьерьер.
- Я вовсе не защищаю его, - заявила Мари, подойдя вплотную к нему. - Просто я говорю себе, вот человек, которому я поначалу не доверяла, чья верность генералу казалась мне неискренней, и теперь он единственный на всей Мартинике, кто решился хоть что-то сделать для Дюпарке…
- Ценою предательства интересов короля!
- Что ж, оттого его намерения в отношении Дюпарке кажутся мне еще более трогательными… Поймите, сударь, - снова заговорила она после небольшой паузы, - всякий раз, когда со мной заговаривают о судьбе генерала, я не в силах сдержать своих чувств, и все те, кто выказывает готовность сделать хоть что-нибудь, дабы вытащить его из горестного заточения, невольно вызывают во мне симпатии… И я никак не могу понять вашего гнева.
- У меня и в мыслях нет вкладывать в свои слова хоть какие-то угрозы, - возразил, побледнев как смерть, губернатор. - Однако считаю своим долгом предостеречь вас, мадам, что такими речами вы сами, по собственной воле берете на себя роль сообщницы Лефора! И хочу предупредить вас о всех последствиях, которые может иметь для вас подобная неосмотрительность! Повторяю, если Лефор будет упорствовать в своих намерениях захватить в плен господина де Туаси, мне придется арестовать его. Я уже и так проявил к нему слишком много снисходительности. Любой другой на моем месте уже давно заковал бы его в кандалы!
Она смерила его таким презрительным взглядом, что тот, мертвенно-бледный, вдруг сразу зарделся лихорадочным румянцем.
- Еще одно, - тем не менее добавил он, - похоже, вы находите достойным презрения мое поведение в отношении генерала. Однако я пришел сюда поговорить с вами только потому, что считаю вас его подругой. Ведь, в сущности, мадам, вы не обладаете на этом острове никакой законной властью, и я счел необходимым поставить вас в известность обо всех этих делах единственно потому, что знаю, каким влиянием вы пользовались над господином Дюпарке. Убедительное доказательство верности генералу, не правда ли?
- Благодарю вас, сударь, хотя вам явно не помешало бы чуть-чуть побольше усердия!
- Усердия?! - повторил он с какой-то холодной и злой иронией. - Ах, значит, мне не хватает усердия!
И, не в силах более сдерживаться, продолжил:
- Зато уж у вас-то, мадам, его хоть отбавляй, усердия в отношении человека, которого люди считают вашим любовником, у вас, кого молва теперь обвиняет в том, что вы уже бросаетесь в объятья первому встречному!
- Наглец! - с презрением бросила она. - Уж не себя ли вы имеете в виду?!
- Нет, мадам, - возразил он, - я имею в виду отнюдь не себя… В Сен-Пьере упорно поговаривают о некоем шотландце, который однажды явился к вам с визитом. Уж не тот ли это кавалер, которого я видел у вас в тот раз?.. Говорят, он даже провел под вашей крышей ночь! Но никто, мадам, - добавил он с наигранной галантностью, - и мысли не допускает, будто вы могли настолько пренебречь правилами гостеприимства, чтобы заставить его ночевать в постели своей горничной… По чину и почет, как говорит наш друг Лефор…
Мари ограничилась тем, что одарила его улыбкой, исполненной безграничного презрения.
- Итак, дражайшая сударыня, я настоятельно рекомендую вам ни в коем разе не следовать за Лефором по той дорожке, которую он для себя выбрал. В любом случае вы от этого ровно ничего не выиграете… Поясню вам, что я имею в виду: Лефора, если потребуется и если он будет упорствовать, я прикажу заковать в кандалы и, дабы лучше показать свои добрые намерения, отправлю во Францию, пусть он там и предстанет перед судом. Точно так же я намерен поступить и с его пособниками!.. До этого момента я не мог поверить, будто вы можете стать его сообщницей… Однако, полагаю, вы догадываетесь, как много можете потерять, если посеете во мне хоть малейшие подозрения… С другой стороны, если вы уж так жаждете возвращения генерала, неужели вы думаете, что он с радостью смирится, узнав, как вы вели себя в его отсутствие? Неужели вы думаете, что ему будет приятно услышать про этого шотландца, а возможно, и еще многих других ваших увлечениях?
- Какой же вы подлец! - едва слышно проговорила она.
Он без труда уловил всю ненависть, которую она вложила в это слово. Уж не было ли это с ее стороны признанием собственного поражения?
- Теперь вы видите, что наши интересы совпадают. Я бы даже сказал, что они тесно связаны!
- Вы так думаете? - усомнилась она.
