Когда он подарил мне "Лоно Ирены", я провела целый вечер, закрывшись в своей комнате, лежа на диване и, затаив дыхание, выкуривая сигарету за сигаретой. "Боже мой", - единственное, что вырывалось из моего сдавленного горла, почти причиняя боль, с частотой, варьирующейся в зависимости от блеска фразы. Сквозь всю эту сугубо литературную красоту я думала о Месье. Если он открыл для меня ту книгу, значит, Арагон получил полное его одобрение, и этот взгляд на половой орган женщин, сформированный более чем полтора века назад, ни в чем не отличался от его собственного. Такая безумная любовь лишала меня дара речи. Я жаждала оказаться в объятиях этого мужчины. Именно в тот вечер я водрузила Месье на пьедестал, возвышающийся над постаментами всех остальных представителей сильного пола, и поняла: никто, кроме него, не сможет сопровождать меня в бесконечно красивые миры, подаренные мне эротической литературой. Именно это связывало нас крепче всего.
Едва оправившись от шока, вызванного чтением, я побежала на кухню, где моя мать готовила ужин. Я не ждала чуда, но, по крайней мере, должна была попробовать донести до нее, к какому волшебству мы прикасались через эти страницы. Держать в себе столько впечатлений было невыносимо.
Я взобралась на табурет, держа дрожащими руками маленький томик, и начала благоговейно читать, робея как перед Арагоном, так и перед своей аудиторией. Я не слишком обижалась на своих сестер, начинавших хихикать при слове "щель", но еще никогда не испытывала такой ненависти и презрения к своей матери, когда она прервала молчание взрывом невероятно глупого смеха в конце этого литературного чуда: "А сомкнутые складки больших губ потихоньку открываются".
- Отвратительно! - воскликнула она, и поскольку я знала, что нервничать бесполезно, то выдавила из себя кислую улыбку.
Самым сложным для меня было продолжить чтение с того места, на котором его так гнусно прервали: понимая, что теперь мать только и будет ждать следующей возможности поднять на смех красивую необузданность Арагона, я сама наложила на себя цензуру через две строки. Меня не покидало мучительное ощущение, что я паясничаю.
- Почему ты остановилась? - удивилась мать тоном веселого зрителя, бросающего орехи в карлика-акробата.
- Потому что ты не делаешь ни малейшего усилия, чтобы понять всю красоту этого текста! - возмутилась я.
- Ладно, Элли, я пошутила! - сказала она тогда в первый раз. Затем, став более серьезной, спросила: - Тебе и в самом деле нравятся такие вещи?
- Да, мне нравятся такие вещи, - повторила я, с достоинством удаляясь и прижимая осмеянное "Лоно Ирены" к своей груди.
В этот вечер меня уже достаточно обидели, и я тихо скорбела по своим любимым безнравственным темам, когда Филипп продолжил:
- Я не знал, что он зарегистрирован на Facebook.
- Тебя это удивляет? - проскрипела моя мать. - Это вполне в его духе!
- Почему его нет в моих друзьях?
- Потому что ты его об этом не просил, - как и подобает, терпеливо объяснила я. - Твои друзья не добавляются автоматически. В любом случае ты не умеешь пользоваться Facebook.
- Верно, - подтвердил он. - Но если я попрошу его стать моим другом, он согласится?
- Не знаю, ему решать. У него ведь нет никаких причин для отказа? (Если не считать того, что он трахает твою старшую племянницу.)
- Знаешь, я видела фотографии его детей! - вмешалась моя мать. - Они похожи на него как две капли воды. Просто милашки. Жена тоже неплохо выглядит.
- Я видел ее несколько раз, она очень забавная.
- Просто непонятно, как она уживается с этим парнем! Ведь он тот еще бабник.
- Наверное, поступает так же, - вставил мой отчим, и все тут же приняли возмущенный вид, словно это было чем-то из ряда вон выходящим.
- Я бы не смогла так жить, - бросила моя мать. - Сплошное самоотречение, - добавила она, подумав секунду, и это был единственный момент за весь вечер, когда я была с ней согласна.
- Многие женатые люди так живут, - заметила моя тетка, - что не мешает им сохранять полное взаимопонимание. Иногда они всё знают и просто закрывают на это глаза, иногда хранят тайну.
- После двадцати лет совместной жизни, думаю, не знать об этом невозможно, - возразила моя мать. - Наверное, она ведет страусиную политику. А он, я уверена, даже не подозревает, что его жена может ему изменять, и себя считает неуязвимым. Мужчины обычно держат женщин за дебилок.
Быстро покончив с чересчур плотным именинным пирогом, последовавшим за телячьим рагу в белом соусе, я бросилась в свою комнату. Через поиск в Facebook я нашла вереницу ее фотографий; на большинстве из них она была затеряна в мириадах незнакомых лиц, но даже не прибегая к увеличению, я видела только ее. Она выделялась из массы, словно мое любопытство окружало ее светом.
