- Так это из-за вас, - кипятилась Дона, - Уильям обосновался в Навроне. Ради вас он отослал всех слуг. Все эти месяцы, пока мы жили в Лондоне, вы жили в Навроне?
- Нет, - уточнил он. - Не постоянно. Только наездами, когда это входило в мои планы. А зимой, знаете ли, в бухте сыро. Зато как чудесно все менялось, когда я входил в вашу спальню. К тому же у меня было такое чувство, что вы не будете против. - Подкрепив свое утверждение выразительным взглядом, он продолжал: - Я советовался с вашим портретом - тем, что на стене. Много раз обращался к нему со словами: "Миледи! (Потому что я был смиренным и раболепным.) Не откажите в любезности страшно усталому Французу воспользоваться вашей постелью". И мне казалось, что вы изящно киваете в знак позволения, иногда даже улыбаетесь.
- Это было низко с вашей стороны, - перебила Дона. - Просто низко.
- Я знаю.
- Кроме того - опасно.
- В чем и заключалась вся прелесть.
- Догадайся я хоть на миг…
- То что?
- Я бы примчалась в Наврон.
- Ну и?
- Заперла бы дом, выгнала вашего Уильяма, установила контроль за имением.
- Все это сразу?!
- Да!
- Я вам не верю.
- Отчего же?
- Когда я разглядывал ваш портрет, лежа в вашей кровати, вы вели себя иначе.
- Как же?
- Совсем иначе.
- Что это значит?
- Разные вещи.
- Какие еще вещи?
- Ну, например, вы вступали в мою шайку. Вы были первой и единственной женщиной, решившейся на такой шаг.
С этими словами он выдвинул ящик стола, вынул оттуда книгу и раскрыл ее перед Доной.
"La Mouette" - было выведено вверху страницы, далее шли имена: Эдмон Вакайер, Жюль Тома, Пьер Бланк, Люк Дюмонт и другие. Окунув перо в чернильницу, Француз протянул его Доне.
- Ну? Что вы думаете об этом?
Дона взяла перо, нерешительно повертела его в руке. То ли ей вспомнился в этот момент Гарри, зевающий за картами, то ли она представила себе выпученные глаза Годолфина, а может быть, на нее подействовало выпитое вино, во всяком случае она легкомысленно улыбнулась и размашисто вывела свое имя в самом центре страницы: Дона Сент-Коламб.
- А теперь вам пора возвращаться домой, дети, наверное, уже беспокоятся.
- Да, - отозвалась Дона.
Они вышли на палубу. Перегнувшись через перила, Француз крикнул команду.
- Вас нужно представить. Я скажу им, что теперь вы можете проходить в бухту в любое время, когда вам заблагорассудится. Бухта ваша. И корабль - ваш. И вы - одна из нас.
Речь его была краткой. Пираты один за другим подходили к ней, кланялись и целовали руку. Дона смеялась и каждому говорила: "Благодарю". В ожидании ее покачивалась на воде лодка. Дона взобралась на фальшборт, перекинула через борт ногу и нащупала перекладину лестницы. Француз, облокотившийся о фальшборт, не шевельнулся, чтобы помочь ей.
- А как Навронский замок? - спросил он вдогонку. - Будет заколочен, а Уильям - уволен?
- Нет, - со смешком ответила Дона.
- Тогда я должен отдать вам визит. Это долг учтивости.
- Разумеется.
- В котором часу мне прийти? Скажем, днем, между тремя и четырьмя, вы предложите мне чашку чая?
Дона нерешительно покачала головой.
- Нет. Это время для лорда Годолфина и прочих господ. Разве пираты наведываются к дамам днем? Они приходят ночью, тайком, стучатся в окно, и хозяйка дома, дрожащая за свою репутацию, принимает гостя при свечах.
- Как пожелаете, - поклонился он. - Тогда завтра, в десять вечера.
- Хорошо, - сказала Дона.
- Спокойной ночи.
- Спокойной ночи.
Он оставался у фальшборта все время, пока лодка не причалила к берегу. Солнце скрылось за деревьями, и на бухту опустилась мгла. После отлива вода успокоилась. Вскрикнул невидимый кроншнеп. Шхуна с белыми мачтами выглядела нереальной. Дона побежала через лес к дому. Улыбка играла на ее лице.
Глава 7
Войдя в дом, Дона сразу же наткнулась на Уильяма - он стоял у окна в гостиной, делая вид, что занят уборкой. Ей хотелось подразнить его, но она решила пока молчать обо всем, что произошло.
- Я гуляла, Уильям. Что-то голова разболелась, сейчас стало по-легче, - доверительно сообщила она, снимая платок.
- Я так и понял, миледи, - сдержанно проговорил он, не сводя с нее глаз.
- Прошлась до реки: там так тихо и прохладно.
- В самом деле, миледи?
- Представьте, я и не знала, что там есть бухта. Чудесное место, словно в сказке. Отличное укрытие для беглецов вроде меня.
- Вполне вероятно, миледи.
- А как лорд Годолфин? Вы видели его?
