Мои мечты в данный момент больше не наполнены воздушными ощущениями и расплывчатыми образами того, как Месье смотрит на мою киску, когда она еще раскрыта, пока на заднем плане его мокрый член готовится ко второму броску. Я больше не ласкаю себя часами напролет, вспоминая, как тихо входил Месье в наш гостиничный номер, напряженно прислушиваясь к его мягким шагам по ковру, когда каждый звук отдавался стуком в моем сердце: Боже мой, Боже мой.
Не так давно я решила составить горячую десятку своих наиболее часто повторяющихся фантазий: если мой мочевой пузырь отдыхает, я отрываюсь на том воспоминании, когда Месье глубоко вошел в мое горло, чтобы кончить, а я от неожиданности чуть не задохнулась, захлебываясь спермой и слюной. Мысль об этом будоражит меня, или о двух мужчинах, одновременно обладающих мною, независимо от их расположения: эту сцену мое воображение может выдержать всего несколько секунд. Мои ночи наполнены абсолютно непристойными крупными планами, неуловимыми запахами, появившимися неизвестно откуда, мои ночи - это рука Месье на моей шее, вынуждающая меня лежать спокойно. Нормандия - бесконечно тянущиеся часы, сотни часов, проводимых мною в тишине с задумчивым видом, за которым скрываются невероятно извращенные фантазии. Никто даже не догадывается, какие мерзости порой приходят мне в голову.
Сидя на диване, я умираю от скуки. Смотрю, как Алиса и Люси ссорятся из-за компьютера, и умираю от скуки. В такие моменты мне особенно остро не хватает Парижа, еще острее, чем в обычное время. Здесь меня не покидает ощущение абсолютной беспомощности. Чем больше я удаляюсь от Парижа, тем слабее становится моя власть над Месье. На каникулах за городом я чувствую себя как в монастыре: мой затуманенный взгляд теряется за стеклами, и, вероятно, не в силах представить дома на месте деревьев, я создаю в воображении свой расплывчатый Париж. Даже цвета здесь совсем другие, и, хотя присутствует целая гамма зеленого, выходящая за пределы здравого смысла, я тщетно ищу всего три знакомых мне оттенка: цвет электричек, ограды вокруг сквера Бусико и, наконец, серо-зеленый цвет любой уважающей себя парижской статуи. Небо здесь восхитительно голубого цвета, а запах дождя напоминает мне долгие дни, проведенные у бабушки с дедушкой в ту пору, когда Месье еще не заполнял собой все мои мысли.
Гроза чем-то напоминает апокалипсис: теперь градины размером с шар для гольфа лупят по глади пруда, и это в разгар месяца августа, - насколько мне известно, только Нормандия славится таким микроклиматом.
Тоска. В Париже многие из моих мужчин уже вернулись из отпусков или вот-вот вернутся. С Зильберштейном, сама не знаю почему, я в этот момент общаюсь больше всего. Но его друг Октав тоже невольно оживил один из моих дней, как-то раз употребив в своем сообщении слово "клиторчик". До самого вечера я распаляла себя в одиночестве, представляя, как пронзительно звучит это уменьшительно-ласкательное слово в устах мужчины.
Я собиралась предложить девчонкам чем-нибудь заняться, - о чем наверняка пожалела бы уже через пару секунд, - например, поиграть в карты, но вдруг мой мобильный начал вибрировать. Спустя почти две недели с нашего последнего контакта Месье подтверждает получение письма, о котором я успела забыть. В нем рассказывала о своих беседах с Зильберштейном: "Мне очень понравилось твое письмо…"
- Это сообщение от Месье!
Я ору на всю гостиную и, прежде чем успеваю осознать, до какой степени глупо отвечать ему прямо сейчас, пишу: "Я так давно отсылала это письмо! Когда ты его получил? Ты что, в отпуск не собираешься?".
Мне совершенно безразлично, что он ответит, но я готова на все ради одного слова Месье и не могу же ни с того ни с сего заговорить с ним о сексе. Вовсе необязательно давать ему понять, как мне его не хватает, как не хватает этой вселенной, которую наполняет он один. Я просто физически не в состоянии отделить его сообщения от возможности с ним поговорить. Представлять его голос, читая их, столь же эффективно, как мастурбировать сломанным пальцем: пока я не услышу его вживую, я не могу надеяться на облегчение. И чем больше пытаюсь, тем больнее себе делаю.
Возможно, если я объясню это Месье словами, черным по белому, он осознает, как я переживаю из-за ограничений в общении. Быть может, тогда он перестанет выжидать по три дня, чтобы ответить на мои послания, всегда заканчивающиеся мольбой: "Позвони мне". Возможно, он мне позвонит.
В самый разгар партии в покер происходит невероятное: без пятнадцати девять Месье звонит мне. На самом деле высвечивается просто надпись "частный вызов", поэтому теоретически может звонить кто угодно, но мне известны эти звонки. Я знаю эти надуманные тайны, эти черные полумаски Месье во время его бесед по телефону, но больше всего, благодаря ему, мне знакома огромная гамма совершенно различных спазмов в животе, которая так или иначе всегда предшествует его появлению. Этот "частный вызов", каким бы частным он ни был, прекрасно мне знаком.
