Дубов удивлялся манере разговора сотрудников этого дома: тихому, вкрадчиво спокойному. Не понятно, толи тебя считают душевно больным, толи сами таковыми являются. И сидят тут исключительно с одной целью - всех успокоить. Ему было не по себе.
- С чего поворот то такой? - не смог скрыть своего удивления Дубов. - Нет, конечно, если здраво посмотреть, после того ада и дурдома на Затоне, всё может быть. Тем более после того, что он сделал с моей женой. Стёр в порошок бы суку!
О! Чиновника пробрало. Несколько ошарашенный, генерал вскинул вопрошающий взгляд:
- Илья Семёнович, надеемся вы глупостей не натворите и мы не пожалеем о том, что помогли вам?
Дубов с кривой усмешкой поднял руки вверх:
- Убивать я его не стану. Перегорело. Так вспылил. Можете не дрожать. Руки марать зачем?
Генерал кивнул:
- Вот и ладушки.
Илья тем временем перекладывал выцветшие, слежалые листы и, выбрасывая горечь из горевшей обидой груди, комментировал:
- Женат, собака. Поздно, правда, детей завёл. Маленькие ещё. И пишет, пишет, писака… М-м-да. Спасибо генерал, я ваш должник.
Ощущение невероятности происходящего не покидало его. Казалось, что смотрит какой-то фильм… И он, Дубов, совсем не участник, а зритель. Посмотрел и вышел. Конец! У любого фильма есть конец… Наконец-то и он добрался до "Волка". Наконец-то… Паутину иллюзий прервал голос генерала:
- Ну, что вы Илья Семёнович, это наше ведомство у вас в вечном долгу. Я тут по собственной инициативе и ваше дело с Тимофеем Егоровичем нашёл, посмотрите, а вот адрес Бориса, если захотите увидеть "друга"… - Дубов отрицательно замотал головой, - Ну, а вдруг. Предполагаю, вы догадываетесь, кто постарался вас закрыть в лагеря и за что должно быть тоже в курсе.
- Значит, мы с Мозговым не ошиблись и гнили на "Затоне" благодаря ему.
Генерал достал "тома дел" и положил перед ним.
- Читайте, я не буду вам мешать. Тихонько займусь своими делами.
Дубов даже задержал взгляд на отвёдшим свой генерале. Мелькнула мысль, что среди таких людей есть и нормальные, те с которыми можно посидеть, поговорить. Что-то изменилось в нём, Дубов это почувствовал. Будто спало напряжение какое-то. Послышалось что-то человеческое. Так невероятно. А может показалось…
- Хорошо, - не очень уверенно протянул он, пододвигая к себе "первый том дела".
Листая жёлтые с плохо просматривающимися чернилами листы, Илья краснел, бледнел и, покрываясь потом, в конечном итоге вскочив, забегал по чужому кабинету.
- Как впечатление? - поднялся генерал с перевёрнутым Дубовым последним листом.
- Впечатление? Не знаю. А вот удивление такое огромное, что не родить. Как можно, если даже предположить, что этот анекдот был, написать такой труд, перепортив чернил бутыль и бумаги ящик. Это ж надо было умудриться из листа в лист переписывать одно и тоже только разными словами. Страшное время было. Человек букашка. Зачем десятки тысяч здоровых полных сил мужиков занимались такой бестолковой хернёй вместо работы. Им бы дома строить, детишек учить, самолёты поднимать в воздух, а они бумагу марали и людей ни за что в лагеря кидали?
- А мне говорили, что вы понятливый… Хе-хе. Он и сейчас больше букашки, Илья Семёнович, не стал. Забыть такое нельзя, я и не уговариваю вас на это. Надо успокоиться.
Дубов опустил ладонь на папку с делом. Прихлопнул раз, второй…
- Вы правы, спасибо.
- Мелочи.
- Спасибо и я пойду, наверное. Тяжело мне…
Генерал вышел из-за стола.
- Оно и понятно. Чем мог, помог. Потребуется ещё помощь, заходите.
- До свидания.
Дубов долго маялся с адресом проживания и работы охранника, который ему жёг грудь и руки, не решаясь пойти на встречу. То казалось, что домой заявиться будет слишком жестоко для семьи, то на работу: втолкнёт, возможно, изменившегося за это время человека в неприятности. В результате, он с каждым днём откладывая в дальний ящик листок никуда не ехал. Но, в этот день вдруг собрался. Проведя совещание, Дубов всё же решился на поездку. Машина мчала по душной Москве к психушке, где и работал в основном Волков. С ходу поговорить не удалось. Доктор Волков вёл приём и Илья ждал у только что облитого водой с макушки и до корня фикуса. Рядом топталась, оглядывая коридор необычного заведения, его охрана. Подошедшая врач, коллега Волкова, предложила пока Волков на приёме, свои услуги важному гостю.
- Пройдёмте в мой кабинет, я напою вас чаем.
- Если б мне был нужен чай, то я напился его в другом месте. - Немного жёстко отрезал он. Но, смутившись: женщина к его настрою на Волкова не имеет никакого отношения, добавил. - Спасибо, я подожду здесь. Цветочек вот покараулю.