- Нет, миледи, его светлости не было дома. Я передал слуге ваши цветы и письмо для его госпожи.
- Спасибо, Уильям.
Она принялась рассеянно расставлять в вазе ветви сирени, затем, словно спохватившись, сказала:
- Ах да, Уильям, пока не забыла. Завтра я устраиваю небольшой званый ужин. Довольно поздно - в десять часов.
- Очень хорошо, миледи. Сколько будет приглашенных?
- Нас будет двое, Уильям: я и еще один джентльмен.
- Понятно, миледи.
- Уильям, вы умеете готовить?
- Я кое-что смыслю в этом искусстве.
- Тогда отошлите слуг спать и сами приготовьте нам ужин.
- Согласен, миледи.
- И… нет необходимости сообщать кому-либо об этом, не так ли, Уильям? - с любопытством спросила Дона.
- Ни малейшей, миледи, - ответил он в тон.
- Откроюсь вам, Уильям: я собираюсь преступить закон.
- Похоже на то, миледи.
- Наверно, вы возмущены до глубины души.
- Нисколько, миледи.
- Почему - нет, Уильям?
- Что бы ни делали вы или мой прежний господин, это не может меня возмутить.
Тут Дона не выдержала и, стиснув руки, расхохоталась.
- Ах, Уильям, мой серьезный Уильям! Вы же поняли все с самого начала, но как, не откроете ли секрет?
- Вначале меня насторожила ваша прогулка. А окончательно вас выдало выражение вашего лица, когда вы вошли в комнату. Оно было - надеюсь, вы не обидитесь - чрезвычайно оживленным. А так как вы возвращались от реки, то я, сложив два и два, получил ответ: свершилось. Они наконец встретились.
- Отчего "наконец", Уильям?
- По натуре я фаталист, миледи. Я всегда знал, что ваше знакомство неизбежно состоится.
- Несмотря на то, что я почтенная замужняя дама с двумя детьми, а ваш господин - Француз, пират и объявлен вне закона?
- Несмотря ни на что, миледи.
- Это преступно, Уильям. Я иду против интересов моей страны. Меня могут посадить в тюрьму.
- Еще бы, миледи.
Он уже не прятал улыбку, напряжение не сковывало его лица. Дона поняла, что отныне он станет ей другом, союзником, которому можно довериться до конца.
- Вы одобряете занятие своего господина, Уильям? - спросила она.
- Одобрять или не одобрять - эти слова не из моего словаря, миледи. Моему господину нравится быть пиратом, и этим все сказано. Корабль - его королевство. Он приходит и уходит, когда хочет: ни один человек на свете не вправе указывать ему. Он сам себе закон.
- А разве нельзя обрести свободу, не преступая закон?
- Мой господин полагает, что нет. В нашем мире те, кто живет обыденной жизнью, попадают в рабство привычек, обычаев, правил этого мира, которые убивают инициативу, непосредственность существования, - так считает он. Человек становится спицей в колесе, частичкой целого механизма. Пират, бунтовщик и отщепенец ускользает от мира. Для него не существует пут, его не связывают принципы, возведенные людьми.
- Проще говоря, у него остается время быть самим собой, - уточнила Дона.
- Да, миледи.
- А то, что пират своим ремеслом причиняет вред, не смущает его?
- Он грабит тех, кто может себе позволить быть ограбленным. И раздает много из того, что отнимает: в Бретани не переводится беднота. Нет, моральная сторона вопроса не угнетает его.
- Он не женат, я не ошиблась?
- Нет, миледи. Брак не уживается с пиратством.
- А если жена тоже любит море?
- Женщины подчиняются законам природы, миледи, они имеют обыкновение производить на свет детей.
- О Уильям! Как верно сказано!
- Родив ребенка, женщина хочет иметь домашний очаг, ей надоедает скитаться. И мужчина встает перед выбором: либо остаться дома связанным по рукам и ногам, либо уйти и быть несчастным. В любом случае он пропал. Нет, чтобы обрести настоящую свободу, мужчина должен оставаться один.
- В этом и заключается философия вашего господина?
- Отчасти, миледи.
- Жаль, что я не мужчина, Уильям, - вздохнула Дона.
- Почему, миледи?
- Я бы тоже нашла свой корабль и постаралась бы жить по собственным законам.
Сверху донесся плач, сменившийся отчаянным воплем. Усмехнувшись, Дона покачала головой.
- Ваш господин прав, Уильям. Все мы пленники в этом мире, а матери - особенно. Свободны одни пираты, - сказала она и пошла наверх, чтобы утешить детей и вытереть им слезы.
Ночью Дона долго ворочалась в постели. Она достала из стола том Ронсара, но читать не могла. Она думала о нем: как странно, он здесь лежал, голова его покоилась на ее подушке, в руках он держал эту книгу. Она явственно представила себе, как, почитав, он откладывает книгу, поворачивается на бок и засыпает. В таинственной тихой бухте волны плещут о борт его шхуны. Спит ли он сейчас в своей холодной каюте? Или так же, как она, лежит на спине, закинув руки за голову, и глядит широко открытыми глазами в темноту.