Нет никаких сомнений, уж теперь-то он наверняка сбил с нее наконец эту спесь, это чванливое высокомерие. Выходит, она просто блефовала, пускала пыль в глаза, вот и все. Это ясно как Божий день. Да и могло ли быть иначе после всего, что он только что сказал ей? Видно, она слегка запамятовала, что он здесь как-никак временный губернатор, пусть временный, но все-таки губернатор! Что он может приказать арестовать ее так же просто, как и Лефора! И кто же тогда, интересно, станет заботиться о ее судьбе? Разве уже не подозревают, что это она стояла за той страшной резней в Сен-Пьере? Разве уже не ходят слухи, что это она требовала смертных приговоров?
Лефору очень хотелось связать указ о помиловании с освобождением генерала. К счастью, он, Лапьерьер, раскусил его намерения и своевременно принял меры! Так что теперь вся заслуга принадлежит только ему одному. Популярность его на острове выросла как никогда. Завтра он сделает так, чтобы все узнали, будто резня в форте Сен-Пьер была делом рук Лефора, и только одного Лефора! И тогда он останется в полном одиночестве!
А Мари теперь, когда он пригрозил ей, будет знать, кто здесь хозяин, и относиться к нему с должным почтением. С другой стороны, она ведь, в сущности, ничуть не больше его самого заинтересована в возвращении генерала, даже если, как ходят слухи, и вправду тайно обвенчана с Дюпарке! Может, даже совсем напротив, ведь в таком случае генерал сможет потребовать от нее отчета в своем поведении не просто как любовник, а как законный супруг!
- Дражайший друг мой, - переменив тон, обратился он к ней, - неужели вы еще не поняли, что мое самое заветное желание - быть вам полезным? Неужели вы еще не догадались, что только нежнейшая симпатия заставляет меня оберегать вас от необдуманных поступков и направлять ваши шаги для вашего же собственного блага?
Она снова уселась в кресло и опустила голову, чтобы он не смог видеть выражение ее лица, твердо решив дать ему выговориться до конца и узнать, что он намеревается предпринять.
- Поверьте, мадам, сам я никогда не упрекнул бы вас ни в чем. Я догадываюсь о ваших страданиях! Я понимаю, что значит для женщины вашего положения, ваших достоинств, молодости и красоты вот так оказаться жертвой полного одиночества… Должно быть, все демоны-искусители слетелись сюда, пытаясь сбить вас с пути истинного… Право же, никто, как я, не может войти в ваше положение и извинить проступки, слишком понятные и слишком простительные.
Она вынула из-за корсажа крошечный носовой платочек и прижала его к глазам, делая вид, будто не в силах сдержать слез.
- Ах, Мари! - воскликнул он. - Сможете ли вы когда-нибудь простить мне то, что я вам только что наговорил? Поймете ли, что должны отпустить мне мои грехи, ведь стоит увидеть вас, оказаться подле вас, и я уже не в силах владеть собою?
Тело Мари сотрясалось словно от рыданий, она громко всхлипывала. Он решил, что она горько плачет.
- Не плачьте, друг мой! - нежно прошептал он. - Не забывайте, что во мне вы всегда найдете надежную опору, поддержку, которая никогда не подведет вас в беде!.. Ни вы, ни я, мы ничего не можем сделать наперекор судьбе, обстоятельства сильнее нас… Но надо ли вопреки здравому смыслу противиться им, когда они хотят объединить нас, сделать союзниками, товарищами по несчастью, добрыми друзьями?
Но Мари вовсе не плакала. На самом деле она от души смеялась. Она задавала себе вопрос, как далеко он зайдет. И, преодолев недавний гнев, хохотала так искренне, что не решалась убрать платочек, который закрывал ее лицо. Пусть Лапьерьер думает, будто она рыдает! Ей хотелось, чтобы он оставался в этом заблуждении, дабы получше поймать его на крючок.
- Перестаньте же плакать, - повторил он. - Поверьте, Мари, если я буду рядом с вами и сохраню власть на этом острове, вам нечего опасаться, никто не посмеет причинить вам вреда!
- Не могу понять, - сквозь платочек пробормотала Мари, - почему вы проявляете ко мне столько участия?..
- Вы не понимаете?! - высокопарно воскликнул он. - Неужели вы и вправду так ничего и не поняли? Разве вы не видите?! Ах, Мари, дражайшая Мари! - продолжил он, схватив ее руку и принявшись покрывать ее страстными поцелуями. - Неужели вы не догадались, какие нежные чувства я уже давно питаю к вам? Нежели вы не поняли?..