- Кто это? - спросила сестра, пока я увеличивала ее лицо на весь экран.
- Его жена.
- Теперь ты шпионишь за его женой?
- Я не шпионю, просто она меня интригует, вот и все.
- Эта история плохо кончится, - предсказала Алиса.
Я не стала закрывать страницу жены Месье, когда мы принялись хихикать над старомодными клипами восьмидесятых годов, и время от времени, сворачивая очередное окно, снова видела это лицо с большими черными глазами, подведенными карандашом, и красивыми белыми зубами, открытыми в немного вопросительной улыбке.
Наконец я осталась одна, и эта улыбка преследовала меня всю ночь.
Эстель. Ее имя я никогда не слышу, но отныне оно всегда будет напоминать мне о той женщине - его женщине. Когда я произношу его, два этих манерных и безвкусных слога кажутся мне сошедшими со страниц плохого бульварного романа, но в устах Месье они, наверное, звучат как ласка. Я не знаю. Просто предполагаю. При одной только мысли об этом меня бросает в дрожь. Думаю, разница в статусе сразу станет видна только по тому, как он произносит имена - ее и мое.
Впрочем, Месье вряд ли догадывается, сколько почтительности скрывается за моими словами: "твоя жена". Я неустанно ищу ее присутствие в его серых глазах, следы этой любви и то, чем она отличается от нежности, которую Месье проявляет ко мне. Когда Валентина или Бабетта начинают жалеть ее за наставляемые ей рога, когда они используют в ее адрес это отвратительное слово "рогоноска", я тут же принимаюсь объяснять им, насколько жена Месье отличается от всех этих провинциальных теток, закрывающих глаза на сексуальные похождения своих никчемных мужей и довольствующихся молчаливыми страданиями.
Я уверена: живя с ним бок о бок, она давно поняла, что за мужчина разделяет с ней ложе и воспитывает их детей. Я часами разглядывала ее фотографии и сделала вывод: эту женщину отличает спокойный, мудрый взгляд, в котором я читаю, что она никогда не променяет Месье ни на кого другого. Интересно, пыталась ли она когда-нибудь это сделать? Он так устроен: обожает представительниц женского пола, инстинктивно стремясь обладать ими всеми, но любит при этом лишь одну. И принятие данного факта означает вовсе не слабость, а, скорее, здравый смысл, помогающий уравновесить такие его отклонения с остальными качествами, делающими из Месье незаурядную личность. Даже обнаженная, в его объятиях, даже краснея по телефону, выслушивая тысячи разнообразных комплиментов в адрес моей попы, я никогда не допускала мысли, что могу так или иначе соперничать с Ней, и мне ни разу не удалось избавиться от ее присутствия либо игнорировать его.
Каждый вторник рано утром Месье в спешке покидает супружеское ложе, пропитанное запахом, который мне представляется резковатым (какой-нибудь "Диор" или "Ланком"), а сразу после нашей встречи в маленьком номере отеля мчится в клинику, где его супруга может спокойно связаться с ним, не прибегая к жалким предлогам или выдуманным именам. Я представляю собой лишь небольшое лирическое отступление в жизни Месье, и, каким бы увлекательным и захватывающим оно ни было, это лишь крошечная вставка в без того уже плотный текст, сделанный декоративной техникой, к которой прибегают, когда уже невозможно добавить лишнюю фразу.
Я всего лишь отступление среди тысячи других, со временем забытых, тогда как Эстель год за годом продолжает возвышаться на том же пьедестале. И это не просто метафора: на одной из фотографий, сделанных на дне рождения их третьего сына, она величественно плывет по воздуху на стуле, который несут десять человек. Среди них - не сразу различимый Месье, и мне кажется, я слышу, как он хохочет раскатистым молодым смехом, обволакивая жену взглядом, полным любви и восхищения. Я несколько минут завороженно глядела на их счастливые лица, и сердце мое почти обливалось кровью.
На всех фотографиях, где они появляются вдвоем и которые в большинстве случаев сделаны без их ведома, они хоть и не везде обнимаются, но, как правило, держатся рядом. Они словно стремятся прикоснуться друг к другу, пусть плечом, рукой, щекой или просто взглядами, как будто по волшебству устремленными если не друг на друга, то уж обязательно в одном направлении. Очевидно, эта женщина каким-то образом сумела укротить Месье и его импульсивность, насколько это возможно. Мне же подобное сразу показалось невероятно сложным делом, поэтому я даже пытаться не стала.
Доминирование настолько выражено в нем, что проявляется и в постели. Невозможно заставить его принять поцелуй, которого он не планировал. После секундного удивления Месье инстинктивно сопротивляется, удерживая мое лицо на расстоянии и испепеляя меня взглядом, который говорит: "здесь я целую". Лишь после этого его губы яростно впиваются в мои, наполняя мой рот горько-сладким ядом своей слюны.