Дикари пересекли площадку и разошлись в разные стороны, каждый направился к своей хижине. Но исчезли из виду они ненадолго. Вскоре снова показались из своих жилищ. Кожа была уже сухой, но по-прежнему белой или, вернее, какого-то оливкового цвета, которому отблески огня придавали розоватый оттенок. Один за другим они усаживались на небольшой порожек, что имелся перед входом во все хижины. Вскоре к каждому из них подошло по женщине. Они были голыми, с уродливо отвисшими животами, будто все поголовно на сносях.
И Мари, и Жильбер, затаив дыхание, наблюдали за этой странной сценой, боясь упустить хоть малейшую деталь. Вокруг царила все та же тишина, все тот же безмятежный покой. Лишь время от времени собачье тявканье или чей-то резкий, пронзительный окрик нарушали тишину холмов.
Все женщины тем временем разом принялись за одно и то же занятие. Насколько можно было судить по осторожным движениям этих созданий, трудились они старательно, кропотливо, почти священнодействовали.
На самом деле они освобождали головы своих суженых от паразитов.
Движения их были исполнены какой-то невыразимой грации и в то же время говорили о самозабвенной отрешенности. Они тщательно обыскивали жесткие, блестящие шевелюры мужей, то и дело вытаскивая оттуда что-то неразличимое для глаз, потом резким движением рук подносили добычу ко рту и с явным наслаждением разжевывали зубами. И тут же без устали снова принимались за свое дело, дожидаясь, пока супруг - этакая бонбоньерка, откуда с проворством доставали восхитительные лакомства - первым не прекратит приятного занятия. Наконец он отталкивал женщину, резким голосом выкрикивая какой-то краткий приказ. И преданная супруга тут же склонялась над тыквенными калебасами.
Начиная с этого момента Мари, так же как и ее спутник, уже знала, что последует дальше. Ведь обоим было известно, что, едва пробудившись от сна и совершив утреннее омовение, караибы руками жен окрашивали свои тела в ярко-алый цвет с помощью "руку", растворенной в растительном масле, касторовом или пальмовом. Это давало им двойное преимущество: защищало от москитов и прочих не менее опасных насекомых, таких, как пауки, прозванные "черными вдовами", а также придавало устрашающий вид дьяволов, будто только что извергнутых из преисподней. Не только женщины трепетали перед этими красными, будто обагренными кровью, мужчинами, но и враги тоже сразу могли воочию представить себе, какого цвета человеческая кровь и как выглядит окровавленный покойник.
Иные женщины тем временем все еще продолжали расчесывать волосы, делить их на пряди, а потом закручивать, предварительно освободив их от многочисленных паразитов. Они выкручивали их, словно только что выстиранное белье, потом укладывали наподобие повязки вокруг лба дикаря, чтобы затем надеть поверх убор с перьями.
Другие, ловко орудуя кистями из перьев, уже малевали своих властелинов краской "руку", начиная с лица, подолгу задерживаясь у глаз и под носом, старательно вырисовывая усы в форме бычьих рогов, караиб же тем временем невозмутимо восседал, вверяя себя заботам подруги, и приподнимал зад с порожка лишь тогда, когда наставала очередь бедер и полового члена - ибо и он тоже не оставался без внимания. Более того, женщины украшали его особенно тщательно, разрисовывая всякими замысловатыми разводами и завитушками - черными или фиолетовыми, в зависимости от концентрации генипы - краски из полыни, которую обычно использовали для этих важных художеств.
Мари и ее попутчик, с пересохшим от волнения горлом, ни на мгновенье не отрывали глаз от этого зрелища. Молодую даму тревожило, что бы могли означать все эти приготовления. Было совершенно очевидно, что уж, во всяком случае, не для того, чтобы спокойно отправиться спать, воины дали себе труд искупаться в море, а теперь велели снова воинственным манером разрисовать себе тела.
Что же они задумали? Мари слыхала, что они никогда не встречаются лицом к лицу с врагом, не освежив и не подправив татуировки, украшавшей им грудь. Стало быть, они готовятся к нападению?
Она поделилась со спутником своими опасениями. Жильбер д’Отремон с минуту помолчал, потом вдруг весело расхохотался - с насмешкой, которая так хорошо была ей знакома.
- Уж не воображаете ли вы, мадам, - вполголоса возразил он, - будто эти дикари и вправду вздумали атаковать всего вдесятером такой укрепленный лагерь, как наш? Ведь согласитесь, до этой минуты не больше десятка индейцев на наших глазах отдавались заботам своих подружек…
- По правде говоря, - возразила Мари, - я отнюдь не разделяю вашего оптимизма. Более того, уверена, что было бы лучше вернуться в лагерь и приготовиться к штурму, который, вне всякого сомнения, грозит нам в самое ближайшее время…
Не успела она договорить, как где-то вдали вновь загрохотал барабан. Он бил как-то мрачно и непривычно глухо. То быстро, то с какой-то нарочитой медлительностью. Дробный, неровный, перемежающийся ритм, казалось, еще больше подчеркивал общее безмолвие. Вскоре забил еще один барабан - поначалу показалось, будто это всего лишь отзвуки первого. Но это было вовсе не так. В столь необычной, кажущейся почти нереальной обстановке малейший шум производил сильное впечатление, ошибки быть не могло: это бил еще один барабан, не так далеко, почти рядом, и в точности повторял все звуки первого.
