Вы, испытывая любопытство, наблюдали за моим поражением. "Тебе это даром не пройдет", - говорили ваши очаровательные брови. Когда я успокоилась, вы достали из своего саквояжа хирурга старое издание Мандьярга, которого я обожала, в ультрамариновом футляре из дорогого картона. Вы не представляете, Месье, что я тогда пережила: настоящее рождественское утро. Согласна, я пришла к вам из-за вашей любви к эротической литературе, но получить этому подтверждение таким элегантным способом… Вы были словно святой Николай в разгар мая месяца. Я едва осмеливалась листать пожелтевшие страницы, широко раскрыв глаза и вскрикивая, как ребенок в Дисней-парке. Затем, через несколько бесконечных минут, я вам его вернула, испытывая легкую грусть от того, что прикоснулась к вашему миру редких книг и эксклюзивных изданий. И мне, которая портила свои маленькие руки в цветочном магазине за четыреста евро в месяц, мне, которая спала в окружении карманных изданий для студентов, вы сказали:
- Нет, оставь себе. Я тебе его дарю.
И напрасно я пыталась возражать, протестуя что есть мочи, истерично протягивая вам книгу, - вы прижали ее к моей груди с такой улыбкой, что я смогла лишь принять этот дар, опустив глаза, заранее негодуя от мысли: мне придется положить книгу в свою походную сумку, между ноутбуком и туалетными принадлежностями, и "Англичанин" будет вынужден соседствовать с плохо закрытым тюбиком зубной пасты.
(Знаете ли вы, что я сделала, вернувшись домой и закрывшись от родителей в своей розовой комнате на полуподвальном этаже? Я оторвала клочок бумаги и сунула между дивных страниц Мандьярга записку, на которой шариковой ручкой написала: "подарок от С. С., 05. 05. 09". Маленькая кокотка, составляющая список подарков своих любовников.)
На какое-то мгновение я почувствовала себя продажной женщиной. Но потом почти ощутила гордость: даже Золя не додумался до такой пикантной детали, как расплачиваться с куртизанкой редкими изданиями.
Когда вы овладели мной, лежащей в позе эмбриона, я была сосредоточена на аромате перезрелого манго, заполнявшем комнату, я чувствовала, как он льется на меня, словно масло. Его опьяняющие эфирные нотки смешивались с Герленом на ваших пальцах (ваш сладкий одуряющий парфюм, словно специально созданный для обольщения женщин). Я едва осмеливалась открыть глаза: если бы я что-нибудь увидела, это наверняка лишило бы очарования то острое чувство наполненности, сменяющееся голодом, когда вы выходили из меня, а я, беззвучно хныкая, всякий раз звала вас обратно.
Известно ли было вам, что наши тела так прекрасно поладят? Я имела об этом лишь смутное представление: не зная вас, конечно, было приятно представлять себе такую гармонию. Меня опьяняло не столько само удовольствие, сколько это скольжение, эта согласованность движений в сочетании с гипнотизирующей чувственностью, полная идиллия наших дыханий. Я, Элли, двадцатилетняя девушка с маленьким упитанным телом, стремящимся избавиться от своих детских округлостей, и вы, Месье, с вашими сорока шестью годами ласк и поцелуев, вместе, втайне ото всех, в этой гостиничной кровати, в час, когда все наши знакомые отправились на работу. Вы кончили в меня с последним криком, в то время как я крепко обхватила вас всеми своими мышцами.
- Хорошо, что я приняла меры предосторожности, - улыбнулась я потом, сидя на тебе. - Пью противозачаточные. Ты ведь даже не спросил, можно ли в меня кончать.
- Я догадывался, что ты следишь за этим, - ответил ты, ущипнув меня за сосок.
- Но откуда ты можешь знать, что я здорова? Может, я сплю со всеми без презерватива.
- Но ты же этого не делаешь, - закрыл ты эту тему.
Я была поражена. Не знала, что ответить на такую подростковую беззаботность. И решила занять ту же позицию, что и ты: наплевать на Андреа, возможные риски, твою жену. Я объяснила все тем, что ты женат и теоретически не можешь позволить себе таскать за собой заразу. Это было моей первой ошибкой.
- Приходи посмотреть, как я оперирую, - попросил ты несколько минут спустя, кусая меня за шею.
Речь шла об огромной опасности - прийти к нему в бывшую клинику моего дяди, расположенную в уютной части квартала Марэ, где целые орды медсестер могли узнать во мне маленькую девочку в лакированных туфельках, бегавшую по коридорам во время визитов доброго доктора Кантреля. Нужно было придумать какой-нибудь доклад для факультета, чтобы оправдать свое присутствие, солгать множеству людей и бессовестно выставить напоказ - вплоть до операционного блока - сексуальное напряжение и всю безнравственность нашей истории. Играть до конца роль кокотки и ее любовника-хирурга на откровенно враждебной территории.
- С удовольствием! - просто ответила я.
Затем ты ушел, в самый разгар увлекательной беседы, прерванной твоим проклятым телефоном. Я подскочила на кровати в груде подушек, взвизгнув и сразу став на десять лет младше:
- Нет! Побудь со мной еще немного!
Между тем мне не терпелось остаться одной, чтобы начать перебирать свои воспоминания, как драгоценный гербарий. В твоем присутствии я не могла ни о чем думать: лишь пыталась сохранить в памяти твой образ, обрывки фраз и низкий голос сластолюбца, удовлетворенного, но постоянно бодрствующего. Возможно, я уже знала, что мне будет не хватать того ощущения тяжести, которое я испытываю рядом с тобой.
- Не могу, милая. Мне нужно работать. Но поверь мне… - Я бросила на тебя недоверчивый взгляд. - …у меня нет на это ни малейшего желания.
И действительно, я услышу множество других стереотипных отговорок, подчеркивающих непрочность наших отношений, подобно скобкам, окаймляющим эту историю. Разве мы когда-нибудь жили без сценария? Вспомни, как ты убегал по лестнице, бросив на меня долгий серьезный взгляд, когда я стояла с обнаженной грудью в проеме двери, еще разгоряченная сексом. Ты словно покидал сцену. Оставшись одна в этой комнате, травмированной твоим внезапным бегством, я была похожа на актрису после спектакля - поправляла макияж, собирала вещи, чувствуя себя уставшей и счастливой. Я курила в одиночестве, сидя на кровати перед раскрытым окном, и умирала от голода. Физически ощущала себя как после первого секса, с той же неподражаемой усталостью, странным желанием наесться выпечки, чипсов, арахиса, мороженого, чтобы снова вернуться в норму.
Но, когда я вернулась домой и бросила сумки на свою кровать, у меня уже не было сил снова подняться на кухню. Забравшись под покрывало, я закрыла глаза, намереваясь немного набраться сил, чтобы пойти поставить на плиту кастрюлю, - и проснулась в пять часов в прекрасной форме. Моя сестра, увидев, как я вываливаю половину пакета "Принца" в холодное молоко (а также темные круги от макияжа и усталости у меня под глазами), нахмурила брови.
- Что-то не так? - спросила я несколько агрессивным тоном.
Она сидела рядом со мной за столом, и я явственно слышала, как ее ноздри втягивают воздух.
- Нет, все в порядке, - ответила она, не глядя на меня, и я поняла, что ей все известно.
Видишь, я ничего никому не рассказывала. Все само говорило за меня.