- Заговор? Против меня?! Не может быть!..
- И тем не менее это именно так, сударь! Сторонники генерала не смогли придумать ничего лучше, как захватить вас в плен, чтобы обменять потом на Дюпарке, рассчитывая, что командор сочтет вас куда более почетным пленником, нежели генерала!
- И что же?
- Как я уже сказал вам, мне пришлось вмешаться и со всей суровостью расстроить их планы.
- А вам удалось арестовать этих преступников?
- Они в бегах. Скрываются на пустынной части острова, на границе с теми варварскими краями, где живут индейцы-караибы… Но там они уже не представляют для нас ни малейшей опасности. Вообразите, ну что они могли бы там против нас предпринять?
- А вы уверены, что я смогу чувствовать себя в полной безопасности, находясь в монастыре иезуитов?
- Полагаю, вполне, сударь, даже в большей, чем если бы вы поселились в форте. Вряд ли здесь найдется хоть один негодяй, который осмелился бы вломиться в монастырь этих святых отцов…
- Можете быть уверены, сударь, что я смогу достойно отблагодарить вас за эти свидетельства преданности и верности. Если генерал и далее будет оставаться в плену, я походатайствую перед Регентством о назначении вас полноправным губернатором Мартиники. Вы вполне заслужили это услугами, оказанными этой колонии.
- Благодарю вас, господин генерал-губернатор.
Двое губернаторов - один временный, другой в изгнании - разговаривали так тихо, что даже отец Дютертр, которого отделяло от них расстояние не более шага, не уловил ни единого слова. Поэтому он наклонился к господину де Туаси и в свою очередь обратился к нему с вопросом:
- Возможно, вашему превосходительству желательно осмотреть свои покои? Я могу сопроводить вас, и, если вам угодно немного отдохнуть…
Господин де Туаси жестом остановил его.
- Благодарю вас, святой отец, - проговорил он, - но мне сейчас важней всего продолжить беседу с господином де Лапьерьером. Это человек весьма здравомыслящий, и он открывает мне глаза на то, кто является моими истинными друзьями… Вы ведь тоже знали генерала Дюпарке, не так ли? Поначалу мне показалось, будто это благородный дворянин, который и вправду мне предан, ведь он без всяких колебаний оставил остров, чтобы сразиться с моим врагом, но потом я понял, что причиной всему была его прискорбная страсть к авантюрам, которая, похоже, слишком смущает умы жителей вашего острова. Кончилось все тем, что он подал всем весьма жалкий пример, так бездумно отдав себя в руки мятежника. А ко всему его пленение, вместо того чтобы успокоить всех и вся, похоже, напротив, лишь разжигает страсти на острове. Я намерен довести это до сведения Регентства, дабы в случае, если этот человек вернется сюда, его тотчас же отозвали назад, во Францию…
Несмотря на привычку скрывать свои чувства, на лице отца Дютертра отразилось легкое раздражение.
- Не спешите судить, господин губернатор, - перебил он. - Следует лишь сожалеть, что Мартиника лишилась такого достойного и умелого правителя, каким был для нее генерал Дюпарке! Он сделал для этих краев очень много хорошего, это говорю вам я, хоть для меня и не было секретом, как не жаловал он в душе нашу конгрегацию. Но, несмотря на то, ни разу не позволил себе против нас ни малейших враждебных поступков!
- Прошу вас, святой отец, - возразил генерал-губернатор, - не пытайтесь переубедить меня в моих суждениях. Этот человек вел себя как глупец, если позволил заманить себя в плен и стал узником этого шестидесятилетнего старца! Если все преданные мне люди будут поступать таким же манером, мне не останется ничего другого, кроме как расстаться со всякой надеждой и вернуться во Францию… Но можете мне поверить, час моей мести уже близок! И тогда каждый получит по заслугам!
- Ах, мадам, - проговорила Жюли, входя в покои госпожи, - он уже здесь, на острове, я видела его собственными глазами!
Мари, которая в тот момент втирала себе под мышки какую-то благовонную розовую мазь, на мгновение оставила это занятие и с мрачным видом посмотрела на служанку.
- Ты прекрасно знаешь, - недовольно проговорила она, - что я не терплю, когда при мне хорошо говорят об этом человеке!
- Но он такой красивый, такой вальяжный! - восторженно воскликнула девушка. - В жизни не видала мужчины, который был бы так нарядно одет, ну просто как картинка! Бородка у него точь-в-точь как у господина Фуке, утиным хвостиком, и еще эти крахмальные брыжи, ах, все это так благородно…
- Похоже, ты успела рассмотреть его с головы до ног, - прервала ее Мари, - и способна описать мне не только цвет его сапог и камзола, но и какого оттенка у него нижнее белье! Уж мне ли, душечка, тебя не знать!.. Но умоляю, избавь меня от этих подробностей, прибереги их для себя! Скажи-ка лучше, как все это было, что он говорил?
- Ах, мадам, по-моему, он очень даже любезничал с господином де Лапьерьером. То и дело улыбался ему на банкете и даже, кажется, не успел высадиться на берег, как наговорил ему всякие хвалебные слова.