Несколько минут они будто переговаривались между собой, отвечая друг другу. И в самом деле, те, кто знал, что таким способом осуществляется связь между селениями, мог лишний раз убедиться, барабаны и впрямь перекликаются, задают вопросы, что-то выясняют.
В тени кустарника Мари с Жильбером обменялись нерешительными взглядами.
И тут же селение огласили громкие крики. Мужчины разом повскакивали со своих порожков, со всех сторон стали появляться аборигены. Иные хранили еще поблекшую окраску минувшего дня, другие блистали среди них, свежие, яркие, точно щеголи в серой толпе.
Все с угрожающим видом размахивали своими дубинами и луками. Создавалось впечатление, будто они уже разбегаются в разные стороны, хотя на самом деле лишь отыскивали и окликали друг друга, тревожно выясняли причины тревоги, пока вождь отдавал приказы действовать проворно и без всякого промедления.
Наконец появился дикарь, весь украшенный перьями, с браслетами на запястьях рук и на щиколотках, с блестящими кольцами в ушах и в носу. Он тоже, как и другие, был покрыт слоем "руку", однако на груди его еще красовалась устрашающая голова, изрыгающая пламя. Его сопровождали два индейца с огромным, выше человеческого роста, барабаном. Они поставили его в центре площадки, и первый абориген с помощью дубины принялся ритмично бить по нему, в точности имитируя темп других барабанов.
- Это война! - охрипшим вдруг голосом вскрикнула Мари. - Мы рискуем попасть в окружение и оказаться в руках дикарей. Давайте вернемся в лагерь, мы и так уже потеряли слишком много времени…
Она уже собралась было повернуться, готовая тотчас пуститься в обратный путь. Но Жильбер удержал ее.
- Да вы поглядите на них! - воскликнул он. - Одни пляшут, другие смеются… Слов нет, смех их может быть жестоким, а пляски кровожадными, но посмотрите, какие радостные лица у них!
- Может, вы и правы, но все-таки благоразумней вернуться в лагерь.
- Прошу вас, задержимся еще немного…
ГЛАВА ПЯТАЯ
Караибская оргия
Юная дама зябко поежилась от ночной прохлады, к которой была непривычна. Она мысленно оценила расстояние, что отделяло их со спутником от лагеря, - а ведь эти люди, столь агрессивные с виду, были совсем рядом! Она вздрогнула.
По правде говоря, Жильбер с невольным восхищением любовался зрелищем, которое ему посчастливилось наблюдать собственными глазами и, возможно, один-единственный раз в жизни. Мари же, казалось, вдруг напрочь утратила обычную уверенность в себе. Всего час назад она могла бы просто приказать юноше вернуться в лагерь, и тот бы беспрекословно подчинился, теперь же захотелось показать, что и ей тоже храбрости не занимать. Хотя на самом деле она была не на шутку встревожена. При свете дня он не мог бы не заметить синеватой бледности ее лица, с которого разом отхлынула вся кровь, не почувствовать, как она дрожит всем телом. Невозмутимое спокойствие Жильбера, похоже, ничуть ее не успокаивало. Он же с беззаботностью молодости принимал за истину любые догадки, какие приходили ему в голову. А в самом деле, с чего это дикари так развеселились?
Поначалу он не без оснований предположил, что в столь радостное возбуждение их привело предвкушение близкого кровопролития. Как и все здесь, он знал, как кровожадны караибы и насколько будоражит их вид крови. А обещания, что они вот-вот смогут безнаказанно убивать себе подобных, было вполне достаточно, чтобы вызвать у них такую эйфорию. Безнаказанно! Что ж, они вполне могли в это верить… Знали ли они на самом деле, что такое пушка или мушкет? Представляли ли себе, сколь смертоносно оружие белых?
Он размышлял обо всем этом, а продрогшая до костей Мари пыталась тем временем согреться, прижавшись к его плечу, когда вдруг, точно разряд молнии, его пронзила страшная мысль. Поначалу он отогнал ее, просто отказываясь в нее поверить. Однако, поразмыслив хорошенько и оценив одно за другим все события этого вечера, лишь укрепился в своих подозрениях. Да, иначе быть не может - дикари убили Дюпарке и его спутников!
Он вздрогнул, склонил голову и посмотрел на Мари, та вдруг предстала перед ним безутешной вдовою, вчерашней супругой губернатора, в одночасье лишившейся помощи и поддержки, с малым дитем на руках, которого ей предстоит вырастить и воспитать одной.
Он сжал зубы, чтобы удержать крик.