В первые дни пути эти люди были для меня не больше чем телесными образами, но очень скоро они начали наполняться внутренним содержанием. Мы с Шантелью только и делали, что обсуждали их. Я заглядывала в ее каюту, и, если рядом не оказывалось Моник, мы развлекались тем, что сочиняли их биографии, большей частью нелепые и смешные. Понемногу я делалась такой же легкой и беззаботной, как Шантель, даже обещала ей перенять ее философию.
Большую часть своего времени я уделяла Эдварду. Меня постоянно преследовал страх, что он упадет за борт, и в первые дни я ни на минуту не упускала его из виду. Словно сговорившись усложнить себе жизнь, в начале знакомства Эдвард и Джонни невзлюбили друг друга, но, сообразив, что не имеют других приятелей для игр, и, быстро миновав стадию настороженного безразличия, перешли к вынужденной терпимости, из которой неминуемо должна была расцвести пылкая дружба. Но в эти первые дни слишком новы и ярки были впечатления от плавания, и требовалось время, чтобы они - да и я тоже - обвыклись.
Я завтракала, полдничала и пила чай в обществе Эдварда. Джонни и миссис Блейки присоединились к нашему столу. К миссис Блейки, хоть она и была родной сестрой миссис Маллой, относились как к бедной родственнице. Она сразу поделилась со мной, что сестра, дорогая Вивиан, оплатила ее дорогу и обещала предоставить кров в Новом Свете. Она как могла выказывала сестре благодарность. Это выразилось прежде всего в том, что она взяла на себя обязанности няньки и воспитательницы Джонни Маллоя.
Я многое узнала из ее биографии. Замужество, вопреки воле родителей, за молодым актером, которого не приняло ее семейство и который ко времени их свадьбы находился на излете карьеры, его смерть и нужда, наконец, прощение и возвращение в лоно семьи. И вот Вивиан милостиво взяла ее в Австралию, чтобы она могла начать жизнь сначала, а в ответ выказала добрую толику благодарности.
Мне было от души жаль бедную Люси Блейки: я знала не понаслышке, что это такое, когда тебе помогают в нужде, рассчитывая на отработку натурой, самую непомерную из оплат.
Мы быстро сошлись, сидя за общим столом и прогуливаясь по палубе с воспитанниками или наблюдая, как наши поднадзорные мечут кольца или играют в настольный теннис.
В половине восьмого вечера дети ужинали и отправлялись в постель; и во время обеда, который начинался в восемь, мы с миссис Блейки присоединялись к остальной публике. Мне было выделено место за столом казначея, миссис Блейки сидела с первым помощником.
Стол казначея располагался с краю кают-компании, напротив стола капитана, и изредка я видела Редверса, который появлялся в кают-компании не каждый вечер. Очевидно, чаще обедал у себя: в первые три дня я видела его только однажды. Ему очень шла форма, в которой казались еще светлее его волосы. За его столом сидели Моник, Клер и Гарет Гленнинги и мистер и миссис Гринеллы.
Шантель сидела за столом доктора, вместе с Рексом. Скоро я поняла, что, хоть капитан не отлучался с судна, скорей всего, мне не грозили слишком частые встречи с ним. Стало ясно, что в опасности была не я, а Шантель. Я пыталась разгадать ее настоящие чувства к Рексу и не было ли обиды и уязвленности под маской внешней беззаботности. Рекс ухаживал за ней в своей манере, весьма отличной от капитанской. Я бы сказала, был серьезнее: Рекс не производил впечатления легкомысленного волокиты.
Поневоле я задумывалась о Рексе. У меня создалось впечатление, что он из тех, кто предпочитает не выставлять свои чувства на людях. Только изредка я ловила особое выражение его глаз, когда он смотрел на Шантель: в них была жадность собственника. Но откуда ей было взяться, если он, как все мы хорошо знали, направлялся в Австралию возобновить ухаживания - если таковые когда-либо имели место - за мисс Деринхем?
А Шантель? Ее я тоже не могла понять. Часто я видела, как оживленно она разговаривала с Рексом: в такие минуты она казалась еще живее и веселее обычного. При этом, казалось, нимало не смущалась, когда при ней упоминалось имя мисс Деринхем. Однажды я сказала:
- Шантель, я бы с удовольствием снова читала твой дневник. Как было бы интересно сравнить наши впечатления о судовой жизни.
В ответ она засмеялась.
- Я больше его не веду.
- Совсем ничего не записываешь?
- Совсем. Или почти совсем.
- Почему?
- Потому что такая восхитительная жизнь.
- Разве это не повод ухватить свои впечатления, записать, чтобы было что пережить заново в будущем.
- Дорогая Анна, - ответила она, - я писала все это, когда жила в Замке, ради тебя. Хотела разделить с тобой впечатления - это был единственный способ. Теперь в этом нет нужды. Ты здесь, и все переживаешь сама. Ни к чему тебе мой дневник.
Мы были в ее каюте: я в кресле, она растянувшись на кровати.
- Интересно, чем все это кончится? - заговорила я.
- Теперь это зависит от нас самих.