- А ты, где ты была во время банкета?
- Ах, во дворе форта собралась такая огромная толпа, мадам. Сперва я с одним своим приятелем, стражником, сидела в караульном помещении, потом подошла поближе. Был момент, когда я даже терлась среди этих монахов-иезуитов…
- Оставь, - отмахнулась Мари, - меня интересует вовсе не это. Что говорил генерал-губернатор?
- Чего не слыхала, мадам, того не слыхала, но могу узнать. Там был один адъютант, он так и зыркал глазами в мою сторону… целых два раза… Я знаю, как его звать, хоть он пока что так и не решился со мной заговорить, да и вид у него, правду сказать, холоднющий, как вода в роднике, что у холма Морн-Фюме. Его зовут Мерри Рул… Уж он-то был в первых рядах на всех этих церемониях… Приближенный самого господина де Лапьерьера, ему ли не знать, кто что говорил. Если мадам и вправду угодно узнать, что говорил генерал-губернатор, то я могу немедля поехать и встретиться с этим адъютантом, тогда…
- Не стоит, - снова перебила ее Мари. - И что же, господин де Туаси намерен жить в форте?
- Нет, мадам. Он поселится у иезуитов, в их монастыре…
Мари ничего не ответила. Она уже кончила втирать себе под мышки душистую мазь и теперь натягивала на плечи лиф платья, который прежде расстегнула и приспустила вниз. Справившись с пуговками, она будто невзначай поинтересовалась:
- А что Лефор, есть о нем какие-нибудь вести?
- Никаких, мадам. Люди говорят, будто он успел удрать и скрывается где-то в безлюдных краях, где живут индейцы-караибы. Что и говорить, там-то уж его никто не поймает, да только как теперь с ним связаться, ума не приложу…
- Увы! - с грустью посетовала юная дама. - Человек, которому я доверилась, единственный, с кем я связывала все свои надежды, и тот теперь затравлен и загнан в угол!
Она почувствовала, как подступили слезы, но предпочла найти выход переполнявшим ее чувствам, разразившись внезапным гневом.
- Ну, погодите! - воскликнула она. - Этот господин де Лапьерьер мне за все заплатит сполна! И у него еще хватало наглости уверять, будто он меня любит! И обхаживать меня здесь, в этом доме, доме, который принадлежит Дюпарке! Да-да, он мне за все заплатит, и чем дороже, тем лучше, ведь все равно никакая расплата не окупит тех страданий, какие мне приходится испытывать по его вине!.. Пусть только попробует снова явиться сюда, он увидит, как я выставлю его за дверь!
- Ах, что вы такое говорите, мадам!.. - в ужасе воскликнула Жюли. - Неужто вы и вправду собираетесь выставить за дверь самого господина де Лапьерьера? Ведь как-никак, а он теперь здесь временный губернатор, и к тому же, я ведь вам уже говорила, мадам, сдается мне, что к нему явно благоволит сам почтенный господин де Туаси!..
- Ах, оставь, плевать мне на него вместе с этим твоим господином де Туаси!.. Боже, был бы здесь Жак, здесь, со мною рядом! Знал бы он, какие интриги плетутся здесь против него!.. Ах, когда же он наконец вернется?.. И вернется ли когда-нибудь?!
С минуту она хранила молчание. Глубокая мука исказила ее прелестные черты. Она взглянула на себя в зеркало, потом с безысходным отчаянием промолвила:
- Но не отправляться же мне самой к господину де Пуэнси, чтобы на коленях молить вернуть Жаку свободу! Нет, мое место здесь! Ведь если он вернется, кто-то должен немедля рассказать, какие козни строят ему исподтишка враги! Но Боже, как же я одинока, как я покинута всеми…
Она запнулась, словно подыскивая нужные слова, и снова заговорила:
- Знаешь ли, Жюли, порой я задаю себе вопрос, а способна ли женщина, со всеми своими слабостями, противостоять этой гнусной своре? И когда я думаю о себе, о своих замыслах, о той силе, какую чувствую в себе и какая заложена во мне самой природой, о том, на что я способна, то говорю себе, неужели я не смогу одолеть какого-то ничтожного Лапьерьера?! Только вот жаль, что я осталась совсем одна…
- Да, мадам, что верно, то верно, теперь вы и вправду совсем одна, - каким-то бесстрастным голосом повторила Жюли, не на шутку встревожившись печальными раздумьями госпожи.
- Ничего не поделаешь, Жюли, теперь мне действительно не на кого опереться и я совсем беззащитна… Мне нужен человек надежный, на кого я могла бы целиком положиться, мужчина, готовый протянуть мне свою сильную руку, на которую я могла бы уверенно опереться. Я сама стала бы головой, сама решала бы, как нам действовать… Мне казалось, я нашла такого человека в Лефоре, и какое-то время мне верилось, что с ним мы сможем осуществить невозможное… Ах, если бы ты знала!.. Если бы ты только знала, Жюли!..