Я бросаюсь к своему мобильному, задевая стол, и Люси тут же все понимает. Говоря "алло", я приглашаю ее следовать за мной улыбкой, которая выглядит увереннее, чем я чувствую себя на самом деле, и Люси, бросившая мне после обеда, что никогда не представляла меня с мужчиной (меня!), встает и идет за мной.
- Как дела?
- А у тебя? - отвечает Месье.
Черт, как же это здорово!
- Мне очень понравилось твое письмо. Я получил его сегодня утром.
- Только сегодня утром?
- Я прочел его, ожидая пациента. Оно меня насмешило!..
Я улыбаюсь, стоя босиком на мокрой траве.
- Ты сейчас где?
- Возвращаюсь с работы, сегодня пораньше закончил. А ты что мне расскажешь?
- Да рассказывать особо нечего. Я в Нормандии. Унылое местечко.
Месье смеется своим бархатным смехом, и я тут же представляю, как он ведет машину, положив большие руки на руль и машинально выполняя все заученные движения, при этом не упуская ничего из нашего разговора. Скоро будет два месяца, как Месье молчит, и я уже потеряла всякую надежду когда-нибудь с ним поговорить. До такой степени, что беседа с ним мне кажется столь же нереальной, как эти встречи по вторникам, которые я, однако, помню наизусть.
Месье, похоже, совершенно не догадывается о том, что мне пришлось пережить в последнее время. Ему даже не пришло в голову, что я могу страдать, - или же, что также вполне вероятно, он получает извращенное удовольствие, причиняя мне боль, остальные люди подобное чаще всего делают неосознанно. Но просвещать его на этот счет я не собираюсь, лучше смерть: для Месье Элли Беккер живет своей жизнью, когда его нет рядом. В одном он не ошибается: я пишу. Книгу, которая носит его имя и рассказывает только о нем.
- "Месье" продвигается.
- Да, я прочел это в твоем письме, ты говорила, что закончишь в сентябре.
- К тому времени я уже дам тебе ее почитать.
Паузы, выдерживаемые Месье после каждого категоричного заявления подобного рода, также являются для меня поводом для преждевременной радости, глупой и наивной. С ним так всегда: когда он не говорит "нет", я инстинктивно понимаю, что это "да".
- Ну что Зильберштейн? - продолжает Месье.
- О, я думаю, что достаточно тебе рассказала.
- Он трахал тебя в попу?
Никогда не зная, как отреагирует Месье, разговаривающий со мной так, словно мы и не расставались, я иду на риск:
- Да.
- Тебе понравилось?
Это какая-то новая пытка: ответить ему "да" или лучше солгать, хотя Зильберштейн довел меня до оргазма, но зачем лгать? Чтобы этот мужчина на том конце провода подумал, что я жду его возвращения, как Пенелопа?
- Понравилось, - отвечаю я и, даже если никто меня не видит, кроме серой цапли, торчащей посреди пруда, гордо выпрямляюсь.
Это означало: я вытянула из Зильберштейна все, на что могла рассчитывать, учитывая обстоятельства. Я испытала оргазм, вопреки Месье, несмотря на его тень, постоянно витающую надо мной, когда занимаюсь сексом, и словно внушающую мне, что я не смогу получить удовольствия с кем-либо другим. Я смогла, но не стану утверждать, что при этом не ощущала его присутствия, что мне не хотелось выкрикнуть его имя, нет, я не могу такого утверждать. Ведь даже если я одна в постели, все равно посвящаю ему каждую крупицу удовольствия, которое себе доставляю, и каждая складка на моей подушке напоминает о том, как я кусала ее, повторяя эти два драгоценных и ядовитых слога. Я не могу сдержаться, поэтому жалко добавляю:
- Но все же не так, как с тобой.
- Правда? А почему? - мягким голосом спрашивает Месье.
- Потому что это было совсем по-другому.
- Как по-другому?
- Ты сам прекрасно знаешь как.
Тут же устанавливается былая атмосфера, когда мы с Месье играли в любовников, и я решаю рассказать ему подробности своей встречи с Зильберштейном.
- На самом деле я выходила от Эдуарда, и…
- Эдуард? Кто такой Эдуард?
- Один друг, преподаватель французского. В тот вечер я была у него, и мы занимались анальным сексом. Когда мне позвонил Зильберштейн, я уже собиралась спать, а потом поняла, что хочу его видеть. И тогда я села в метро и поехала к нему.
- Погоди… то есть ты сейчас говоришь мне, что в один вечер трахалась в попу с двумя мужиками?
Месье кажется ошеломленным, но я не вижу ничего удивительного в том, что, познакомившись с ним, превратилась в развратницу. Игривым тоном я отвечаю:
- Ну да. Так вот, я поехала к Зильберштейну и…
- С двумя мужиками… - вздыхает Месье, но, что скрывается за этим вздохом, понять невозможно.
- И когда я сказала ему, что совсем недавно занималась анальным сексом, знаешь, что он ответил?
- Что же?
- "Меня это возбуждает".