- Чем тогда я могу быть вам полезна?
- Расскажите о докторе Волкове.
- Очень сильный психиатр. Вы не пожалеете, что обратились именно к нему. Хотя не понятно, неужели в Кремлёвке нет стоящих психиатров, что вы снизошли до нас грешных.
- Дело не в этом…
- Может быть, прервать приём и вызвать его, если вы торопитесь? - предложила, волнуясь, она.
- Ни в коем случае. - Поспешил остановить её прыть Илья.
- Как хотите.
- Лучше расскажите о нём побольше.
- Чтобы вы хотели услышать?
- Как, например, из медбрата, он превратился в солидного психиатра. Согласитесь не хилый бросок.
- О, это не простая история. Он появился здесь около двадцати пяти или двадцати четырёх лет назад. И не просто так, а по уважительной причине.
- То есть?
- Привёз лечить или свою жену или родственницу, если честно, то мы до сих пор не поняли, кто она ему. Совсем рассказывали, плохая девушка была. Я поступила на работу гораздо позже, поэтому только со слов других могу рассказывать о тех годах.
Дубов отчего-то разволновался, но хоть и с трудом, но удалось сдержать эмоции.
- Интересно.
Врач поскребла ногтём по стеклу и приступила к рассказу.
- Он устроился здесь, чтоб быть рядом с ней, санитаром. А потом, стараясь помочь ей выздороветь и контролируя её, выучился на психиатра, занялся наукой, многого достиг, но как не старался ничем помочь бедняжки не мог.
- Не понятно, - прервал он рассказ.
А та извинившись докончила:
- Так эта бедная сумасшедшая тут и мается.
Илья Семёнович спросил повинуясь интуиции:
- Где же она?
Рассматривая чистоту листьев фикуса в кадке, она отчеканила:
- Он обеспечил ей, более менее, нормальные условия жизни.
- Как тут может быть нормально? - фыркнул он.
Та пожала плечами.
- Она одна в палате.
Он толи возмутился, толи констатировал:
- Всю жизнь прожить в этих стенах, это чудовищно.
Врач с прежним железным терпением заявила:
- Что поделаешь, значит, у неё не было другого пристанища.
Он рубанул ладонью по воздуху, рассекая его.
- Лучше уж смерть.
- Это лирика, - отмахнулась она.
Дубов возмутился.
- Вы же рассказывали, что он хороший специалист.
- Бесспорно.
- Как же он не смог ей помочь?
- Тяжёлый случай, всякое случается. За столько лет и никакого прогресса. Какие методики только к ней не применяли.
Илья и сам бы не смог объяснить себе, почему у него так ухнуло сердце, противная дрожь прошлась по ногам, почему та обычная на любой взгляд история его держала, не отпуская, волнуя и затягивая в свои сети, как болото. Не ожидая от себя этого, он попроси:
- Вы меня заинтриговали. Разрешите посмотреть мне эту вашу пациентку.
Женщина поправила шапочку на голове и заюлила:
- Вообще-то не положено.
Он тут же расшаркался перед ней с любезностями.
- Может быть в порядке исключения.
- Разве что так. В порядке развлечения, - сверкнула она глазами в его сторону.
- Вы чудная женщина, - поцеловал он ей руку.
- Пройдёмте, - выкинув вперёд руку указала она направление.
Они шли по белому коридору, пока не остановились около старой, обшарпанной двери в самом его конце. В узкой маленькой коморке с белыми тяжёлыми для нервов и глаз стенами, и страшно высокими потолками на железной, выкрашенной белой краской кровати, кто-то сидел, укрывшись с головой чёрным рваным одеялом. "И кто сочинил для больных такой цвет, - подумал он, осматриваясь. - Как эти условия можно назвать нормальными? Тут ещё два раза с ума сойдёшь и даже не заметишь этого". Только по голым ногам в стоптанных казённых тапочках и полам застиранного халата, можно определить, что это была женщина. Услышав скрип открываемого запора, она повернула голову и долго смотрела на вошедших в палату людей. Потом вдруг встала, распрямившись во весь свой небольшой рост, сбросив с себя на кровать одеяло, шагнула к ним. Лохматое, измученное человеческое существо. Докторша попятилась, явно не ожидая такого от тихой безмолвной больной, тяня из-за предосторожности за собой и Дубова.
- Осторожно, какая-то у неё сегодня не понятная реакция. Идёмте лучше отсюда.
- Илья, ты пришёл, как я устала тебя ждать. - Явно произнесла больная.
Дубов от неожиданности ударился спиной о дверь. В палату тут же влетела его охрана. Придя в себя, он глянул измученной женщине в глаза. Усталые, но по-прежнему живые глаза, глаза, которые бы он узнал из десятка тысяч, смотрели на него.
- Та… Та-ня?!.. - пролепетал, запинаясь он, ничего не понимая.
Если б сейчас влетела в форточку шаровая молния, он бы меньше удивился. Голову прорезали слова Лизы: "Кинутый судьбой клубок покатился, нить разматывается и кто знает, какие сюрпризы нас ещё ждут впереди".
- Таня! - заорал он уже на всю больницу. - Таня! Танюша! Танечка! Девочка моя!