- Ты и раньше так говорила.
- Беда, как кто-то сказал, не в наших звездах - в нас самих.
- Шекспир.
- Принимаю на веру. Но это правда. Кроме того, неуверенность только усиливает обаяние колдовства, разве нет? Какой смысл жить, если точно знаешь наперед, что будет?
- Как дела у миссис Стреттон? - осведомилась я.
Шантель повела плечами.
- До старости ей не дотянуть. - От таких слов я вздрогнула. - Ты что? - встрепенулась она.
- Как ты выражаешься!
- Надобно признаться, очень точно выражаюсь. Ее легкие никуда не годятся.
- Но, может быть, родной воздух…
Шантель опять пожала плечами.
- Я сегодня говорила с доктором Грегори. - Так звали судового врача, бледного сухопарого молодого человека, как я успела заметить, явно увлекшегося Шантелью. - Он сказал, что болезнь слишком далеко зашла, чтобы ее можно было остановить. Теперь может не помочь даже целительный воздух Коралла.
- Капитан знает?
- Могу поручиться, что знает. Может, поэтому так беспечен.
- Шантель!
- Анна! Уж мы-то не должны быть лицемерками, а? Галантный капитан наверняка понял, что свалял дурака - ошибка, за которую обычно приходится расплачиваться всю жизнь. Похоже на то, что в данном случае расплата может оказаться не столь долгой.
- Шантель, Как жаль…
- … Что я так непочтительно говорю о смерти? Почему бы нет? Это помогает справиться со страхом перед ней - применительно к себе и другим. Не забудь, я ближе кого бы то ни было сталкиваюсь с этим хмурым существом, причем часто накоротке, по долгу ремесла. Оттого и не питаю особого трепета. И не переживай за капитана. Кто знает, бывает, что называется, счастливое вызволение.
Я поднялась: не хотелось продолжать разговор о смерти его жены. Резво спрыгнув с постели, Шантель схватила меня под локоть.
- Вечно я кажусь ветреной, когда говорю на полном серьезе. Пора бы тебе узнать, Анна. Но не беспокойся за мою пациентку. Уверяю тебя, я уделю ей все внимание. И если случится неизбежное…
Она приблизила ко мне лицо: как ярко горели ее глаза! Я поняла: она имела в виду меня, хотела сказать, что, если она умрет, капитан будет свободен - для меня.
Как я ее любила! Но я хотела объясниться, сказать, что никому не желаю смерти, какие бы преимущества она ни открывала передо мной.
12
Первым нашим портом был Гибралтар. Как-то утром, проснувшись и выглянув в иллюминатор, я увидела встающую из воды огромную скалу.
Однажды я уже была здесь - кажется, это было вечность тому назад, - ребенком чуть старше Эдварда. Я живо вспомнила свое возбуждение, смешанное с уверенностью, оттого что в соседней каюте находились родители. Я часто задумывалась, что чувствовал Эдвард к своей матери; знала, что отца он считал божеством. Было ли это из-за того, что тот был капитаном, плавал по свету или от привязанности к нему как к человеку?
Я размышляла над приговором, который Шантель вынесла Моник, и невольно загадывала о будущем, в том числе и для самой Шантели - со всем волшебным флером, который ее окружал. Не только Рекс и судовой врач испытали на себе действие ее чар: я не раз замечала взгляды в ее сторону. Их привлекала не только ее красота - ею она, несомненно, обладала, - но и ее необыкновенная живость, страстность натуры. Я чувствовала, что жизнь вблизи нее никогда не может быть скучной. То же должны были испытывать и другие.
Мы должны были зайти на несколько часов в Гибралтар, и открывалась возможность сойти на берег. Шантель тотчас заявила, что хочет составить партию, взяв, скажем, меня, судового врача и старшего помощника. Гленнинги собирались навестить своих знакомых на берегу. Никому не хотелось общества старой четы Гринеллов. Еще менее желательна была компания мисс Рандл.
Я возразила, что нахожусь здесь ради Эдварда. Наверняка ему захочется сойти на берег - я должна быть при нем, а поскольку миссис Блейки возьмет с собой Джонни и мальчики не захотят разлучаться, то мне придется отправиться с ней и миссис Маллой.
- Вот незадача! Бедняжка Анна. - Шантель состроила рожицу.
Мы наняли коляску с кучером, который взялся показать достопримечательности. Мальчики прыгали от восторга на сиденьях, и бедная Люси Блейки оказалась не в силах сдержать Джонни или боялась его одергивать при миссис Маллой. Я не испытывала таких ограничений: велела Джонни успокоиться, и к изумлению матери и тети он послушался. Я сочла момент как нельзя более подходящим, чтобы дать им обоим совмещенный урок географии и истории. Шантель непременно бы высмеяла меня, окажись она рядом. Как я сожалела, что ее не было со мной! День был замечательный: после сырого мглистого Лэнгмута светило яркое солнце.
- С 1704 года он принадлежит нам, - сообщила я Эдварду.
- Кредитонам? - уточнил он.
Мы с миссис Маллой и Блейки расхохотались.